Суду надоело читать наши репортажи, или Как для «ТК» закрыли открытое судебное заседание
— Такой наглости я еще не встречал! — говорит судья Центрального районного суда Олег Казаков, накидывая мантию и готовясь зайти в процесс. — Вы присутствуете на заседаниях и пишете о том, что здесь происходит!..
Не секрет, что журналистскую братию нередко обвиняют в предвзятости, односторонности, неточности… Иногда обоснованно. Порой — чтобы просто… придраться. Но чтобы на журналистов обижались за дословность и объективность, об этом я слышу впервые.
— На судебных заседаниях запрещено пользоваться диктофоном! — продолжает Олег Казаков.
А вот об этом я как раз наслышана — если судья запрещает (что он вполне уполномочен сделать), значит, запрещено. Я припоминаю, что мой диктофон уже месяца три болтается где-то на дне сумки с разряженными аккумуляторами. Он мне без особой надобности — доверяю своей шариковой ручке (на всякий случай ношу еще карандаш) и блокноту. О чем и говорю Олегу Робертовичу.
— То, что вы владеете навыками скорописи, не дает вам права дословно цитировать участников процесса и судью, — настаивает он.
Речь идет о судебном процессе по делу о «мерседесе». Точнее, о дорожно-транспортном происшествии, которое случилось 27 июня 2011 года на перекрестке улиц Ленина и Орджоникидзе. Тогда погиб человек, еще несколько пострадали.
Присутствие корреспондента на открытых (подчеркнуто мной —М.С.) заседаниях стало досаждать отдельно взятым участникам этого процесса уже давненько. В прошлый раз, 29 октября, с просьбой удалить меня из зала заседаний к судье Казакову обратился защитник обвиняемого Алексея Нестерова. Устное ходатайство было, судя по всему, отклонено. По крайней мере, из зала меня не попросили, что зародило во мне искреннюю симпатию к судье как к профессионалу. А теперь вот не знаю, что с ней и делать — с наивно проклюнувшейся и потянувшейся к свету симпатией.
— В общем, присутствовать на заседании вы не будете! — Олег Казаков вдребезги разбивает последние мои надежды на «самый справедливый и гуманный в мире».
Тут должна уточнить, что журналистского статуса, являясь в суд, я никогда не скрывала. Всегда заранее показывалась судебному секретарю, предупреждая, что я — сторона третья (четвертая, десятая — в общем, не субъективная).
Подписки о неразглашении с меня никто не брал. Даже на словах не просили, чтобы я «не писала о том, что происходит на заседании». А попросили бы, искренне удивилась бы. Фантазия у меня, конечно, богатая. Но, побывав на заседании, написать о том, что там не происходило — это уже за рамками всяких фантазий!
… Тем временем судебный секретарь пригласила участников процесса в зал, в том числе сторонних слушателей.
— Так судебный процесс все-таки открытый? — уточняю я.
— Открытый, но вы туда не попадете, — ставит точку Олег Казаков.
Ну, что же. В этот день защита обвиняемой стороны могла торжествовать. Неугодные из зала выдворены, осталось повесить на меня табличку: «Так будет с каждым, кто.» Вот только кто — что? Решит осветить деятельность судебной системы, об открытости которой последнее время говорят все чаще и громче?
Не исключаю, что многие юристы кинут в меня тапком: мол, в тонкостях юриспруденции не разбираешься, а все туда же! Так объясните популярно, может, мы, не юристы, чего-нибудь недопонимаем?
P.S. Наш разговор с Олегом Робертовичем Казаковым проходил за несколько минут до начала очередного процесса — за закрытыми дверьми его кабинета. Диктофонной записи не имею (по понятным причинам), даже в блокнот ничего не писала в этот раз — от неожиданности не успела его достать. Так что все вышеизложенное — исключительно по памяти. Благодатная почва для всякого рода нападок.
***
фото: Может, пора развязать Фемиде глаза?