Слово о Страннике
Сегодня, 20 марта, Александру Городницкому исполняется 80 лет.
А я помню, как он в первый раз приехал в Тюмень. Как в одной из аудиторий индустриального института пел свои удивительные, ни на что не похожие песни, под аккомпанемент гитары, на которой играл Юрий Визбор. Да-да, может быть, вы не поверите, но самый знаменитый из российских бардов, основоположник и патриарх, кажется, так и не научился играть на гитаре. В Тюмени ему аккомпанировали то Визбор, то один из студентов индустриального (по-моему, это был младший Раца, Аркадий).
Впрочем, должен признаться, что и тогда, и сейчас для меня основным в творчестве Городницкого были не мелодии его песен, а стихи, которые были им написаны, а потом уже стали песнями.
В течение десятков лет журналистской практики они сопровождали меня в дальних командировках по тюменскому Северу. Как часто, неожиданно для меня самого, эти строчки вклинивались в текст репортажей и очерков.
Север тогда еще был, главным образом, территорией разведки. Он еще не стал индустриальным, урбанистическим. Его снежное таежное пространство еще не застроилось новыми городами. Он был, скорее, патриархальным, с редкими городами — один-два на несколько сот тысяч квадратных километров. Городами, как писал Городницкий, «где мостовые скрипят, как половицы». Сейчас это — литературный образ. А я просто изумлялся, полагая, что это только фигура речи, пока не попал в Салехард, на главной улице которого в близкой к речпорту части на самом деле была настелена дощатая мостовая.
Заученные как-то с лету, мгновенно, стихи-песни Городницкого были спутниками многие годы, когда я больше всего ощущал себя именно разъездным корреспондентом — «Тюменского комсомольца», областного радио, «Тюменской правды»…
Помню первый полет в Надым на Ми-4, который пилотировал известный в те годы на Ямале вертолетчик Артур Джансузян. Мы летели над «мертвой дорогой», бывшим строительством N 501. Слева и справа от хорошо различимых рельсов возникали серые бараки брошенных лагпунктов как напоминание о не таких уж давних временах (всего-то полтора десятка лет прошло с тех пор, как растянувшийся на сотни километров лагерь заключенных был оставлен и брошен догнивать на Полярном круге).
Вам ночами июньскими
не спать на сене,
Не крутить вам по комнатам
сладкий дым папирос.
Перелетные ангелы
летят на Север,
И их нежные крылья
обжигает мороз…
Эти слова сами собой возникали у меня в памяти. Слова «песни о людях, погибших на Севере не по своей воле». Именно так представил песню тюменским студентам Алик Городницкий. Тогда все только так называли молодого геофизика. Еще не кандидата и не доктора наук. Не профессора института океанологии. Не исследователя подводных гор в районе Азорских островов, где, погружаясь в подводном спускаемом аппарате на глубины до пяти километров, он обнаружил развалины древних городов — предположительно, затонувшей Атлантиды. Но уже были за его плечами и геологические экспедиции на реку Турухан, где он увидел ту самую «мертвую дорогу». И плавание на паруснике «Крузенштерн», вошедшем рефреном в песню «Паруса Крузенштерна», когда «закипает у борта крутого посола волна…» Как много дано этому человеку и как много он успел. Успел как ученый. Успел как поэт. Писал песни чисто «бардовские» и сочинял тексты для музыкальных спектаклей. Можно сказать, что он смог переложить в стихотворные строки и мелодии к ним все, что видел, что пережил и что переплавил в своем воображении в поэтические и музыкальные образы.
… Лысые романтики,
воздушные бродяги!
Наша жизнь —
мальчишеские вечные года.
Прочь тоску гоните вы,
выпитые фляги,
Ты, метеослужба,
нам счастье нагадай.
Солнце незакатное
и теплый ветер с веста,
И штурвал послушный
в стосковавшихся руках…
Это одна из самых знаменитых — «Кожаные куртки». Однажды, где-то в 1971-1972-м, в Надыме меня устроили на ночлег в общежитие вертолетчиков. За ужином я, уж как сумел, напел им:
Кожаные куртки брошены в угол,
Тряпкой занавешено низкое окно.
Ходит за ангарами северная вьюга.
В маленькой гостинице пусто и темно…
Не обращая внимания на «мастерство исполнителя», меня заставили повторить песню, а потом слово за словом диктовать текст в их блокноты… Я читал, что то ли в Амдерме, то ли где-то на Таймыре начальник крохотного аэропорта услышал «Кожаные куртки», собрал весь небольшой коллектив и заставил хором разучивать эту песню…
Я не собираюсь рецензировать безмерное творчество Александра Городницкого. Просто хотел бы рассказать о некоторых своих воспоминаниях, которые непонятным для меня образом срослись с песнями барда. Впрочем, отчего же непонятным? Очень даже понятным — эти строки вобрали в себя удивительный и многоцветный, как ни странно это звучит, мир Севера. Где идут «за белым металлом, за синим углем», где горит «болот огонь зеленый», где «держит осень красной лапой меня за мокрое плечо» и где снова «память давняя легла зеленой тушью на плечо»…
Летели мои годы и командировки, дальние поездки и пешие маршруты, а поэтический спутник был со мной неразлучен. Его стихи звучали во мне, когда я шел по трухлявым шпалам сталинской стройки у реки Турухан и вспоминал, что
… будет все,
как мы с тобой хотели,
И будет день наш полон синевой,
А в Заполярье мокрые метели,
И замерзает в валенках конвой…
И еще через полжизни, у Гибралтара, где отчаянные шквальные ветры вырываются из Средиземного моря, как из мешка Пандоры, на простор Атлантического океана, вспоминалось, что «у Геркулесовых столбов лежит моя дорога, у Геркулесовых столбов, где плавал Одиссей, меня оплакать не спеши, ты подожди немного. И черных платьев не носи, и частых слез не сей…»
Строки Городницкого звучали у меня в сердце, когда я шел по пустынной дороге к лагерю Майданек в Польше, «где дымом развеян мой бедный народ…»
Вот так. Прошло почти полвека с тех пор, как случилась эта единственная встреча. Иных уж нет, а те — далече. Но память жива. И песня Городницкого жива. Как и он сам, кому я желаю многих лет и доброго здоровья — поэту, ученому, путешественнику, который сам о себе говорит, что он — Странник.
***
фото: Александр Городницкий;Ю. Визбор и А. Городницкий.