Ради нескольких строчек
(Несколько страниц из субъективной книги о тюменской печати)
Начало в N 225-226. …
Страница 12.
МОЛОКО ОТТЕПЕЛИ, ИЛИ НАШЕ ВРЕМЯ — «ТЮМЕНСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ»
… Понятно, что и в дальнейшем ничему не научившаяся «муолодежь» то и дело во что-нибудь «вступала». То сопроводит известный лозунг «Есть такое слово — надо» наивным вопросом «Кому надо?» И вынуждает бюро обкома комсомола, где тоже заседали неглупые ребята, искать соломоново решение. Не переводить же в самом деле молодого учителя с «не той» специализацией из одной школы в Упоровском районе в другую, лишь бы заткнуть внезапную вакансию преподавателя физики. Тем более что в публикации газеты был еще один наивно-демагогический вопрос: «а надо ли лишать емуртлинского или суерского выпускника возможности поступить, куда он мечтает, из-за формальной оценки по физике от формального учителя?»
Другой сюжет был круче. Даже имелись пострадавшие. Горком комсомола решил устроить публичную таску всесоюзному любимцу Владимиру Высоцкому. На общегородском собрании с присутствием ветеранов труда.
Пригласительный билет на собрание у меня где-то хранится — подарил один из участников этого позорища. В приглашении имелась очаровательная ошибка, не замеченная организаторами. Эпиграф — известная строфа из Маяковского: «И песня, и стих — это бомба и знамя, и голос певца поднимает класс. И тот, кто сегодня поет не с нами, тот против нас!»
А напечатано было так: «Тот, кто сегодня поет не снами…» — вместо местоимения творительный падеж от слова «сон» во множественном числе. Глупость несусветная получилась — кто не поет во сне, тот против нас?..
Литсотрудник отдела пропаганды «Тюменского комсомольца» Светлана Мандрашова была членом бюро горкома. И, как сказано позднее и по другому поводу, не могла поступиться принципами и предать Высоцкого, которого обожала со студенческих лет. Впрочем, ей не привыкать было идти против ветра, как пиратская фелюга (помнишь, Света, осень 1964-го?). Словом, Света высказала на бюро все, что думала об этой затее, и с треском хлопнула дверью. Помню, как она вернулась в редакцию после этого заседания в черном свитере с закатанными рукавами, держа в каждой руке по бутылке сухого вина. Грохнула бутылки на стол и сказала: «Все!»
Еще один фрагмент из того же сюжета. Света перестала появляться в редакции. И тогда Рая Ковденко, зав. отделом пропаганды, и я на всякий случай вытрясли светкин письменный стол, предавая огню каждую подозрительную бумажку. Может быть, не зря. Какое-то время спустя молодой сотрудник комитета госбезопасности Сережа Иванов, ходивший в «ТК», как на работу (возможно, это и была его работа?), намекнул мне, что он в курсе нашей акции и от всей души ее не одобряет.
Бывали разные сюжеты. Всякий раз редактор Володя Фатеев вставал со стула и, занавесив глаза фамильными «фатеевскими» бровями, шел с папочкой в обком. Получал там свое, редакторское, но, как ни странно, никакого эха от экзекуции не доносилось до автора публикации. Ни в форме письменного приказа, ни в виде даже устной профилактической выволочки.
Время от времени к газете прибивались новые адепты, из четырехполоски она вдруг становилась двухполоской, но уже формата А-2 (большая, но тоненькая). Главное, чтобы не переходить дозволенный партией рубеж: объем -один печатный лист. Но дух оставался прежним. Пришел Витя Строгальщиков после неудавшейся попытки получить серьезное техническое образование. Вернулся из многолетнего отсутствия (из «Тюменской правды» через многотиражку «Тюменский связист») Анатолий Туринцев. В честь этого события гитарист и барабанщик Строгаль, поправив слегка Высоцкого, пел: «… появился дикий зверь агромадный, то ли буйвол, то ли бык — Толя Тур». Что было абсолютной правдой. Среди комсомольской мелкоты фактурный Туринцев выглядел почти «агромадно», а свои спортивные репортажи он так и подписывал: А. Тур.
Как видите, я говорю о поколении «Тюменского комсомольца», к которому сам принадлежу: 1965 — 1976 гг. Какие имена, какие характеры, какие перья! Владимир Фатеев, Анатолий Туринцев, Людмила Барабанова, Владимир Хренов, Юрий Переплеткин, Виктор Строгальщиков, Михаил Коллегов, Раиса Ковденко, Светлана Мандрашова, Валерий Тюрин, Анатолий Пашук. Чуть позднее «встал в строй» Саша Швирикас, большой мастер плести сюжетные кружева, сокращать которые было невозможно, так был сцеплен текст шестеренками замеченных им, а нередко и выдуманных деталей. (Было-было: году в 1970 в каком-то очерке, посвященном 29-му мостоотряду, что строил в Сургуте мост через Большую Обь, Саша вложил в уста приезжего специалиста, кавказца, фразу: «Ансамблю Моисеева — привэт!» Фамилия начальника МО-29, действительно, была Моисеев, но кавказец, к ужасу Саши, который с ним даже не встречался, говорил по-русски без малейшего акцента. А что ни сделаешь ради красного словца! Был скандал.)
… Сколько может жить газета и отчего она жить перестает? Уместен ли жестокий термин — «мертвая газета», если говорить о «Тюменском комсомольце», которая для многих тюменских и не только тюменских ныне журналистов была школой и домом?
Газета попала между жерновами истории, долго боролась за свое существование, но случилось то, что случилось.
А ведь в перестройку «Комсомолец» ворвался как британский миноносец в пролив Дарданеллы — на полном ходу, с поднятым флагом и гюйсом на бизани.
Вспомним самое начало августа 1991 года. Ситуация в печати: полиграфическая база страны еще в руках партии. Один телефонный звонок — и вся печатная пресса на коленях. Желающие могут перелистать подшивку «Тюменских известий» за тот год — однажды первая в области беспартийная газета вышла с громадным белым пятном на четвертой полосе — что-то там не понравилось в партийном издательстве. Мой разговор с первым секретарем обкома Чертищевым закончился ничем. «А может, рабочим типографии что-нибудь не понравилось в вашей газете, вот они и не стали это печатать», — иронизировал Владимир Сергеевич.
Министр печати РСФСР Полторанин, понимая ситуацию и не предполагая скорого развития событий, решил строить собственную базу. Для начала — опереться на молодых, образовать «кустовые молодежки», работающие на целый регион. Демократическому «Тюменскому комсомольцу» предстояло стать общей газетой трех областей — Тюменской, Омской и Курганской.
В Тюмень была отправлена сотрудница министерства Елена Родневская, в прошлом много лет работавшая в Салехарде. Я присутствовал при ее разговоре с тогдашним мэром города Геннадием Райковым. Райков полторанинскую идею принял. В пять минут нашел недостроенный завод на улице Харьковской, который «легко можно превратить в полиграфический комбинат».
Набились в мою «девятку» и покатили на Харьковскую. Лазали среди кирпичных стен. Костров, тогдашний редактор «ТК», и Райков прикидывали, где «будет линия для печатания газет», а где -для журналов. Довольная Лена улетела в Москву, а «Тюменский комсомолец» оперативно сменил имя на «Наше время», ориентируясь и на омских и курганских читателей. Сами понимаете, что «Тюменский комсомолец» они могли бы и не принять.
Вскоре произошел августовский путч, после провала которого имущество партии по указу Ельцина перешло в руки российского правительства. Тратиться на создание и развитие собственной «беспартийной» базы не потребовалось. Но возвращаться в «тюменские комсомольцы» газета не стала. Думаю, что не захотела смешить людей.
Началось медленное, почти незаметное угасание. Газет стало много, и «пряников сладких уже не хватало на всех». Большеформатная газета съежилась до еженедельника. А потом — тихо, почти незаметно перестала выходить.
… Я забежал далеко вперед, лет на тридцать, наверное.
Из здания по улице Республики, 169 я ушел последним из состава 60-х-70-х, проработав в «ТК» 11 лет, почти день в день.
Уже перешли в «Тюменскую правду» Фатеев и Ковденко, Мандрашова трудилась в пресс-группе одного из строительных трестов, на телевидении утвердились Туринцев и Строгальщиков. «Аз неразумный» еще сопротивлялся неминуемому, хотя и ходил в молодых уже десятый год. Кресло главного опустело, меня попросили его «покараулить». Почти пять месяцев караулил в ранге «и.о.». Но не такое, видно, было время, чтобы Гольдберг становился редактором. Хотя обком комсомола в лице 1-го секретаря Миши Чазова, знавшего меня больше десяти лет, сопротивлялся, говорят, до последнего (Миша вообще был человек упертый. Много лет спустя, уже в звании полковника и в должности зам. начальника областного управления КГБ, «за упертость» вынужден был уехать фактически в ссылку, с большим понижением в должности — в Туву).
Мне рассказывали, что приезжал в Тюмень цековский функционер из сектора печати — смотреть кандидатуры. Читал и написанное мною. Как он реагировал на подпись, я не знаю. Но, говорят, обратил внимание на другие заметки, скромно подписанные — Р. Демин. Будто бы сказал Чазову: этот, вроде, ничего. Чазов ответил: Демин и Гольдберг — один и тот же человек.
Поскольку из «стариков» в газете я оставался один, секретарь обкома партии Геннадий Дмитриевич Лутошкин, взяв меня при встрече за пуговицу, попросил задержаться при новом редакторе, не уходить.
Я задержался — ровно на семь месяцев. Потом поехал к Лутошкину и попросил освободить от данного ему слова. Лутошкин предложил пойти на радио, сказав, что там «не так зажато».
… Я пишу о «Тюменском комсомольце», читателю придется верить мне на слово. Архива исчезнувшей через полвека после рождения газеты не существует.
Несколько месяцев я пытался его найти — архив «мертвой газеты» под забытым ныне названием «Тюменский комсомолец». Вспоминается мне, как всякий раз в начале года, в коридорах «Комсомольца» густо пахло бумагой и клеем. По сохранившейся с незапамятных времен традиции приглашали в редакцию переплетчика, который собирал годовую подшивку. Эти толстые книги формата А 2 или А3, в зависимости от года, громоздились на шкафу в отделе писем. Курганы слов, паноптикум выцветших фотографий, мемориал изысков секретариата! Любой из наших узнает страницу «Тюменского комсомольца» даже по обрывку в пять квадратных сантиметров — по шестипунктовым линейкам с закруглением времен Туринцева и по четырехпунктовым, которые так не любила метранпаж Ирина Павловна Замазкина, но которые полюбил я, став ответсеком.
Я искал архив — срочно потребовалась подшивка «Тюменского комсомольца» за первую половину 1969 года. Близилось 100-летие со дня рождения конструктора Останкинской телебашни Николая Васильевича Никитина, уроженца города Тобольска, а я, кажется, единственный из тюменских журналистов, кто встречался с ним в апреле 1969 года в Москве, в здании института «Гипрогор». Память меня пока не подводит, но. хотелось бы освежить!
Однако редакции «Тюменского комсомольца» уже нет. В архивах — «отрывки из обрывков». Областной архив долгие годы жил в Тобольске, из рентереи кремля в Тюмень переехал много позднее. В научной библиотеке — ремонт.
И я сижу, опечаленный, и вспоминаю тот самый 1969 год. И встречу с Никитиным, и его рассказ, как он в Новосибирске строил элеваторы со знаменитым Юрием Кондратюком, пионером советской космонавтики. И встречу с великим хирургом Владимиром Петровичем Демиховым, учениками которого считают себя все кардиохирурги мира, начиная с Кристиана Барнарда, первым пересадившего сердце человеку. И с не менее знаменитым полярным летчиком Борисом Чухновским, который разыскивал во льдах Арктики пропавшую экспедицию Умберто Нобиле… Все это было напечатано и хранилось в пропавшей без вести подшивке «Тюменского комсомольца» за 1969 и другие годы.
Галя Голованова, последний редактор газеты, работает в Салехарде и ничего не может добавить к истории архива исчезнувшей, как будто бы без следа, тюменской молодежки.
Что наша жизнь? Нескончаемая книга или бессмысленный, беспамятный отрывной календарь?
Окончание следует.
ОТ АВТОРА. Так получилось, что 12-я страница субъективной книги о тюменской печати оказалась больше остальных. Все-таки молодость — замечательное время, когда самые грустные эпизоды в итоге складываются в оптимистические воспоминания. Поэтому вынужден повторить название этой главы, разделенной по техническим, как я сказал, причинам на три части.