Обращайтесь, вас обязательно выслушают…
Наверное, самое острое чувство — несправедливость. Может быть, со времен Каина и Авеля. А уже потом к этому чувству присоединяются все остальные.
Слушая в течение нескольких часов беседы уполномоченного по правам человека Сергея Миневцева с ялуторовчанами, которые пришли к нему на прием, я не мог избавиться от ощущения, что многим из них, прежде всего, нужно было высказаться. Причем высказаться пред тем, кто слышит и умеет слушать. А уже во вторую очередь — добиться результата. Может быть, я ошибаюсь. Но жалуются, главным образом, люди в возрасте. Видимо, недосказанность, недослышанность накопилась.
Так, например, очередную историю рассказывала Лидия Михайловна. Рассказывала как-то устало и даже без явной надежды на помощь. Говорила о своей внучке, у которой двое ребятишек, а ее муж пустился в бега. Жить не на что…
Уполномоченный спрашивает: обращались ли в соответствующие органы? Обращались. Чиновник сказал: принесите справку от мужа, что он отказывается платить алименты. А где тот муж? Был в Тюмени, но пока судебные приставы раскачивались, он подался, кажется, в Якутию. Велика Россия, а дети есть просят каждый день.
Сергей Миневцев просит, чтобы внучка написала заявление, юристы подскажут, куда обратиться, чтобы дети получили помощь.
Еще одна история. Опять в центре — две девочки-двойняшки, которых после смерти матери обобрали родственники. Хождения по инстанциям ни к чему не привели. Суды проиграны. Бабушка двойняшек, с отцовской стороны, пришедшая с жалобой, понимает, что сроки упущены. Оправдывается неловко: «Я законов ладом не знаю, но по вновь открывшимся обстоятельствам…» Эту фразу повторяет едва ли не через слово, видимо, находилась по судам. Заявляет, что за делом стоит явное кумовство — Ялуторовск город небольшой, все про всех знают. Она не слишком надеется на помощь: «Муж сказал — не ходи, не проси, проживем. Но обидно…» Плачет и извиняется за свои слезы.
Иные обиды и вовсе тянутся с давних времен, болят, как незаживающие раны на сердце. Тамара Степановна пришла просить за себя и за мужа, ветерана вооруженных сил. Стоят третьими в льготной очереди, живут в ветхом бараке, боится, что до переселения не доживут. И словно эхом вспоминает, как в сорок девятом году отцу, бывшему военнопленному, припомнили этот грех и осудили. С конфискацией. И пришли изымать имущество, в том числе, корову. Как мать повалилась в ноги пришедшим — сапоги целовать, чтобы корову оставили — детей не выкормить же! Не взяли корову… А отец только через семь лет пришел, хотя суд дал ему 25…
Я потом спросил Миневцева — откуда берет силы, чтобы не рыдать в голос с каждым? А он аккуратно сослался на свою врачебную квалификацию реаниматолога. Врач же лечит и, случается, теряет пациента. Но не умирает вместе с каждым. Надо думать, как помочь? Но приходится и отказывать.
Вот об одном «отказном деле» тоже хотел бы упомянуть. Сестра пришла просить за брата, осужденного по «тяжелой статье». Говорит, что самооговор. Что признание «выбили» из брата… Но есть протокол судебного заседания, где этот вопрос задавали подсудимому и он ответил отрицательно.
— Если было, то почему же молчал в суде? — вопрос Миневцева повисает в воздухе.
… Общее место — юридическая неграмотность нашего общества. Я вспоминаю всеобщее ворчание, что, мол, слишком много юристов выпускают вузы. А куда деться от мысли, что если бы бабушка обворованных внучек получила грамотную консультацию еще четыре года назад, то сегодня не было бы ее слез от собственного бессилия. Впрочем, все это из области сослагательного наклонения.
А в реальности — вера в справедливость у нас задавлена и кровавыми тридцатыми годами, и телефонным правом позднейших времен. Но жажда справедливости — все равно остается.
***
фото: Такой сложный земельный вопрос. Слева — Сергей Миневцев.