Если бы не наша Маруська…
Зинаида Ильинична Бородина принесла в редакцию документы своего отца. «Увидела в вашей газете «Стену памяти» и очень мне захотелось, чтобы про папу написали».
Пока копировали военный билет и орденские книжки, разговорились. Беседа затянулась на час. Впервые за многие годы Зинаида Ильинична вспоминала свое детство, начало которого пришлось на суровые сороковые.
ИЗ СТАНИЧНОГО — В ТЮМЕНЬ
«Родители оба из Исетского района. Мама, Елизавета Ивановна, в Рафайлово родилась, отец, Михаил Иванович, в деревне Станичной. Их семью раскулачили в 1933 году. Первой дочери было тогда всего три месяца, когда их из дома выгнали. Пришли и сказали: «Тетка Татьяна, ты бери икону, ты, Лизавета, — люльку и уходите». А куда идти — на дворе зима, февраль. Один из членов комиссии по раскулачиванию говорит: «Ну, идите ко мне в баню». И они вчетвером — бабушка Татьяна, отец, мать и Феоктиста в люльке — стали жить в бане. Прожили там месяца два, потом этот человек, что их пустил, сказал: «Ищите себе место, а то я вроде как вас раскулачил и сам же приютил». Решили тогда перебраться в Тюмень. Папа уехал вперед, нашел работу, комнату и приехал за семьей. Из Станичной до города ехали крадучись: ночью едем, днем отсиживаемся, вспоминали родители.
Я родилась уже в Тюмени, в ноябре 1938 года. Жили мы в центре города, на перекрестке улиц Советская, Водопроводная и Ванцетти. Училась во 2-й школе, сейчас в этом здании располагается ТОГИРРО. Наш дом был напротив, полукруглый, одноэтажный. Раньше в нем был трактир, потом его купил румын, разгородил на несколько комнат. Дом был на две половины. В одной — четыре комнаты и большая кухня, посреди нее — большая русская печь с пристроенным к ней камином и встроенным четырехведерным котлом для нагрева воды. Во второй половине — три комнаты и кухня.
Папа до войны работал на ДОКе «Красный Октябрь». Началась паспортизация, раскулаченным тогда трудно было паспорта получить. Ну, заплатили, кому надо, им и выправили документы».
СПАСИБО БУРЕНКЕ
«В нашей семье до призыва отца на войну было три дочери: моя старшая сестра Феоктиста — тридцать второго года, я — тридцать восьмого и Галя — сорокового. Отца забрали, мама осталась с маленькими детьми, без работы. В военкомате предлагали устроить ее, но куда она нас денет? Бабушек-дедушек нет.
Двор у нас был замечательный, зеленый. У жильцов — сарайки, потому что все держали скотину или птицу. У нас была корова, за счет этой Маруськи мы и выжили. Сено на зиму косили в болотах за Парфеново. Лед на Туре установится — надо сено вывозить. Мать ходила в военкомат, просила помочь. Ей давали подводу за небольшую плату. Мама вспоминала: «Еду за сеном, а у самой в зубах крови нет: вдруг наш зарод увезли? Чем корову кормить? Это ведь вас, детей, обречь на голодную смерть».
Правый берег очень крутой, подняться тяжело, но как-то справлялись. Молоко, сметану или масло мама продавала и покупала другие продукты, одежку нам.
Самое яркое воспоминание о войне, как мы с сестрами идем в гости к папиной сестре тете Шиме. Она жила на улице Ленина, где сейчас статуправление. Старшая сестра меня и Галину одевала в платье, у меня было желтое маркизетовое, с оборочками, а у Гали было красное такое же. Идем мимо 25-й школы, там во время войны был госпиталь. Раненые, кто на костылях, кто с подвязанной рукой, спешат к нам и говорят Феоктисте: «Дайте нам ваших девочек, мы их подержим, угостим сахаром». А мы боялись незнакомых дядек, уцепимся за сестру. Солдаты кто сахара кусочек даст, кто пряничек.
Мы не голодали, но и разносолов не было. Картошку сажали, за городом выделяли участки. Огорода не было возле дома, овощи мама на рынке покупала. Однажды у мамы вытащили хлебные карточки, это же трагедия целая была! И опять корова выручила, молока поменьше нам мама оставляла, несла на продажу и хлеб покупала. Сестра старшая как-то ногу поранила сильно, ее даже положили в больницу. Ребятишек там, видимо, кормили неплохо. Однажды им дали пирог то ли с клюквой, то ли с брусникой, а сверху такая решеточка из теста. Она свою порцию не съела, с мамой отправила этот пирог нам с Галей. Вы знаете, это было что-то невероятное! Так вкусно!
Сахар пиленный нам мама давала по кусочку, других сладостей мы не видели, кроме тех, что раненые угощали. Летом сурепку объедали, она в канаве по Советской росла. Весной, когда поле перекапывали, находили прошлогоднюю картошку. Мама ее мыла, подсушивала, размалывала, добавляла лебеду и пекла оладьи. Это тоже было очень вкусно.
Игры у нас в эти годы тоже были военные. Ребятишки из соседних домов собирались, делились на немцев и наших и играли в войну. Зимой в сугробах рыли окопы, снежками закидывали друг друга. Немцы били русских, русские — немцев. Фашистами быть никто не хотел, договаривались по очереди. И в рукопашной сходились (смеется), валили друг друга на снег, пленных брали. А как же?»
ГОДЫ ОЖИДАНИЙ И МГНОВЕНИЯ СЧАСТЬЯ
«Все время жили в ожидании писем. Самый ужас, когда приносили похоронку. Собирались все соседи, чтобы поддержать родных. Слава богу, нас это горе обошло стороной. Папа был ранен трижды, в госпиталях лежал, но выжил. Из семи квартир нашего дома с войны вернулись только мой папа и дедушка Федор.
Момент, когда кончилась война, я очень хорошо помню. У нас в доме жила женщина одна, Ниной ее звали. Пришла она с работы и говорит: «Сегодня в 6 часов будет передано сенсационное сообщение, нужно слушать радио». Все прильнули к своим тарелкам, ждали окончания этих бед. Заходит Нина и кричит: «Победа! Победа!» Все целуются, обнимаются. И по радио передают, что Германия подписала акт о капитуляции.
9 мая погода была такая же холодная и дождливая, как нынче. А люди все вышли на улицу, кто плачет, кто смеется, кто танцует. Соседка, у которой муж и сын погибли, надела старинное платье, длинное, из деревни привезенное. Вышла на самый центр нашего перекрестка трех улиц, стоит и плачет, и все мы вокруг нее собрались и плачем.
Отец победу встретил в госпитале, а домой вернулся в конце августа 45-го. Мы со старшей сестрой ушли в поле за картошкой, подходим к дому, нам говорят: у вас отец вернулся. Феоктиста сразу побежала, а я решила — сначала умоюсь хорошенько, потом уже, чистая, к папе. Зашла в дом, папа Галину держит на руках, сам в гимнастерке, волосы волнистые, красивый…
Папа с марта 1945 года лежал в госпитале в Польше с тяжелым ранением в ногу, неходячий был. Сосед по палате, мальчишка совсем, говорит ему: «Дядя Илья, чего вам хочется?» Отец отвечает: «Я бы луку сейчас поел». И парень этот в чужом городе нашел и принес ему четыре головки репчатого лука. Папа съел его и был уверен, что с этого лука началось его выздоровление.
9 мая все из палаты ушли на улицу, на свежий воздух, вспоминал отец, я один лежу. И вдруг началась стрельба. Подумал, что это с немцами недобитыми завязался бой. Но тут забежала медсестра, закричала: «Победа, дядя Илья! Победа!» Отец говорил, только тут я выдохнул, понял, что выжил. Он же на фронте с августа 41-го».
СУДЬБА — НА ЗАВИСТЬ
«После войны непросто было найти работу, но военкомат предложил папе поработать у них на конюшне. Уже позднее свояк позвал его в ОРС лесобазы «Тура».
Ранение давало о себе знать, когда боль особенно сильной была, он начинал ходить по комнате как маятник, взад-вперед, взад-вперед.
О войне папа вспоминал нечасто, запомнилось из его рассказов, что финны (отец воевал на Карельском фронте) были хорошие стрелки. Голову из окопа поднять было невозможно. На штыке шапку подымешь, она от пуль — как решето. Его там ранили в руку, и он потерял свою винтовку. А приказ был строжайший — оружие не бросать, иначе — трибунал. Земляк, а в дивизии много тюменцев было, увидел такое дело и отдал свою. Я, говорит, найду себе.
После госпиталя служил санинструктором в роте автоматчиков в полковой разведке. «В штабе дают задание разведчикам, я выхожу оттуда и начинаю курить махорку», — рассказывал отец. А он ведь у нас некурящий был, но от волнения перед заданием всегда курил.
После войны ведь тоже тяжелые годы были, не сразу жизнь наладилась. Я до сих пор со слезами вспоминаю, как пошла в первый класс в 1946 году. На ноги нечего было надеть. Мать нашла где-то брезент, вырезала подошвы, из старых суконок смастерила верх, сшила, в этих тапочках я и пошла учиться. Благо, что школа была напротив дома. С Галей у нас на двоих было одно пальто и одни валенки. Мы учились в разные смены, менялись одеждой.
Трудные были годы, но трудно было всем. Я благодарна родителям, что они нас всех четверых (после войны родилась еще одна сестренка) вырастили, выучили. Они очень дружно жили, позавидовать можно их судьбе».
***
фото: Зина (вторая слева) с сестрами и подругами;Зинаида Ильинична Бородина;Родители Зины (справа).