Хлеб и порох его долгой жизни
В тюменском доме-интернате для престарелых и инвалидов сегодня проживают 108 человек, большинство из них — старше 80 лет. За праздничным столом, который им накроют в честь 23-го февраля, многим будет что вспомнить. Может быть, даже не вслух, а про себя. Но воспоминания от этого своих красок не потеряют.
86-летний Илья Паутов перебрался сюда в феврале прошлого года. Хорошо или плохо, что так произошло в его жизни — он не рассуждает. Да и зачем? Жизнь часто подкидывает неожиданные сценарии. Вначале пытаешься их отрицать, спрашивать себя «за что?» и «почему?» — и лишь спустя некоторое время понимаешь: в том, что случилось, есть и свои плюсы.
Жизнь у Ильи Александровича была непростая, насыщенная разнообразными событиями. Поколению 20-30-х годов рождения вообще очень многое пришлось пережить. Чего только ни выпало на их долю! Иногда, кажется, что одна человеческая жизнь не в состоянии вместить столько горя и переживаний. А ведь они не просто выжили, но еще и не утратили оптимизма. Их сердца сейчас, может, и закрылись от людей, устали от боли, но не потухли, не озлобились.
… У мамы он родился достаточно поздно — ей было 40 лет. В те времена таких детей называли «поскребышами». Был он, конечно, не первым ребенком, но для отца и матери навсегда остался самым дорогим. Не только потому, что были они уже «в возрасте», но и потому, что шестеро детей их умерли во время эпидемии брюшного тифа. Остался он да самый старший, которого в то время, на счастье, не оказалось в деревне.
Но какая она — материнская ласка — маленький Илюша запомнить не успел. Когда ему было шесть лет, мать на Масленицу пошла в другую деревню на богомолье и провалилась под лед. Вернуться домой сил у нее хватило, но потом она впала в забытье. Говорят, что и лечили ее неправильно. Вместо того чтобы растереть, дать горячее питье — просто положили на печку. Ей стало хуже. И через некоторое время она умерла… Илью забрали на воспитание в семью старшего брата.
Конечно, по младости лет он плохо понимал, что случилось. Рассказывали, что на кладбище мальчишка все рвался к могиле, просил маму забрать его с собой. Еле успокоили…
Брат его в это время работал шофером на «зисе», и, чтобы отвлечь мальчугана от мрачных мыслей, брал его с собой в рейсы. Илья запомнил, как сидел на коленях у старшего и крутил баранку. И это было настоящее счастье.
Однажды они вместе поехали к родне куда-то в тьмутаракань, за сто километров. Несколько часов тряслись по ухабам и кочкам. Но этот марш-бросок того стоил. Тот предвоенный год выдался особо урожайным, излишки хлеба развозили по дворам мешками и отдавали даже на корм скоту. Родня тогда щедро им отсыпала целый хлебный кузов. Тогда они и не знали, куда им столько, но старое крестьянское правило гласит: «Дают — бери». Они и взяли про запас. И только через пару лет выяснилось, что если бы не то зерно — умерли бы, наверное, с голоду. Доедали его подпорченным и забродившим уже в военные годы.
В 15 лет после окончания школы Илья поехал поступать в Омский финансовый техникум. Не потому, что ему особенно нравилась математика или хотел быть счетоводом — просто там обещали дать комнату, хорошо кормить, а после окончания сулили высокую зарплату.
Нормально проучился он только год. В 1941 году здание у техникума отобрали (оставили только несколько классных комнат) и переселили туда эвакуированное из Москвы министерство мясной и молочной промышленности.
— Понаехали не худенькие дяди и стали чинно расхаживать по нашим коридорам и заседать в наших классах, — вспоминает Илья Александрович. — А через годик их перевели в другой «хлебный город» — Алма-Ату. И на месте чиновничьих кабинетов оборудовали промышленные мастерские для изготовления мин. Учиться приходилось под завывание станков и по усеченной программе.
Потом его направили по распределению в Одессу. Не ту, которая на Черноморском побережье, а ту, которая в Омской области. Но этим совпадением названий мальчишки часто пользовались. И когда их спрашивали: «А вы откуда?» гордо отвечали: «Из Одессы!»
«И как вы оттуда выбрались?» — спрашивали их с недоумением.
«На попутках!» — еще больше запутывали они любопытных. И только потом, насладившись произведенным впечатлением, раскрывали свои карты. Да, из Одессы они, но только той, что находится за 120 километров от Омска.
В ноябре 1942-го Паутова призвали в пехотное училище, но отчислили из-за возраста (не было еще 18 лет), перевели в полковую школу, а по ее окончании направили сержантом в Бершетские лагеря Пермской области. Командир отделения, он принимал участие в подготовке маршевых рот для фронта.
На передовую его направили только в апреле 1944 года — вначале на Крымский фронт, а потом на 1-й Прибалтийский. В боевых действиях южнее Риги сержант Паутов был ранен и тяжело контужен. На этом война для него закончилась. Провалялся в госпиталях, затем проходил лечение в Оренбургской области.
И только позже его догнали военные награды — ордена Отечественной войны 1-й и 2-й степени…
— Все это время пролетело как один день, — после долгой паузы, видимо, перебирая воспоминания, грустно говорит Илья Александрович. И вдруг, хитро улыбнувшись, добавляет:
— Даже влюбиться было некогда. Свою судьбу — одну и на всю жизнь — я встретил после войны. Мы ведь тогда все были однолюбы…
С будущей женой Ираидой Федоровной он познакомился в клубе. Пили ликер «шартрез», плясали под гармошку… И очень уж ему в душу запала эта веселая девчонка.
Поженились только через два года. Никакой особой свадьбы у них не было. Он — сирота, у нее отец погиб на фронте. Наварили картошки, вот и вся праздничная еда. Зато у них было, как сказали бы сейчас молодые, «свадебное путешествие».
Один друг сказал как-то Паутову: «Если ты не ходишь в отпуск, то теряешь не только деньги, но и здоровье». Илья Александрович принял это к сведению и решил, что если и поправлять здоровье, то вместе с женой. И они вместе поехали в отпуск — вначале к родне в Омск, потом в Свердловскую область. Решили заглянуть и в Тюмень. В те времена то был небольшой городок с населением чуть больше ста тысяч человек, но он им очень приглянулся.
Прежде чем перебраться на новое место жительства, Илья Александрович решил прощупать почву. Сразу перевозить молодую жену в незнакомый город, где нет никого из родных, было как-то боязно:
— Когда человек остается один, он гол как сокол, — говорит ветеран. — И никакие материальные блага не могут скрасить ему это одиночество.
Но все-таки на семейном совете они все больше склонялись к этому переезду. Вот только с работы надо было увольняться. Трудовой кодекс тех времен выглядел весьма суровым: если уходишь по собственному желанию — теряешь выслугу лет. Но когда фронтовика преграды останавливали? Он и не такое преодолевал. И Паутовы рискнули.
В Тюмени его назначили старшим инспектором по штатам горфинотдела. В его задачу входило следить за тем, чтобы «излишеств в управленческом аппарате не было».
— В бюджете города на чиновников выделялось тогда не более двух процентов, — вспоминает Паутов. — Престижа у этой профессии не было. Ведь они же ничего не производят, говорили люди. Народ больше уважал рабочих, инженеров, а не тех, кто «только руками разводит».
Тогда и он насмехался над чиновниками. Кто ж знал, что по иронии судьбы скоро ему самому придется занять одно из таких кресел?
В 1964 году Паутов был назначен председателем Ишимского горисполкома (проработал в этой должности почти десять лет). При нем в этом городе началось активное строительство многоквартирных домов с центральным отоплением, а на месте старой «жидкой и короткой» деревянной переправы через реку Ишим построили понтонную… А потом еще полтора десятка лет проработал заведующим финансовым отделом облисполкома.
— Любимой у меня всегда была песня «О тревожной молодости», — сказал мне, когда мы расставались, Илья Александрович. — Помните, там есть такие слова:
«Пока я ходить умею,
Пока глядеть я умею,
Пока я дышать умею,
Я буду идти вперед!»
***
фото: Илья Александрович Паутов.