Разговор с человеком без будущего
Зачем? Наверняка подобный вопрос возникнет у многих, кто станет читать это интервью. Признаюсь, этим вопросом я тоже задавалась. О том же меня спросил и полковник Сергей Коновалов, начальник следственного изолятора N 1.
— Чем вызван ваш интерес к этим… людям? — встретил он нас в своем кабинете. — Вокруг так много по-настоящему выдающихся личностей: писатели, художники, ученые, общественные деятели… А вы почему-то хотите поговорить с пожизненно осужденными.
— Они тоже по-своему «неординарные», — говорю я.
— Мне кажется, им такое определение не подходит, — пожимает плечами полковник. — Есть среди них разные — это да. Есть с образованием, начитанные, юридически подкованные. А есть с маниакальными и психическими отклонениями. Но неординарными я бы их не назвал.
— А как назвали бы? — спрашиваю я.
— Здесь я ничего нового не скажу: они — преступники, — отвечает Сергей Коновалов. — К подобной категории заключенных я отношусь точно так же, как и к остальным осужденным.
— Не жестче?
— А смысл? Судьба их уже и так наказала.
… Каждый год через тюменский следственный изолятор проходит более 30 тысяч человек. Среди прочих есть и люди, осужденные на пожизненное лишение свободы. Они здесь «на постое» — по дороге из одной колонии в другую. Их привозят сюда на видеоконференции с Верховным судом, который рассматривает кассационные и апелляционные жалобы. А кто-то «заезжает» в СИЗО прямо из зала суда, и ждет этапа в одиночной камере. Как, например, Владик* (назовем его так), на счету которого не одно убийство с целью грабежа — в составе организованной преступной группы.
Сотрудники СИЗО пощадили мои нервы. О том, что на нем еще и «расчлененка», сказали уже после того, как я закончила свой с ним разговор.
А разговор был не из простых, хотя и довольно короткий.
— Не знаю, о чем тебя спрашивать, — неожиданно для себя сказала я, присаживаясь на прикрученный к полу табурет в комнате для встреч заключенных со следователями и адвокатами, куда привели Владика.
— Хм, — произнес осужденный.
В железной одноместной клетке он, тем не менее, не выглядит загнанным зверем. Наверное, заранее готовился к встрече с журналистами. И даже в чем-то перестарался — слишком уж невозмутим. Руки в карманах, ноги широко расставлены, подбородок вздернут, взгляд сверху вниз. А я, наивная, надеялась на тюремную исповедь.
— Сколько лет сидишь?
— В общей сложности где-то 17 с половиной лет.
Поясню: отсчет пожизненного срока Владика начался около двух лет назад. Все остальное — это его другие «отсидки».
— С малолетства, можно сказать, сижу, — говорит он.
— Почему?
— Бывают в жизни обстоятельства…
— Что, нечего было есть?
— Ну-у-у, пусть будет так.
— А на самом деле?
— На самом деле попал в плохую компанию, рос в интернате. Мать умерла, когда мне было десять. Так все и закрутилось.
— Никогда не хотелось ничего изменить?
— Сейчас бы все поменял, вернулся бы в то время, когда мне было 14 лет.
— И пошел бы по законопослушному пути?
— Да. А что?
— Ничего… Верится с трудом.
— Ваше дело.
— Когда человек совершает одно преступление, еще можно поверить в его просветление. Но когда одно за другим…
— Всякое в жизни бывает.
— А сейчас и жизни, считай, нет.
— Почему? Я надеюсь на реальный срок, пишу жалобы.
— А что еще делаешь? Времени-то свободного много.
— Пишу письма, читаю книги.
— Какую сейчас читаешь?
— … Разные.
— Мать умерла рано. А есть, кто дорог тебе сейчас?
— Дочка. Маленькая.
Показалось или губы человека, сидящего за решеткой, нервно дернулись, и с его лица на мгновение стерлась снисходительно-пренебрежительная ухмылка? В это самое мгновение я готова была поверить, что желание Владика вернуться в свои четырнадцать и все исправить — это правда. Хотя, пожалуй, слишком смелый и преждевременный вывод…
— Может, хочешь сам что-нибудь сказать? Раскаиваешься?
— Раскаиваюсь. Но ничего другого сказать не хочу, в словах вообще нет смысла.
— А так жить — есть смысл?
— Жить стоит при любой ситуации.
Эти слова можно было бы назвать девизом. Но их произнес человек без будущего (оговорюсь — по решению суда), лишивший жизни несколько человек. Поэтому прозвучали они в комнате с прикрученными к полу табуретами и клеткой, по меньшей мере, странно.
— Приговор о пожизненном заключении — это не шутки. Чтобы его вынести, судьям нужны железные доказательства. И если они берут на себя такую ответственность, то эти доказательства у них есть, — чтобы рассеять последние сомнения, говорит мне полковник Коновалов.
Так зачем был нужен весь этот разговор? Наверное, за тем, чтобы выйти с КПП следственного изолятора и почувствовать, насколько легче дышится по эту сторону решетки. И разве стоит лишать самого себя и других возможности вдохнуть свежий воздух полной грудью?
* Имя осужденного изменено. Как сказал полковник Коновалов, судьба его и так уже наказала.