Армия, пропавшая без вести
Окончание. Начало в N 2.
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
Группу Ефремова немцы везде встречали на заранее подготовленных позициях, оборудованных пулеметами и минометами. Не вызывает сомнения, что противник знал ее местонахождение и утвержденные штабом Западного фронта пути выхода из окружения. Командиры, особенно раненые, начали стреляться. А живые продолжали идти за командармом, который тоже был ранен. Вышли к Угре у деревни Косюково. Но и здесь — немецкие танки и пулеметы. Никто не доплыл до противоположного берега.
Существует несколько версий гибели генерал-лейтенанта Ефремова. Историки считают, что это произошло 18 апреля 1942 года. Главный хирург 33-й армии профессор Жоров после возвращения из плена показал: «… Ночь на 18 апреля была трагической для окруженной части нашей армии. Она понесла огромные потери и перестала существовать как организованное целое. Взрывом мины меня контузило, и я потерял сознание. Очнувшись, пошел искать командующего. Кругом лежали убитые и тяжелораненые, брели группами и в одиночку бойцы и командиры. Они рассказали, что были свидетелями, как генерала Ефремова ранило в область таза. Так как самостоятельно двигаться он не мог, то его переносили на примитивно устроенных носилках, что причиняло ему тяжелые муки. Чувствуя, что он уже ничем не может помочь своим войскам, и, не желая попасть тяжелораненым в плен, генерал Ефремов сказал: «Ребята, мое дело кончено, а вы продолжайте драться». После этого он выстрелил себе в висок. Как мне стало известно впоследствии, труп командующего по приказу немцев перенесли в деревню Слободку и там похоронили. После освобождения этого района от фашистов останки генерала перевезли в Вязьму, где ему поставлен памятник.»
При эксгумации трупа медицинской экспертизой было установлено, что Ефремов действительно скончался в результате пулевого ранения в правый висок. Тогда как он был левша, и, по показаниям свидетелей, во время боя в лесу стрелял из автомата и винтовки с левого плеча. Кто же выпустил из его личного пистолета ТТ последнюю пулю?
По объяснению офицера связи штаба 33-й армии Ахромкина, «около командующего находились постоянно его адъютант майор Водолазов и начальник особого отдела НКВД 33-й армии капитан госбезопасности Камбург. После потери радиостанции (ее утопили утром при переходе речки вброд) штаб армии остался без связи. Вечером на привале Камбург застрелил начальника связи армии полковника Ушакова. Они отошли в сторону и о чем-то долго говорили. Потом слышим: «Вот тебе за потерю радиосвязи.» -и выстрел. Командующий был этим расстрелом недоволен».
Обстоятельства этого загадочного происшествия, когда группа Ефремова уже оторвалась от преследования, остались невыясненными . Считается, что особист Давид Камбург погиб в последнем бою вместе с Ефремовым, но никто из уцелевших и попавших в плен красноармейцев не видел его среди убитых.
Из 12-тысячной окруженной под Вязьмой в феврале 1942 года группировки 33-й армии к своим прорвались лишь 889 человек.
В отличие от пехоты Ефремова, конники Белова и примкнувшие к ним десантники полковника Казанкина, среди которых был и мой отец Антон Петрович, повернули от Вязьмы на юг, и, обманув этим маневром немецкую разведку, вышли 17 июня 1942 года через заболоченные леса в расположение 1 0-й советской армии.
Общие потери Калининского и Западного фронтов в Ржевско-Вяземской наступательной операции с 8 января по 20 апреля 1942 года, по скромным подсчетам, составили 776889 человек, 7296 орудий и минометов, 957 танков и 550 боевых самолетов.
За это же время потери вермахта на всем Восточном фронте достигли 318 тысяч убитыми и ранеными.
Вину за провал наступления и гибель трех дивизий 33-й армии Жуков возложил на командарма Ефремова: «… Как показало следствие, никто, кроме командующего 33-й армией, не виновен в том, что его коммуникации противник перехватил».
ПОЙМУТ ЛИ ЖИВЫЕ?
В 1966 году маршал отмахнулся от историков, интересовавшихся причинами трагедии 33-й армии: «Там, собственно говоря, и операции никакой не было. Прорвались. Ефремова отсекли, Белова отсекли. Они остались в тылу. Относительно отрезания этой группы. Командующем у фронтом, когда ведется сражение на таком огромном пространстве — 600 км по фронту, очень трудно уследить за вопросами тактического порядка. Ефремов прошел в свободную «дырку» к Вязьме. Сзади у него остались главные силы. Ефремов должен был обеспечить свой тыл. Он этого не сделал. Вопрос обеспечения — это не вопрос командующего фронтом, и я не считал нужным смотреть, что справа и слева.»
Относительно выхода группировки Ефремова из окружения Жуков также оказался ни при чем: «По просьбе генералов Белова и Ефремова командование фронта разрешило оставить занимаемый район и выйти на соединение с войсками фронта, при этом было строго указано: выходить из района Вязьмы на Киров, пробиваясь через партизанские районы, через лесные массивы, в общем направлении через Ельню, реку Десну, Киров, где 10-й армией фронта будет подготовлен прорыв обороны противника (по этому направлению пошли конники Белова и десантники Казанкина — Авт.). А Михаил Григорьевич Ефремов, считая, что этот путь слишком длинен, обратился через голову фронта по радио в Генштаб с просьбой разрешить ему прорваться по кратчайшему пути — через реку Угра. Мне позвонил Сталин и спросил мое мнение. Я категорически отверг эту просьбу. Но Верховный сказал, что Ефремов опытный командарм, надо согласиться с ним, и приказал организовать встречный удар силам и фронта. Но двухсторонний прорыв не удался, ибо противник сопротивлялся упорнейшим образом».
В отличие от этого утверждения маршала, его приказ Ефремову прорываться именно на восток подтверждается документально. Правда, все документальные материалы об обстоятельствах окружения 33-й армии были засекречены. Гибель 12-тысячной группировки маршал Победы Жуков считал досадным недоразумением своей блестящей полководческой карьеры.
А бывший шифровальщик штаба 33-й армии Якимов по-другому рассказал о трагедии 33-й армии: «… Весь период нахождения армии в окружении связь с нашим вторым эшелоном, Западным фронтом и Ставкой осуществлялась только шифром, проводной связи не было. Мы, работники 8-го отдела в составе пяти человек, были настолько перегружены работой, что приходилось спать за столом, сидя в землянке. Работали по 20 часов, кроме того, редкую ночь или день не приходилось отбиваться от немцев, прорвавшихся к штабу армии. К концу марта нас осталось трое.
Наступила весна, но мы все одеты были по-зимнему: валенки, ватные брюки и фуфайки, а сверху шинели, шапки. В такой форме бродили по весенним ручьям и болотам.
Кстати, о « воспоминаниях и размышлениях» Жукова о 33-й армии. Во многом я с ним не согласен. Вся исходящая и входящая информация в адрес Ефремова шла через мои руки. Кроме того, я находился около Ефремова, а не в Москве.
Опишу коротко замысел Ставки и Западного фронта. После неудачной попытки штурмовать Вязьму от Жукова был получен приказ закрепиться на занятых рубежах, принять меры по очистке наших тылов от немцев. Сначала это делали наши вторые эшелоны, им на помощь в разное время выделялось несколько танковых бригад. Потом для помощи нам подключили справа — 5-ю армию Говорова, слева -43-ю армию Голубева. Но все эти попытки, ни к чему не приводили, кольцо нашего окружения сжималось. Если вначале наш «пятачок» по окружности составлял более 200 км, то к концу он простреливался пулеметным огнем.
Где-то в середине марта Ефремов стал предлагать Жукову вывести войска из окружения, но последний категорически отверг это предложение, заявил, что любой ценой необходимо удержать плацдарм на западной стороне реки Угры. Тогда Ефремов обратился к Сталину, последний дал указание Жукову решить этот вопрос, но Жуков был неумолим.
В первой декаде апреля немцы на штаб армии с самолета сбросили пакет с ультиматумом о капитуляции. Генерал Ефремов спросил меня, сколько потребуется времени, чтобы зашифровать и передать по рации на имя Жукова и в Ставку текст ультиматума. Я назвал время и доложил Ефремову о выполнении его приказания. Ультиматум был отклонен.
Ровно через 24 часа, как было указано в ультиматуме, немцы после ожесточенной артподготовки и бомбежки пошли на нас -мотопехота с танками. Началось истребление почти безоружных людей. К концу первого дня боев все три радиостанции были выведены из строя, радисты погибли. Прервалась шифросвязь с фронтом и Ставкой. По распоряжению Ефремова нами были уничтожены шифродокументы, и мы перешли в его личное подчинение.
Наши попытки прорваться в любом направлении были неудачными и с большими потерями. Немцы были не дураки и следили за каждым нашим шагом. По лесам и болотам гоняли нас, как зайцев. Раненые не подбирались, помощь им, как правило, не оказывали, некому было, да и нечем.
Примерно в половине апреля в группе Ефремова из 300 человек осталось лишь 50. Из небольшого леса через поляну мы бросились в атаку, но были встречены мощным огнем немцев, понесли большие потери и отошли назад. В этой атаке я был ранен в левую ногу осколком снаряда. Были тяжело ранены в грудь заместитель Ефремова, генерал-майор Офросимов и адъютант Ефремова, майор (фамилию не помню), ему пуля раздробила переносицу. В это время за неудачную организацию разведки начальник особого отдела НКВД армии Камбург застрелил у всех на глазах начальника связи ар-ми и полковника Ушакова выстрелом в лоб. Помню, Ефремов сказал Камбургу: «Дурак!»
В тот же день, с наступлением темноты, вся наша «процессия» во главе с командующим выступила в поход. На самодельных носилках несли Ефремова, Офросимова, еще кого-то, вели тех, кто с трудом, но еще мог сам передвигаться, в том числе и я плелся где-то в хвосте. Куда шли — не знаю, но где-то в полночь напоролись на заранее подготовленную засаду: нас стали расстреливать в упор. Кто остался жив, стали расползаться кто куда. Генерал Ефремов был тяжело ранен и через некоторое время застрелился. С группой бойцов (4 человека) стали продвигаться на восток, дошли до Угры, но она разлилась — было половодье. Все, кто остался в живых, были измождены до предела. На протяжении многих дней питались почти одним снегом. Самоубийство стало «модой», особенно среди комсостава. Примерно 25 апреля на рассвете, на берегу Угры мы, спящие, были взяты в плен.
Несколько слово без вести пропавших. Когда мы прорывались на восток, это почти от Вязьмы до реки Угры, то видели ужасную картину: все леса и поля были завалены трупами наших бойцов и командиров. На протяжении осени 1941 и зимы 1942 годов трупы немцами не убирались. В армейском полевом госпитале и в дивизиях было очень много раненых, и все они были оставлены (брошены) на расправу врагу. Из этого ада было только два выхода: плен или гибель.
Так вот вся эта многочисленная масса погибших, брошенных и безоружных людей оказалась пропавшей без вести. Мои родители получили тогда извещение, что я погиб в районе города Вязьмы при выполнении боевого задания, а жене сообщили, что я пропал без вести.
Я мог бы много рассказать и написать, но, как мне кажется, теперь это никому не нужно. Живых свидетелей того времени почти не осталось. Что касается документов? Вся переписка Ефремова с Жуковым и Сталиным проходила через мои руки. После ознакомления с ними Ефремова документы возвращались к нам в отдел тут же. Примерно в неделю раз мы все свои шифродокументы, входящие и исходящие, самолетом отправляли в 8-е управление штаба Западного фронта и в штаб 33-й армии (было такое указание). Все секретные документы штабов дивизий, по указанию оперативного отдела штаба армии, должны были также высылаться в штаб 33-й армии.
Должен признаться, что для меня нелегко об этом писать, будоражить свою память, царапать давно зажившие душевные раны.
Иногда становится обидно, что вместо понимания и сочувствия тем, кто пережил гибель 33-й армии, кое-где получается наоборот. Надеюсь, что вы правильно меня поймете.»
Историкам еще предстоит сравнить документы, о которых рассказал шифровальщик Якимов, с «воспоминаниями и размышлениями» маршала Жукова. И мы узнаем, почему погибшие за Родину во 2-м Вяземском котле бойцы и командиры 33-й армии Западного фронта считались без вести пропавшими. И поймем причины этого забвения.