История трех фамилий
Раньше у татар мужские фамилии менялись в каждом поколении. От имени отца всякий раз получалась новая. Да еще оглушение согласных…Словом, искать данные о человеке в документах военного времени — похоронках, отчетах о безвозвратных потерях, списках захороненных в братских могилах — непросто.
… Вакиф Загретдинов снимает с головы отделанную бархатом тюбетейку, загребает ею воздух и прикладывает к губам. Показывает: так пил жидкую кашу для телят из плошки, которую специально для него прятала в коровнике под яслями старшая сестра Салиха.
На ферму Салиха — тогда 13-летняя — пошла работать после того, как отца забрали на фронт. Чуть позже туда же — в коровник, не окончив четвертого класса, пошел и 10-летний Вакиф. Сестра варила телятам кашу из обрезков картошки, отрубей, пшеничной пыли, брат помогал разливать получавшуюся жижу по кормушкам. Во время сильного голода благодаря этой обжигающей рот каше (пили ее, как только вскипит, потому что не было терпения ждать) и выжили.
МАЛЕНЬКИЕ ПАСТУШКИ
Родился Вакиф Загретдинов в декабре 1931 года в многодетной семье в деревне Верхняя Масра Арского района Татарской АССР. Мать умерла до войны, отец Загрутдин Сабирзянов женился еще раз, а кода ушел на фронт, дети потеряли и мачеху — та не вынесла разлуки, свалившихся на нее неподъемных забот, голода.
— Когда отец уходил на войну, я даже не сразу понял, как это страшно, — вспоминает Вакиф-абы (именно так все его называют в молельном доме на улице Мельникайте, где он работает смотрителем со дня постройки). — Маленький же был — взрослые мне ничего не говорили, но слез не могли скрыть.
Сам Вакиф-абы и сейчас плачет, когда вспоминает прощальный день. Это он уже потом узнал, что тогда видел отца в последний раз. Отец попал на Ленинградский фронт, и 7 сентября 1942 года «был убит в бою за социалистическую родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество». Так написано в извещении-похоронке, которое вместо отца вернулось в Верхнюю Масру. Сам красноармеец Загрутдин остался лежать в братской могиле села Назия Шлиссельбургского (сейчас -Кировского) района Ленинградской области.
. Зарекомендовав себя на ферме исполнительным и ответственным работником, Вакиф получил «должность» пастушка — теперь вместе с ровесниками и старшими товарищами выгонял коров и баранов в поле. Несмотря на усталость и вечное недосыпание, мальчишки умудрялись дурачиться — носились по полю, играя в пятнашки. Как набегаются, пойдут рвать крапиву и другую более или менее съедобную траву. Тем и были сыты.
Знал бы тогда Вакиф, что где-то на другой стороне большого — для детей так и вообще бескрайнего -поля точно так же носится с подружками-пастушками девчонка Муслима из соседнего села Старая (ее еще называли Нижняя) Масра. Впрочем, даже если бы и знал — наверное, не подошел бы. Говорит, был хоть и шустрым, но стеснительным. Да и к девчонкам мальчишки серьезно не относились. Что с них взять-то? Бесполезные, можно сказать, существа. Так — хи-хи да ха-ха.
РЫБА В ПРОСТЫНЕ
А восьмилетняя «бесполезная» Муслима в это же время, не покладая рук, помогала матери по дому и на деревенской ферме, в колхозных полях. Таскала тяжеленные ведра с водой, чтобы поливать капусту, выгоняла на выпас скотину и даже ловила рыбу.
— Это мы с подругой Раисой придумали ловить рыбу, но было нечем, — вспоминает Муслима-апа. -Я к матери, она-то мне и дала белую простыню, которую мы с девчонками как сеть использовали. Двое держат по разным сторонам, опустив в воду, а одна по колено в реку заходит и гоняет рыбу. Делили на всех, потом дома пир бывал в день удачной рыбалки.
Хотя удача такая выдавалась не всегда. Иногда, чтобы утолить голод, приходилась нарушать многолетние запреты. Было в деревне старое кладбище (оно и сейчас есть, говорит Муслима-апа), про которое взрослые говорили, что там и поблизости нельзя собирать ягоды. Нельзя — и все тут. Поверье такое.
— А мы ходили на поле, которое рядом с кладбищем, — продолжает рассказ моя собеседница. -Когда война, тут уж не до примет разных. На этом поле горох мелкий рос, как сорняк — его и на производство никуда не пустишь, только скотине на корм. Его-то мы и рвали, ели, а один раз председатель колхоза нас увидал, побежал за нами и меня догнал, пнул сильно. Как я плакала тогда! Не от боли -от обиды. Неужели ему жалко было нескольких стручков?..
ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО
Вакиф-абы откашливается и голосом Юрия Левитана — но с сильным татарским акцентом — вещает: «От Советского информбюро.» Потом еще долго смотрит куда-то мимо меня, что-то вспоминая.
Что такое «от Советского информбюро», Вакиф не понимал, он и по-русски тогда еще толком не говорил, но исправно прибегал к другой своей сестре — Насихе (1930 г.р.) -в канцелярию (она там печь топила, бумаги раскладывала) слушать главный голос Советского Союза. Прибегали и другие дети, пусть смысл слов до конца не понимали, но каждый раз проникались серьезностью момента. Здесь узнавали (те, кто знал русский, -переводили остальным), что немец наступает, не щадя никого; потом -что отступает; здесь же узнали, что война кончилась.
… Ближе к концу войны с трудового фронта, из-под Москвы, вернулась Сахия, еще одна старшая сестра Вакифа (1925 г.р.). Брат Хатиб (1923 г.р.), который ушел на фронт одновременно с отцом, вернулся еще раньше — в связи с контузией. Потом преподавал школьникам физкультуру, работал в колхозе. Брат Накиб (1927 г.р.) работал на Казанском авиационном заводе. А Вакиф, оставив ферму, устроился трактористом.
РАСТЯНУВ ТАЛЬЯНКУ…
Муслиму же направили на работу в конюшню. Лошадей она любила, но как только представила, сколько с ними будет хлопот -это же и травы накосить, и сена заготовить, и по четыре жеребенка еще каждому работнику в нагрузку давали, — снова разревелась, как в тот раз, когда ее председатель на поле пнул.
— Так горько я еще один раз в своей жизни плакала, когда поняла, что мне школу не удастся окончить, — вспоминает она. — Я всю жизнь мечтала стать учителем. Так и представляла, как захожу в класс, а ученики мне на встречу поднимаются. Я им говорю: «Садитесь, дети. Начинаем урок».
Но пришлось на конюшню. Правда, и там она работала за двоих -со всеми обязанностями справлялась, жеребята за ней как за мамкой ходили.
— А однажды я на лошади верхом через речку переплыла, -смеется Муслима-апа. — Сейчас, может быть, это трудно представить, но тогда для женщины сесть на лошадь стыдно было. Нельзя было! Я потом сколько дней ходила краснела, боялась, что кто-то из деревенских меня видел!
… Отец Муслимы-апы — Миннегали Шавалиев — с войны так и не вернулся, до сих пор никаких сведений о нем у семьи нет. Муслима осталась с матерью и братом. Хоть война и кончилась, но выживать приходилось все так же трудно, как и раньше. Одним словом -не до веселья было. А тут подруга подбила: пошли да пошли на танцы! Зря что ли платья себе сшили?
Пришли в клуб — танцевать не танцевали, посидели в уголке, но ребятам из соседней деревни Верхняя Масра и этого хватило, чтобы заприметить девушек.
— Мы в их клуб входили, растянув тальянку, — говорит Вакиф-абы. -С песнями, танцами.
Муслима-апа отшучивается -говорит, что этого не помнит. А помнит, как Вакиф вместе товарищем увязались за ними после клуба. Вакиф оказался парнем настойчивым, сумел влюбить в себя девушку. Так получилось, что в этот же год знакомства, 1954-й, он ушел в армию, в Красноярский край. И Муслима стала ему писать.
ГОРОД… ТЮЛЕНЬ
Ближе к дембелю Вакифу пришло письмо уже не из Старой Масры, а из какой-то Тюмени. Муслима написала, что брат их забрал с матерью туда, она надеется, что и Вакиф после службы переберется к ним.
— Но поначалу мы с матерью ехать не хотели, — продолжает Муслима-апа. — Брат женился, уехал сюда с женой, а потом нам письмо прислал. Обратный адрес: Тюмень. Я к соседке бегу, спрашиваю, что за город такой? Тюмень-тюлень какая-то? Она смеется: «Эх ты, тюлень! Это хороший, большой город. Езжайте обязательно!»
Мать долго не хотела оставлять хозяйство, но брат рассердился: приеду — сожгу дом. Пришлось спешно распродавать птицу, барашков, кроликов. Поселились в Тюмени в поселке Казачьи Луга.
Вакиф-абы с улыбкой вспоминает, как искал эти Луга. Муслима с братом его с поезда не встретили -какая-то путаница с днем прибытия произошла, он и пошел по улице Первомайской пешком. Кто-то подсказал, на чем можно до Казачьих Лугов доехать, а в поселке и дом нужный ему показали.
Свадьбу сыграли и по татарским обычаям — никах (обряд венчания) прочитали, и в ЗАГСе расписались, а после опять за работу. Вакиф-абы — на стройку ТЭЦ-1, Муслима-апа — грузчиком. Восемь лет работала, пока муж не стукнул по столу кулаком и не сказал: все, трудные времена прошли! Проживем как-нибудь и на мою зарплату!
И вот, наверное, тогда для Муслимы-апы война-то и закончилась, уже можно было разогнуть спину.
РЕБУСЫ, КОТОРЫЕ ЗАГАДЫВАЕТ ВОЙНА
В своем рассказе Вакиф-абы называет отца Захартин. Это что-то вроде домашнего имени. В похоронке же написаны два варианта и имени, и фамилии: зеленой пастой еле разборчиво — Захартин Савирьянов. Сверху — синей пастой — видимо, исправляли уже в местном военкомате — Загрутдин Сабирзянов. Если учесть, что в то время у татар фамилия сына образовывалась от имени отца, то Вакиф-абы должен был бы носить фамилию Загрутдинов, а не Загретдинов.
Но он разводит руками и поясняет это просто: в деревне в то время грамоты особой не было -как записали в документах, так и живет.
Что примечательно, на памятной плите у братской могилы в Путиловском сельсовете Кировского района Ленинградской области — третий вариант, Сабиржанов. И инициалы перепутаны местами — С.З. Но именно это место захоронения указано в похоронке, и именно сюда приезжает семья Загретдиновых, чтобы почтить память отца, деда и прадеда.
***
фото: Вакиф Загретдинов;Вакиф-абы у могилы отца вместе со своим внуком Сергеем (1987 год).