Ленинградская девочка Неля
Неля Бабешкина перебирает черно-белые снимки. На них красивая молодая девушка — секретарь комитета комсомола завода АТЭ.
Это она, Неля Арсентьевна, в ту пору еще носившая девичью фамилию Максименко. На дворе пятидесятые годы прошлого века. Неля с семьей переехала в Тюмень из Ленинграда (больному отцу-фронтовику врачи рекомендовали наш климат).
— Впрочем, об этом вам, наверное, не интересно, — спохватывается моя собеседница. — О комсомоле у меня гораздо больше воспоминаний, чем о Ленинграде.
Но блокаду не вычеркнешь из жизни. Неля Арсентьевна двигает поближе еще одну фотографию: мужчина, женщина и маленькая круглолицая девочка. Это Неля с родителями.
— Война началась летом, — вспоминает она. — Мы гостили с мамой у бабушки на даче. Там и получили известие о том, что немец наступает на Новгородскую область. Люди говорили, что надо уходить в леса. Быстро собирали вещи, у кого что было, и покидали деревню. Леса под Новгородом богатые… Жили там до самой осени, до холодов. Бывало, что где-то рядом падали сбитые самолеты. И наши, и немецкие. Кто посмелее, ходили на них смотреть. А потом стали приходить вести, что немцы деревню заняли, жгут дома. И бабушкин дом сожгли. Люди решили двигаться в сторону Великого Новгорода. Помню, мы с мамой шли дорогой вдоль леса. Остановилась машина — наша. Водитель говорит: «Я не имею права даже притормозить, везде на дорогах фрицы караулят. До самого города вас не довезу — оставлю на дороге». Подобрал нас. А у него полная машина строительной кирки. Так больно было на ней сидеть. Но мы ехали и молчали.
В Великом Новгороде людей собирали на берегу Волхова, распределяли по баржам. Баржи отправлялись в Ленинград. Максименко хотели поскорее вернуться домой. Да только не знали, куда возвращаются.
— Мы приехали в свою коммунальную квартиру на улице Шамшева. Вскоре начались бомбежки, пожары, стали отключать воду и электричество. Мама была прикреплена к швейной фабрике. Шила кальсоны, подворотнички и меня учила. Еды все меньше становилось. Помню, как мы ездили на поля за хряпой. Где какой листочек или кочерыжку подберем — и в мешок. Мама это дома нарубит, посолит — и едим.
Еще дуранду помню. Отец был рядовым при штабе. Если бывал когда в городе, забрасывал нам кусок дуранды. Это такой брикет из жмыха, корм для лошадей. А для нас во время блокады — самое лакомство, — рассказывает Неля Арсентьевна.
Она вспоминает все сбивчивее, словно штрихами набрасывая картину жизни в холодной и темной ленинградской коммуналке. Как постепенно сожгли в доме всю мебель, даже шкаф из красного дерева. Как ложились спать с котомками за спиной на случай бомбежки. Но с каждой новой воздушной тревогой никто уже не спускался в бомбоубежище — не было сил. Вспоминает кота Кузьму.
— Это был общий кот, давно, еще до войны. Старенький, вполне домашний. Его все понемногу подкармливали. Мы забыли о нем, когда началась блокада — не до того было. А когда есть стало совсем нечего, услышали, что соседи едят своих кошек. И решили его найти. Хотели тоже. Но не нашли. Уже после войны сестра Тамара мне призналась. Сама плачет и говорит: «Неля, прости, мы ведь Кузьку съели! Он маленький был, такой худой, что на всех бы не хватило. А вкусный был, Неля, вкуснее, чем курица».
… Наверное, есть какой-то предел боли, когда в голове срабатывает защитная реакция. Неля Арсентьевна молчит несколько мгновений, а потом вдруг совершенно неожиданно достает из папки комсомольские грамоты и награды. Вспоминает время совсем другое, послевоенное.
О том, как она устроилась работать на завод АТЭ в секретный первый отдел. Как в 1957 году комсомольской активисткой приветствовала в Тюмени на вокзале делегацию из Китая, следовавшую на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Как сама следом отправилась на фестиваль.
Я не перебиваю. Язык не поворачивается расспрашивать про Ленинград. После блокады жизнь шестнадцатилетней девушки, можно сказать, только началась. И, судя по фотографиям в семейных альбомах, она была счастливой. На заводе Неля Арсентьевна познакомилась со своим мужем. Родились сыновья Андрей и Сергей. А сейчас правнуки подрастают.
— Я теперь ради них живу, — говорит моя собеседница.
Сыновья и внуки навещают. А на неделе приходит еще и социальный работник Светлана из областного геронтологического центра. Пока мы разговаривали, она на кухне разбирала продукты и готовила обед.
— Хорошо, что есть эта организация, — говорит Неля Арсентьев-на. — Свету я еще мало знаю, она недавно устроилась социальным работником. Но очень мне помогает. Ходит за продуктами, готовит, моет полы. Сама я уже бы не справилась.
Я обещаю обязательно упомянуть об этом, долго прощаюсь в дверях.
— Я ведь вам много еще чего не рассказала про Ленинград. — тихонько говорит Неля Арсентьевна.
А я не знаю, смогу ли когда-нибудь до конца понять даже то, что услышала. И сегодня, и на встречах с другими ветеранами Великой Отечественной войны.
***
фото: Семья Максименко.