Мама картошкой спасла наш класс
Не все любят вспоминать прошлое. Особенно, когда эти воспоминания вызывают слезы. Но Нина Игнатьевна Кульмаментьева согласилась рассказать о своем детстве. Она не плакала, хотя даже постороннему человеку слушать ее рассказ нелегко.
ОТЕЦ ВЫЖИЛ ЧУДОМ
— Я родилась в Самаровском районе, это Ханты-Мансийский автономный округ. Семья была обеспеченная, благополучная. Пятеро детей, из них двое приемные. Папа работал вторым секретарем горкома партии. Он коммунистом стал еще до революции. Чего только они не пережили с мамой! Их преследовали, в них стреляли, маму белогвардейцы топили в Иртыше — чудом выжила. Папа — сирота, родители умерли, когда ему года два было. Вам, может, этого и не надо, я просто расскажу, чтобы вы лучше поняли, какое время это было. Тогда в сибирских деревнях свирепствовала страшная болезнь. Гибли целыми селениями. Мимо одной из таких вымерших деревень проезжал рыболовецкий обоз. Кругом ни души, тишина мертвая, и вдруг видят, на крыльце дома стоит маленький мальчик и плачет. Осень, земля промерзшая, а он босой. Один из рыбаков пожалел ребенка, решил забрать, а другие запротивились — боялись, что с собой заразу принесет. Чуть не убили того мужика, но он мальца отстоял. Привез в свою деревню и сразу в баню. Тогда считали, что крепкий пар все болезни снимает. Были и другие народные рецепты. В общем, выходили мальчонку. Фамилию ему дали приемных родителей — Митькин. А имя записали на слух, он пролопотал что-то вроде Игнаша, так Игнатием и назвали. Игнатий Прокопьевич — мой отец. Кем по национальности были его приемные родители, не известно. А уж родные — и подавно. Но так как мальчик был черноволосый и темноглазый, записали его — ханты.
А ПОТОМ ПРИШЛА ВОЙНА
— Я уже говорила, что у родителей были приемные дети. Их усыновили еще до нашего рождения. После революции много осталось сирот, и папа, зная, что когда-то добрые люди спасли ему жизнь, также старался приютить, кого мог. Мы в семье не делились на родных-неродных, но то, что старший брат Василий — приемный, я знала. Очень его любила. Я окончила первый класс, когда началась война. Он в то время уже работал. Его сразу забрали на фронт, в первые же дни войны. Помню, как я плакала, просила, чтобы он взял меня с собой. Говорила: Вася, возьми меня, я буду, как кукушка, сидеть на дереве и оттуда стрелять немцев. Ну, ребенок, по-детски размышляла. Он как ушел, так больше мы о нем ничего и не слышали. Видимо, сразу погиб. А нам сообщили, что пропал без вести.
У отца как у партийного работника была бронь. Его на фронт не взяли. Не помню, в каком городе мы в то время жили, но когда началась война, отца снова отправили в Самаровский район. Село называлось Вершина, в 250 километрах от Ханты-Мансийска.
Все, кто в это время жил на Севере, работали как проклятые. Включая нас, детей. Помню, как мы целыми днями стояли по грудь в ледяной воде (с ранней весны до поздней осени), тянули тяжелые сети с рыбой. Рыбы было много. А летом на болотах собирали ягоды, грибы. Сотнями мешков запасали кедровые орехи. И при этом все хорошо учились, троек почти ни у кого не было. Мы видели, как тяжело нашим родителям, и старались их не расстраивать.
Мама работала в школе. Она целыми днями была чем-то занята. После уроков копалась в огороде, готовила, колола дрова. Первая в нашей деревне посадила картошку. Над ней смеялись: ничего здесь не вырастет, холодно. А она вырастила! Потом этой картошкой спасала от голода весь наш класс. Наварит чугунок клубней и раздаст каждому по картофелине. Хлеба не было. Первые два года войны его не было вообще, а потом помню, как пришел первый обоз. Вся деревня сбежалась. Но первыми прискакали аборигены на оленях. Вы не видели, как ездят на оленьих упряжках? Они налетели как ураган, с громкими криками, забрали хлеб и так же быстро испарились в снежном тумане. А мы стояли и плакали. И вдруг, знаете, это я хорошо запомнила, возвращается их старший, достает булку хлеба и рубит ее охотничьим ножом пополам. Одну половину — своей семье, видимо, другую подает моему отцу. Это был первый знак уважения с их стороны. До этого в любой момент могли зайти в дом и взять все, что им нравилось. Папа нам строго наказал, ни в чем не перечить: пусть берут, что хотят. Помню, как забрали у меня кукольную посудку. Их-то дети вообще игрушек не видели . Жалко не было, только страшно.
Ту половину булки мы себе не взяли, отдали учительнице немецкого языка. У нее было трое детей, муж на войне погиб, она сама была такая худая, что страшно смотреть — сильно голодала. В конце войны она все-таки умерла. Не хватило сил, надорвалась.
ВЫШЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СИЛ
— А в первые послевоенные годы голод был еще сильнее. Все, что можно продать, давно продано, съедено, изношено. Страшная нищета. Заболела мама — угасала на глазах, ни лечить ее, ни кормить было нечем. Тогда папа отправил меня в тайгу пасти скот. За это давали молоко. Без молока маме не выжить. В тайге работали только мужчины, в том числе бывшие заключенные. А мне лет четырнадцать было. Представляете, каково? Спать ложились, прижавшись друг к другу. Взрослые мужики и я между ними. Но никто не обидел. Люди не так пугали, как комары и мошки. Их были тучи. Все лицо и руки опухшие, изъедены в кровь. Я терпела, сколько могла. А потом сказала отцу: если еще раз отправите меня в лес, я повешусь. Честное слово, это выше человеческих сил.
Потом я заболела. У меня врожденный порок сердца. Потребовалось серьезное лечение. Отец попросил перевести его на работу ближе к райцентру. Мы переехали в село Тюли. Боже мой! В Вершине был голод, а там вообще кошмар. Отец — коммунист до мозга костей. Преданный народу, стране, Сталину. И нас держал в строгости. А меня любил и жалел. Сшили мне синий сарафанчик — в школу ходить. И вот я пришла в новый класс, а там все девочки в юбках из мешковины. Я в своем сарафане как белая ворона. Вечером со слезами прибежала к маме: хочу такую же юбку, как у всех, не хочу выделяться. Мне потом сделали такую юбку, и в ней я ходила.
После шести классов поступила в национальное педагогическое училище, выучила там хантыйский язык. Училась хорошо и попала в те пять процентов выпускников, которые могли поступить в любой вуз страны. Родители хотели, чтобы я училась в Омске. Спорить не стала. Доехав до Тюмени, решила, что буду жить здесь. Подала документы в педагогический институт, получила профессию учителя истории. Вышла замуж, родила двух сыновей. Пока дети были маленькие, работала воспитателем в детском саду. Потом всю жизнь в школе. Сейчас уже на пенсии.
После инсульта память меня иногда подводит. Но детство и послевоенные годы я помню, как будто это вчера было.
***
фото: Большая семья Митькиных;Нина Игнатьевна Кульмаментьева;Брат Василий;Нина с мамой.