Безбожные пятилетки
В Советском государстве плановые показатели устанавливались не только в экономике, но и в политике, и в общественной жизни. Постановление ВНИК СССР от 8 апреля 1929 года «О религиозных объединениях» означало дальнейшее ограничение прав церкви и верующих.
ОТРЕЧЕМСЯ…
Нововведением в отношениях государства и церкви стала обязательная регистрация религиозных объединений. Церковная жизнь ограничивалась только богослужениями в стенах храмов.
По Конституции 1924 года духовенство и клирики были лишены избирательных прав, что в то время приравнивалось к отсутствию гражданства. Над «лишенцами» постоянно висела угроза увольнения или ареста, их дети не могли учиться в техникумах и вузах.*
Развернулась широкая кампания за отречение верующих от религии и вступление граждан в «Союз воинствующих безбожников» -массовую организацию, просуществовавшую с 1925 по 1947 годы, руководимую Емельяном Ярославским (в 1932 году СВБ имел 50 тысяч ячеек, около семи миллионов членов, два миллиона из них — в группах «юных воинствующих безбожников»). Антирелигиозная пропаганда велась через газету «Безбожник», тринадцать журналов (шесть издавались на национальных языках), радио и кино.
Опасаясь массовых выступлений против насильственной коллективизации единоличных крестьянских хозяйств, Президиум ВЦИК запретил трезвон (звон во все колокола).
«Тяжело было смотреть в замерзшие окна на семьи высланных мужиков с тряпьем и ребятишками, которых ежедневно везли через Тюмень на Север длинными обозами, — писал в дневнике Андрей Аржиловский. — Колхозный строй торжествовал. Укоризненно гудели снимаемые колокола; спиливали недающиеся церковные кресты. Проводилось обезглавливание Руси Великой. Строился новый мир за чужой счет.»
Газета «Безбожник» занялась подсчетами веса имеющегося в стране колокольного металла и выдвинула идею развития на его базе. электротехнической промышленности.
Фактическое поступление колокольного лома, по данным Рудметаллторга, за 1929-1930 годы составило 11 тысяч тонн. Для обработки такого количества металла в СССР не было производственных мощностей и соответствующей технологии.
Разбитые колокола валялись в городах на заводских дворах — в Тюмени на территории чугунолитейного завода Машарова.
Их судьбу определила директива Совнаркома от 23 октября 1930 года: «Изъятые колокола мы решили использовать в первую очередь для чеканки мелкой разменной монеты (которая до сих пор чеканилась из импортной меди), не придавая этому политического значения и излишней огласки».
Часть колокольной меди и бронзы была в 1932 году перелита на горельефы, установленные на новом здании публичной библиотеки имени Ленина в Москве.
Хозяйственный отдел ОГПУ, «сосредоточив все свое внимание на самых богатых в отношении количества золота куполах церквей, приступил весной 1930-го к массовой их смывке, как на местах их нахождения, так и на заводе».
По заключению чекистов, «одними из лучших куполов являются купола Храма Христа Спасителя, на позолоту коих в свое время было израсходовано свыше 20 пудов золота. Сведения эти вполне достоверны, технически проверены, и наш утильзавод, имеющий большой опыт в обработке золоченых предметов из закрываемых молитвенных зданий (иконостасы, киоты, иконы, утварь), утверждает, что с этих куполов можно слить до 18 пудов золота, тем более что позолота сравнительно недавнего происхождения, прекрасного качества и в хорошей сохранности».
Сбросили колокола, сняли кресты, купола и взорвали храм.
Участь древних московских монастырей и церквей разделил в Тюмени Благовещенский собор -первое каменное строение города. Он был заложен в мае 1700 года по повелению императора Петра I и строился за государственный счет. Его закрыли 11 декабря 1929-го, а в мае 1932-го передали Тюменской районной страховой кассе «для разборки и слома на кирпич» на строительство нового Дома отдыха. В ночь с 13 на 14 июня того же года его взорвали. Из кирпичей взорванного храма построили в Тюмени кинотеатр «Темп» и гостиницу «Заря». На остатках фундамента Благовещенского собора стоит пешеходный мост через реку Туру.
Тогда же снесли Успенскую церковь (угол улиц Кирова и Хохрякова) и Свято-Троицкую единоверческую церковь (угол улиц Республики и Дзержинского), закрыли другие православные храмы, мусульманские мечети, католические костелы, еврейские синагоги, молельные дома евангельских христиан -баптистов в Тюмени, Тобольске, Ишиме, Ялуторовске и в крупных селах по Иртышу, Оби, Туре, Тоболу, Тавде и Исети.
По сфабрикованному Полномочным представительством ОГПУ по Уралу делу N 8654 поповско-кулацкой контрреволюционной повстанческой организации «Союз спасения России» осудили епископов: Тобольского — Иринарха Синеокова, Ялуторовского — Серафима Коровина, Курганского — Иоанна Братолюбова, других архимандритов, благочинных, иеромонахов, монахов и монашек.
ВЕРУЕМ…
Казалось, что в результате двух пятилеток, официально названных «безбожными», в условиях абсолютного пропагандистского превосходства воинствующего атеизма, влияние церкви на население СССР подорвано окончательно.
В докладной записке комиссии ЦИК СССР в ЦК ВКП(б) о состоянии религиозных организаций в стране, датированной декабрем 1936 года, отмечено, что «из имевшихся на 1915 год в Российской империи (последний отчет оберпрокурора синода) 1025 монастырей (550 мужских и 450 женских), церквей — 54692, часовен и молитвенных домов остались незакрытыми и функционирующими только 10695 церквей».
Председатель «Союза воинствующих безбожников» Ярославский заявил, что «в стране с монастырями покончено».
Чтобы убедиться в победе коммунистической идеологии над религией, в опросные листы переписи населения, затеянной после принятия 5 декабря 1936 года Конституции, внесли вопрос о религиозных убеждениях.
Писатель Михаил Пришвин, учившийся до 1917 года в Тюмени в реальном училище, записал в дневник:
«… Перепись назначена в ночь с 5-го на 6 января 1937 года, но оказалось, это только проверка, а сама перепись явилась сегодня внезапно. Я лежал в постели. Явилась переписчица и, спросив, «сколько лет?», «какое образование?» и «чем занимаетесь?», внезапно задала вопрос: «Верующий?» Застигнутый врасплох, я ответил: «Да, верующий». Я так ответил, потому что вот именно теперь, эту осень и зиму, думал много об этом, и мне хочется веровать». «Да, верующий», — твердо сказал я. А она: «Православный?» На это я тоже ответил, что православный. . Коммунисты, хозяева положения, предлагают отказаться. Сколько людей, слабоверующих, теперь откажутся от веры. Какой же я православный, если лет 50 не говел! Но именно чтобы постоять за себя, я сказал: православный. Кроме того, я так был должен сказать, потому что православие — это моя связь со всей моей родиной и в нем таится для моего нравственного сознания готовность идти к желанному счастью через страдание и, если понадобится, через смерть».
Писатель Леонид Пантелеев вспоминал:
«Еще месяца за два до переписи в газетах была напечатана анкета, в соответствующей графе которой стоял вопрос «вероисповедание» и объяснялось, что требуется или ответить «неверующий», или назвать веру, к которой принадлежишь. Если уж честно, я не только волновался, но и трусил. Как волновались и трусили миллионы других советских людей. Те, что веровали, но скрывали свою веру. В конце декабря 1936 года ЦК комсомола созвало очередное совещание по детской литературе. Остановились мы, ленинградские делегаты, в гостинице на Балчуге. Перед Новым 37-м годом конференция закрылась, все наши уехали, а я остался. Решил пройти перепись в Москве. Было все именно так, как я и ожидал. Пришла ко мне в номер девица со списками постояльцев и с опросным листом, и вот: литератор такой-то из Ленинграда, двадцати девяти лет, холостой, русский. На вопрос о вероисповедании громко и даже, пожалуй, с излишней развязностью ответил:
— Православный.
Девица удивилась, но не очень. По-видимому, таких ответов в ее «сегодняшней практике было достаточно».
В далекой от Москвы Тюмени та же картина. Назначенный переписчиком «лишенец» Аржиловский отметил в своем дневнике:
«1 января 1937 года. С Новым годом! Как бы то ни было — празднуем и ждем лучшего от жизни. По делам переписи населения обхожу закрепленные за мной 15 домиков. Вижу, что многие живут хуже нас. Несмотря на 20-летнее перевоспитание, все-таки много верующих, и на вопрос анкеты о религии отвечают определенно: «Веруем».
Сталин и его соратники по Политбюро крупно просчитались. Вводя в опросный лист неконституционный пункт о вероисповедании (Конституция 1936 года декларировала свободу совести), они рассчитывали, что перепись покажет неслыханный успех ленинско-сталинской идеологии и повсеместное падение религиозных чувств советских людей.
Перепись показала совсем обратное: 56,7% опрошенных, или 55,3 млн человек, назвали себя верующими. Обнародовать эти цифры было невозможно. Все социально-экономические преобразования, вся культурно-идеологическая работа не дали результата перед объявленными в 1937 году всеобщими выборами в органы власти.
«Главный пережиток прошлого — религия» — все равно сохранился.
Январскую перепись объявили вредительской, ее результаты засекретили, а организаторов расстреляли. В оставшееся до выборов время было решено ликвидировать всех, кто не хотел или не смог адаптироваться к новой жизни. Нагнетание политической истерии переросло в то, что потом назвали — «Большой террор».
* Кроме монахов и духовных служителей церквей, к «лишенцам» относились:
— лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли;
— лица, живущие на нетрудовой доход, как-то: проценты с капитала, доходы от предприятий, поступления с имущества;
— частные торговцы;
— лица, признанные душевнобольными;
— офицеры и казаки, служившие в Белой армии;
— служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений;
— осужденные за корыстные цели и порочащие преступления на срок, установленный законом.