С завода на войну и обратно
Осенью 1941 года в Тюмень эвакуировали несколько предприятий, и в том числе химико-фармацевтический завод. Он активно начал работать в 1942-м… И вот уже 70 лет позади. Сейчас здесь, на улице Береговой, готовят юбилейную книгу с историей предприятия, архивными фото и рассказами о ветеранах.
Закрыть или перенести?
Главный технолог Алевтина Бырдина приносит альбомы 60-70-х годов. Толстые пыльные папки, напоминающие семейные архивы, с фотографиями улыбающихся сотрудников, аккуратными подписями на полях…
— Люди тогда успевали вместе гулять, ходить на демонстрации, ударно работали и ударно отдыхали, — говорит Алевтина Кузьминична. — До сих пор ветераны встречаются, пусть и реже, чем раньше…
Одним из первых трудовых подвигов тех людей, что приехали в Тюмень вместе с оборудованием Московского химико-фармацевтического завода им. Карпова, стал монтаж парового котла в бывшей конюшне. 15-тонную емкость пришлось тащить по льду с помощью трактора и людей, и это было лишь началом череды испытаний. Место для завода выбрали крайне неудачно — на берегу Туры, которая, с одной стороны, приносила ущерб, по весне затопляя цеха, а с другой — сама страдала от химического производства. История завода — череда постоянных попыток то ли закрыть его, то ли перенести.
В войну об экологии особо не думали, и «химфарм» сразу включился в производство нужных для фронта медикаментов — синтетических солей на основе ртути. После специализация сохранилась, но встал вопрос о закрытии ряда вредных производств. К началу 70-х завод сократил номенклатуру до пяти субстанций. Постепенно и их выпуск был прекращен, а завод с середины 80-х годов, уже при нынешнем директоре Николае Мореве, начал выпуск лекарственных средств. Сейчас в его номенклатуре — препараты из сектора дешевых лекарственных средств: анальгин, цитрамон, фурациллин, аскорбиновая кислота.
И все же к 2015 году предприятие должно быть перенесено за пределы города.
Завод ждал своего работника
Василий Петрушин хорошо знает проблемы и историю предприятия: он приехал в Тюмень из Москвы в 1941 году, вместе с родителями — работниками завода и был свидетелем многих событий. Василий Кузьмич вспоминает, что для перемещения котла заливали водой лед, чтобы сделать его толще, и людям приходилось помогать трактору, потому что тот скользил. Впрочем, детей от такой работы оберегали — двигали емкость, в основном, мужчины. Но фундаменты под оборудование в замерзшей земле ему уже пришлось рыть. В январе 42-го 15-летний подросток пришел сюда, став учеником медника и не имея ни малейшего представления ни об этой профессии, ни о какой-либо другой.
В обязанности молоденького рабочего входили ремонт и лужение медных емкостей. Он рассказывает, что устроился на предприятие вовсе не из семейных традиций, а из-за банального желания есть досыта — рабочим тогда выдавали по 400 граммов хлеба в день.
Здесь же Василий Кузьмич встретил и будущую жену — Клавдию Ивановну.
— Нас было четыре друга, — рассказывает он. — И они — четыре подруги… Отдыхать особо было некогда, но, бывало, выйдем летом после рабочего дня на прогулку, и они навстречу. Вот так и общались…
Хотя и работа, и отдых скоро прервались — в 44-м Петрушина, медника третьего разряда, призвали в армию, определив, неожиданно для него самого, в авиационные войска. В июне в челябинском училище он сдал экзамен. А перед отправкой на фронт встретил на аэродроме… родного брата Николая, который ушел на войну двумя годами раньше! Проговорив всю ночь, они расстались. Старший улетел в Комсомольск-на-Амуре, откуда гонял на фронт американские самолеты. А младший — в расположение 23-го полка 53-й авиационной дивизии дальнего действия.
Петрушин стал стрелком-радистом. В самолете у него было два рабочих места: при полете над своей землей он держал связь с диспетчером, с приближением к линии фронта пересаживался за пулемет. Впрочем, в воздушных боях авиация дальнего действия не участвовала. О военных опасностях Василий Кузьмич вспоминает скупо. Как подскакивал на лету самолет, когда сбрасывали полутонные бомбы. Или как в Словакии, куда в октябре 44-го перебазировалась эскадрилья, на аэродроме в горах не было навигационных огней, и самолеты рисковали врезаться в скалы или друг в друга при взлете-посадке…
День Победы Петрушин встретил в Польше. В ночь на 9-е мая началась пальба, а утром командир эскадрильи устроил для солдат праздничный обед.
— Так мы и встретили Победу, — говорит Василий Кузьмич. — А после, днем, сели на подоконники и расстреляли в воздух все патроны из личных пистолетов!
Хотя, прежде чем вернуться в Тюмень, он еще на полтора года задержался в Европе. Сначала нужно было переправлять на родную землю людей, оборудование для госпиталей. Однажды даже пришлось лететь с 18-ю пленными офицерами на борту… Чуть позже Василия Кузьмича отправили в Прагу для обучения чешских радистов, но этой работе не суждено было осуществиться: в сентябре в дорожной аварии он сломал ногу и год пролежал в больнице.
О чехах он до сих пор вспоминает с любовью — относились к нему очень хорошо, заботливо. А когда уже в мирное время приехал в Чехословакию, знакомый редактор местной газеты подарил ему альбом о военных годах с фотографиями местных жителей, обнимающих русских солдат. В этой книге, одетой в бежевый тканевый переплет, Василий Кузьмич хранит свои воспоминания — портрет, сделанный в Праге, с изображением молодого, красивого 19-летнего сержанта; вырезки из тюменских газет с рассказами о его службе; открытки, что каждый год дарят ему ученики 4-й школы. Все очень аккуратно разложено, схвачено скрепками. Он бережно достает эти документы, показывает нам, а потом так же аккуратно убирает обратно.
Война для него была короткой, отмечает Василий Кузьмич, ностальгировать по возвращении на Родину особо было не о чем.
В начале 70-х годов он был в командировке в Ленинграде и нашел там через справочное бюро своего штурмана Леву Трифонова, с которым был в одном экипаже. Минут десять они только обнимались, радуясь встрече, но это было единственное его свидание с сослуживцем.
Он вернулся в Тюмень в конце 46-го, на прежнее место, которое берегли для него, пока шла война. Отец с матерью отправились в Москву, чтобы работать там на остатках предприятия, но с ним были молодая жена, грудной ребенок на руках, и он решил остаться. И сейчас о сделанном выборе ничуть не жалеет.
Очевидное — от очевидца
Василий Кузьмич говорит, что, конечно, завод не должны строить на реке, хотя очистные сооружения, которые задерживали наиболее вредные вещества, были установлены еще давно. И работа с опасной ртутью и хлором принесла много проблем для здоровья рабочих. В 1959-м он стал инженером по технике безопасности и постоянно сталкивался с отравлениями целых смен аппаратчиков, пока в начале 70-х годов Министерство здравоохранения не приняло решение отказаться от производства ртутных препаратов, что бесконечно обрадовало заводчан.
Петрушин проработал на заводе до 1984 года и после выхода на пенсию продолжал активно участвовать в его делах, поддерживать связь с ветеранами. Пока в мае 1995-го не умер его лучший друг, заводской электрик Николай Коновалов. А спустя два дня и самого Василия Кузьмича не сразил инсульт.
— До сих пор отойти от этого, — чуть грустно говорит он. — По дому приходится перемещаться с трудом, не говоря уж о том, чтобы выйти куда-то…
Но в преддверии 9-го Мая он всегда ждет поздравлений от школьников, которые стали регулярно навещать ветерана уже несколько лет. И, конечно, рад за родной завод, который буквально неделю назад обрел новых хозяев. Руководство предприятия, в свою очередь, надеется, что с приходом стратегического инвестора все противоречия, которые вставали на пути развития производства, наконец-то исчезнут.
***
фото: Василий Петрушин сегодня;Завод все там же – на старом месте;Прага, 1945 год;Дражирование на современных аппаратах.