Сережка с Большой Заречной и другие
Больше года назад, в августе 2011-го, с 76-го выпуска «Охоты», мы начали искать сведения о ребятах 1923 года рождения. В декабре 1941 года они были поставлены «под ружье» и отправлены в Ишим, где формировалось стрелковое соединение под условным номером 452. Позднее, в марте или апреле 1942 года, перед отправкой на фронт, соединение получило уже известное нам название — 229-я стрелковая дивизия.
С 76-го выпуска «Охоты» мы рассказывали о тех, чьи фамилии нашли в именных списках команд, отправленных военными комиссариатами территории, которая теперь называется — Тюменская область. Отдельно — абатский список, отдельно — голышмановский, отдельно — маслянский и новозаимский. В полном соответствии с административным делением 1941 года.
Данные, которые удалось собрать в базе данных «Мемориал», на сайте «Саксонские мемориалы», в ранее выпущенных сборниках «Запрещенные солдаты», складывались в рассказ о восемнадцатилетних земляках, ставших воинами и оказавшихся на направлении главного удара германской армии, стремящейся к Волге и к Сталинграду. Эти публикации-выпуски «Охоты за тенью» печатались на страницах «Тюменского курьера» и на страницах городских и районных газет тюменского Юга.
Сегодня пришла очередь говорить о тех, кто ушел с этой дивизией на фронт из Тюмени и Тюменского района.
В именных списках, которыми мы располагаем (на полноту их мы не вправе претендовать, но это то, что у нас есть) — 288 фамилий. 152 призывника — из деревень и сел Тюменского района. И 136 — собственно из города Тюмени. Мы расскажем все, что мы знаем, поделимся предположениями и даже сомнениями. Слишком много лет прошло. Слишком скудны и порой неточны, приблизительны собранные сведения. Но не зря же наш проект называется «Охота за тенью». А для тех, кто еще помнит ребят, погибших 70 лет назад в большой излучине Дона, и эта малость может быть важна.
Так, например, по официальному отчету штаба 229-й СД (октябрь 1942г.), Шелудков Дмитрий Иванович, рядовой 804-го стрелкового полка, уроженец поселка Антипино Тюменского района, «пропал без вести в августе 1942 года».
Что значит пропал? Куда девался? Погиб под гусеницами танков? Был ранен и расстрелян вражескими автоматчиками? Попал в плен и лежит в одном из многочисленных захоронений лагеря «Славута», известного массовой гибелью пленных?
Вот единственный достоверный факт о красноармейце, которого звали Шелудков Дмитрий Иванович. На братском кладбище в селе Семидесятое Хорольского района Воронежской области похоронен красноармеец, которого зовут так же — Шелудков Дмитрий Иванович. Кто же он? Чей сын и брат? Ответа пока нет.
Точно так же мы в сомнениях относительно судьбы другого бойца из 804-го полка — Пушкарева Александра Александровича. Согласно штабному отчету, о котором мы упоминали выше, и он считается пропавшим без вести. Но возможно, что именно к нему относится мемориальная запись на братской могиле в селе Свобода Богучарского района той же Воронежской области.
Там похоронено 85 бойцов 38-й стрелковой дивизии, погибших 17 декабря 1942 года. В те дни на Среднем Дону проходила операция «Малый Сатурн». Она была предпринята с целью помешать немцам пробиться к окруженной в Сталинграде группировке генерала Паулюса. Навстречу вражеским частям, немецким и итальянским, была брошена и 38-я стрелковая дивизия. В яростной схватке группа наших солдат попала в плен и была просто-напросто перебита по приказу итальянского офицера. Все в один день — 17 декабря. На мемориале в селе Свобода есть надпись: Пушкарев Александр Александрович.
Но вернемся от частностей, от догадок и предположений к цифрам. Хотя что такое цифры в нашем случае? Если вместо точных фактов, документов и справок, пусть горьких и безрадостных, мы вынуждены пересчитывать число пропавших без вести. Если едва ли не половина ребят из тюменского списка просто нигде не числится. Ни в числе вернувшихся с войны. Ни в числе убитых и умерших от ранений. Ни в числе погибших в плену. Ни даже в числе пропавших без вести. Ужасные, разъедающие душу цифры.
Итак, мы знаем имена, отчества и фамилии 288 ребят. Мы точно знаем, что из этих двухсот восьмидесяти восьми вернулись с войны — сорок пять (15 с половиной процентов). Мы точно знаем, что тридцать четыре из них (12 процентов) погибли — на других фронтах, в других частях, побеждающих, прославленных. Просто нашим -не повезло. Мы точно знаем, что из почти трехсот солдат оказался в плену 41 (14 процентов).
А дальше начинается то, что, видимо, и называется — «военная статистика». Почти треть, 85 человек, — пропали без вести. Почти половина, 124 человека, — те, о ком мы не нашли ничего. Ничего, кроме листка бумаги, в декабре 1941 года отпечатанного машинисткой райвоенкомата и подписанного военкомом.
Ни в архиве министерства обороны, ни в саксонском фонде военнопленных. Я допускаю, что кого-то мы не отыскали из-за обычных писарских ошибок и погрешностей, когда в архивах оцифровывали документы. Михаил-Михей, Афанасий-Афонасий, Каблуков-Клабуков. Вариантов база данных не признает. Спроси правильно — точно ответит, но в соответствии с записью на сайте.
Вот не далее, как вчера, я наткнулся на странное написание часто встречающейся в Ишимском районе фамилии — Брдин. И по-немецки, в карточке военнопленного, тоже — Brdin. Правда, дальше уже следовало «творчество» переводчика, утомленного ворохом документов. Немецкий-то писарь вывел правильно: Jischim. Зато наш переводчик трансформирует это в «Яшинский р-н». Ищи-свищи. Так и остался был Иван Матвеевич Бырдин, имени которого нет ни в книге «Память», ни в «Запрещенных солдатах», в «нетях», когда бы ни случай.
Должен отметить, что большим подспорьем в нашей работе стали пять томов «Запрещенных солдат». В опубликованных нами же документах находим сведения о тех, кто по данным других архивов проходит как пропавший без вести либо вовсе отсутствующий. Это позволяет сделать вывод, что материалы фильтрационных дел, долгие годы хранившихся в закрытых фондах Комитета государственной безопасности, были неизвестны военным архивистам, по их учетам не проходили. И второй вывод, еще более грустный, — полных сведений о погибших на фронтах Отечественной войны, о попавших в плен, о мобилизованных и не вернувшихся, — в природе не существует. Это только наивная поэтесса Ольга Берггольц могла сформулировать невозможное и не случившееся, сказав однажды «Никто не забыт, ничто не забыто».
Впрочем, что касается вернувшихся, мы тоже знаем не все. Более-менее — о тех, кто был в плену, все пережил и выжил. По крайней мере, есть документальный след. Книга «Солдаты Победы», при всем к ней и ее составителям уважении, носит очевидные следы спешки и неряшливой работы. Немыслимо, но из 132-х призывников Тюменского горвоенкомата, ушедших на фронт с 229-й стрелковой дивизией, мы в девятом, тюменском, томе нашли только трех возвратившихся.
Больше всего, как ни странно это звучит, «повезло» погибшим. Есть точная дата, есть полк и дивизия, обстоятельства гибели и номер медсанбата, куда доставили раненого. Есть место захоронения, а в заключительном периоде войны -даже чертеж, где расположена могила. Иногда мы находим письмо командира родителям или жене.
Впрочем, я забегаю вперед. В ближайших номерах газеты мы опубликуем тюменский список новобранцев 229 стрелковой дивизии с подробностями и уточнениями, которые мы все-таки смогли отыскать. Причем, с обязательным пояснением: с какой улицы -с Иркутской, Сакко или Большой Заречной — ушел на войну парень из нашего города.
Не судите слишком строго, мы сделали, что могли. Впрочем, об этом лучше сказал когда-то Маяковский: «В грамм добыча, в год
труды.»