Переулок Капитана Лухманова
Вступление к роману
Начало в N114.
— Устал… Кто следующий? -кричит заведующий.
Следующим был Борька Мокрушенко из Костикова класса. Тоже ничего игрок, но сейчас ему не повезло. Он ударил всего шестнадцать раз, и жоска по косой траектории улетела к поленнице. Там ее ухватил проворный шестиклассник Толька Ипатов по прозвищу Штопор. Однако и у того игра не пошла, как ни вертелся. «Не с той ноги встал», — объяснил он. Другие, видать, тоже встали «не с той». Короче говоря, скоро подошла очередь Костика. Жоску снисходительно кинули ему, хотя понимали, что здесь глядеть будет не на что — на то он и Удалец (прозвище не лихое, а с подначкой). Стукнет пару раз, и в сторону. Лучше бы уж не лез, тихая детка.
Костик сразу почуял общий настрой. Но гораздо сильнее почуял другое: он совершает измену. Да! Ведь в голенище лежала его собственная жоска — та, которую он смастерил недавно с такой любовью! А теперь он прячет ее от остальных, чтобы пустили в общую игру. В этом было что-то бессовестное. Малодушное. И скверная примета. Чего доброго, его жоска не захочет теперь иметь с ним дела, не станет слушаться как при первом испытании на кухне.
Костик скривил губы.
— Не буду. Чего-то ногу вдруг свело.
— Забздел, Удалец, — хихикнул кто-то из ехидных зрителей.
— Сам ты… — буркнул Костик и с легкой хромотой шагнул в сторону. А жоску Дутика бросил хозяину. И в этот момент услышал:
— А можно тогда мне?… Голос был несмелый. Не голос, а голосок.
Лишь сейчас Костик увидел среди окружавших незнакомого мальчишку. И даже заморгал: тот был словно его, Костика, отражение. С той же постоянной робостью на остром лице, с короткой растрепанной челкой, почти в такой же одежке. Даже заплатка на ватнике похожая. Только вместо сапожек были на незнакомце разношенные брезентовые ботинки, а военные пуговицы — не со звездами, а с якорями (это вызвало у Костика дополнительную симпатию).
— А можно мне? — повторил мальчик. Он смотрел нерешительно, однако, без боязни.
Все пару секунд молчали.
— Уй ты, какой смелый шкет! -удивился Дутик слегка приблатненным тоном. — Откедова такой? Раньше не встречали.
— Я недавно приехал… — разъяснил новичок прежним голоском.
Кто-то глупо захихикал. «Дураки», — подумал Костик. Он ненавидел такое вот идиотское хихиканье над незнакомыми пацанами. Человеку и так неловко, а тут еще эта ржачка.
— Издалека ли? — хмыкнул Штопор.
— Издалека, — сказал «шкет». Без колючести, но и без старания понравиться.
Это нежелание вдаваться в подробности раздосадовало Дутика.
— В этом вашем «издалека» играть-то умеют? — скривился он.
Мальчик сказал уже смелее:
— Ну, дай попробовать. Поглядим…
— Пробуют, знаешь где. — ухмыльнулся Дутик. — Здесь игра, а для пробы своя жоска должна быть. Чужую трепать — жирно будет. Нету своей-то?
Мальчик пожал плечами. Ему полагалось бы сказать: «Под подушкой оставил» или «Завтра на грядке вырастет», но он поддернул на брезентовом ремне такую же, как у Костика, сумку, хлопнул по коленкам снятой ушанкой. Отошел подальше. Прислонился спиной к торцам высокой поленницы. Стал смотреть поверх голов. И смотрел так с полминуты. Потом глянул издалека на ребят. И встретился глазами с Костиком.
Бывают случаи, когда все решается в одну секунду. Не опуская взгляда, Костик нагнулся, выхватил из голенища жоску и по высокой дуге пустил ее к новичку. И она полетела плавно и послушно. Мальчик уронил ушанку, вскинул руки и поймал жоску в ладони, как ручную птаху.
Он погладил ее, дунул на летучие пряди, с веселым пониманием глянул на Костика. Подбросил жоску и ударил по ней брезентовым башмаком.
«Раз. Два. Пять.», — заработал в Костике внутренний отсчет.
«Двенадцать… Двадцать два. Тридцать три».
— Ни фига себе… — уважительно сказал кто-то среди зрителей. Они теперь обступали новичка широкой дугой. А он «работал» ни на кого не глядя, ни на что не отвлекаясь, только однажды сбросил с плеча ремень сумки. Движения были точными и отработанными, но не механическими, а словно у танцора.
«Сто тридцать пять. Сто тридцать шесть…»
После каждого удара мальчик ставил ногу на землю для секундного отдыха. Дожидался, когда жоска во взлете достигнет высшей точки, и снова вскидывал навстречу ей брезентовый ботинок с лохматым шнурком. Короткая штанина на бедре сбивалась назад, из нее выскакивала сиреневая резинка чулка с зажимом, на пряжке вспыхивала солнечная искра, и потом казалось, что она какое-то время висит в воздухе. Вообще-то эти резинки считались «детсадовскими», за них поддразнивали, но сейчас никто и не подумал хихикнуть.
Жоска равномерно щелкала по ботинку.
— Сколько? — шепнул кто-то рядом с Костиком.
— Двести девяносто пять… -выдохнул Костик, в котором не останавливался счетчик.
Трехсотым ударом новичок послал жоску ввысь, крутнулся вокруг себя и поймал ее в растопыренные пальцы.
Обвел всех блестящими глазами.
Все молчали, ожидая, что скажет Дутик.
Дутик был не дурак. Он вовсе не хотел выглядеть завистником. А может, ему и правда понравился незнакомый мальчишка. Дутик сказал:
— Ну, ты герой. Где научился-то?
— Везде помаленьку.
— А полтыщи сможешь?
— Можно попробовать. Только не сейчас, вон звонок уже.
Тренькал колокольчик, им размахивала на крыльце техничка тетя Лиза. Мальчик глянул на Костика, ясно так. Протянул жоску.
— Вот… Спасибо.
Снова пришло моментальное решение.
— Не надо! — Костик согнул мальчишкины пальцы на жоске. -Возьми себе. Я сделаю еще.
Тот не стал отказываться. Снова сказал:
— Спасибо, — и погладил пушистые щупальца указательным пальцем. — Она как ручная.
Они опять встретились глазами. Костик спросил:
— Тебя в какой класс записали?
— В четвертый «А». Это была судьба.
Потом судьба сделала еще один подарок. В начале первого урока Елена Львовна поставила новичка перед классом рядом с собой и сообщила:
— Вот вам еще один товарищ. По фамилии Федорчук. А как по имени?
— Валентин, — неохотно отозвался Федорчук. (Кто-то сразу захихикал. Идиоты.).
— Значит Валя, — сделала вывод Елена Львовна. — Так?
— Ну… можно так, — согласился Федорчук. (Опять захихикали).
— Вот и хорошо. Куда же тебя посадить? Вон, рядом с Удальцовым свободное место, Лукашин заболел, садись пока туда. А после посмотрим.
Федорчук весело завозился, устраиваясь на скамейке. Затолкал сумку под крышку на парте. Деловито шепнул:
— Поезд прибыл по расписанию…
— С приездом, — тем же тоном отозвался Костик. — А ты откуда приехал? Или здешний, только не из нашей школы?
— Я в разных местах жил. И здесь, и в других городах. А до войны в Севастополе.
— Ух ты.
— Но мы оттуда уехали сразу, как началась война. Отца и еще нескольких человек эвакуировали на здешнюю судоверфь, помогать в строительстве торпедных катеров.
— Вот это да!..
— Может, ты слышал про это строительство?
— Да про него все слышали, хотя считается, что военная тайна.
— Мой дядюшка говорил, что первый катер, который ворвался в Севастопольские бухты, когда освобождали город, был здешней постройки.
— Вот этого я не слыхал! Неужели правда?
— А почему бы и нет? Хотя кто знает, может, дядюшка и наплел. У него это бывает, когда малость зальет за воротник.
Федорчук замолчал, будто одернул себя: не слишком ли много сказал? Неловко сделалось. Елена Львовна опять вмешалась вовремя:
— Если новичок будет с первой минуты болтать с соседом, добром это не кончится. Все достали тетради по арифметике. Небольшая самостоятельная работа.
— У-у! — привычно завыл четвертый «А». — Каникулы же завтра, четверть кончилась!…
— От того, что она кончилась, знания у вас не стали лучше. Марченко, Рамазанову и Райнису я с трудом натянула четвертные тройки с минусом, поэтому нечего голосить.
ЧУК
Оказалось, что Костик Удальцов и Валька Федорчук похожи друг на друга не только снаружи, но и «внутри». У обоих был спокойный характер, оба любили книжки про корабли и не любили драться. Но Костик из-за этой нелюбви считался человеком смирным и даже боязливым, поэтому не раз терпел «доводилки» от одноклассников. «Удалец-молодец, вот пришел тебе капец!» А Валька за счет своей чемпионской игры в жоску сразу обрел авторитет.
Но главную известность и уважение четвероклассник Валька Федорчук заработал не из-за жоски. Скоро выяснилось, что он -«человек из цирка».
Местный цирк выступал в родном городе только в теплое время — где-то с мая по октябрь. Когда приходили холода, он уезжал в города покрупнее: в Свердловск, Омск, Челябинск, а то и совсем в дальние края. Дело в том, что в Турени здание цирка не годилось для зимних гастролей. Было оно деревянное. Обширное, с высоким куполом, солидным фасадом, но ветхое, щелястое, продуваемое всеми ветрами. Не для акробатов, одетых в спортивные костюмы, и не для танцовщиц на проволоке в их балетных юбочках. Да и зрители в такое неуютное время ежились и пускали изо рта колечки пара. И все же у цирка было свое гордое название: «Туренский госцирк». Фанерные метровые буквы этого названия гордо торчали над фасадом, а где-то с середины марта на заборах и афишных тумбах начинали пестреть афиши — они извещали о близком начале нового сезона.
Так было и весной сорок шестого года. Реклама, предчувствие праздника, звуки оркестра, который заранее начал репетиции в гулком дощатом пространстве, рассуждения о турнире по французской борьбе… Валька Федорчук (которого скоро все стали звать просто Чуком) тоже говорил иногда о цирковых делах, но как-то неохотно. Костик решил, что, наверно, это из-за дядюшки. Чук однажды обмолвился, будто дядюшка одно время работал в цирке, но что-то не сложилось. Впрочем, цирковые события случились ближе к лету. А до этого, ранней весной еще, появился ТЭК.
В первые же дни знакомства Костик немало узнал про Вальку Федорчука.
Судьба у Чука сложилась несладкая. До войны жил он с родителями в Севастополе. Мать умерла от туберкулеза, когда Валька был совсем малышом, отец работал на Корабельном заводе. Одно время приглядывала за Валькой сестра матери, тетя Галя, но за год до войны вышла она замуж, уехала в Джанкой, а маленький Валька расставаться с отцом не захотел. Так и остались вдвоем. А в конце июля с завода в далекую Сибирь отправили группу специалистов. Там, вдали от всех морей и океанов, на речных судоверфях, начали выпуск торпедных катеров. Грузовые и пассажирские пароходы строили здесь с давних времен, а военными судами раньше не занимались, вот и стали нужны специалисты.
Валькин отец был хорошим специалистом — по профессии лекальщик. Плохого бы не послали. А еще учли, что в городе Турени есть у Максима Тарасовича Федорчука родственники — будет, где приткнуться в неуютное военное время.
Родственниками были старший брат Максима Тарасовича и двоюродная тетка Анна Степановна -тетя Анюта, суровая на вид старуха.
Брат отца, Юрий Тарасович, по возрасту и здоровью для фронта не пригодился.
Чук нехотя сказал Костику:
— Так, всю жизнь подрабатывал, где придется, мотался по разным местам. Иногда и меня брал с собой, тетка-то очень уж неласковая.
— А. твой папа? — нерешительно спросил Костик. Они шепотом беседовали на уроке рисования.
Чук сказал:
— Он умер в сорок третьем году. Так же, как мать, от туберкулеза. А я застрял в этих краях. Так хочется обратно в Севастополь. Он, конечно, сейчас весь разрушенный, а мне снится без развалин, как до войны. Хотя я, конечно, почти не помню.
Говорил Чук спокойно, только смотрел не на Костика, а в окно.
Костик подумал, что жизнь его чем-то похожа на жизнь Чука. Существование было тоже почти сиротское. Постоянно без матери, с двумя «твердокаменными» бабушками.
— Ты вернешься, — утешил Костик Чука. — Подрастешь, станешь самостоятельный и уедешь.
— Ага… — не отворачиваясь от окна, шепнул Чук. А Костик подумал, что пусть Чук взрослеет не очень быстро. Не хотелось расставаться…
Продолжение следует.