То, что не сохранилось на фотографиях
— Сколько у вас альбомов!
— Так ведь я, девочки, целую жизнь прожила! Все здесь, — улыбается Валентина Елагина.
Вот ребенок в белой сорочке тянет ручки к фотографу. Это Валя Криворучко в 1940-м году. Валентина Петровна говорит, что ее маме чудом удалось сохранить снимок. Когда немец стал подходить к Харькову, все ценное, что было в доме, закопали в колхозном саду. На следующей фотографии уже подросток, черноволосая и серьезная выпускница семилетней школы в селе Березово Харьковской области. Между двумя фотографиями — пробел длиной в десятилетие. Все воспоминания о том времени хранятся лишь в памяти Валентины Петровны.
«… Мы жили в колхозе, в Безлюдовском районе, — рассказывает она. — Мама была передовая трактористка, отец — кузнец, один на всю округу. Если лошадь надо подковать или еще что, сразу искали Петра. Молодая семья. Маме -25 лет, отцу — 27. Двое детей — Толя трех лет и я. Хорошее начало жизни было, понимаете. А 22 июня — война. Отцу через несколько дней пришла повестка. И уже собрался, и пошел. В Харькове, как потом рассказывали, все дороги были заполнены мужчинами, которые пешком шли на железнодорожный вокзал. А с вокзала их везли навстречу немцу. Одно-единственное письмо было маме, треугольничек: «Везут на запад. Война по земле идет страшная. Феня, не держись ни за что, спасай детей». Я спросила, уже взрослая: «Мама, почему не сохранила письмо?» А она говорит: «Там всего две строчки, я их помню наизусть.»
Колхоз наш располагался неподалеку от гражданского аэропорта. Так, что из окон домов было видно взлетающие самолеты. Начались бомбежки. Сколько мама с нами набегалась! В одной руке несет меня, второй хватает Толю — и по подвалам, по погребам, по убежищам. Брат уже все понимал, боялся — сжимался весь и голову втягивал, как будто прятался. А меня мама еще кормила грудью. И вот если приходилось во время бомбежек сидеть под балками, тогда она прижимала меня к груди, склонялась и так замирала. А Толю отправляла подальше. Говорила потом: «Если бы балка упала, то убило одновременно тебя и меня. А Толя уже большенький, он, может быть, выжил бы». «Зачем ты так мама, страшно ведь?» «А я видела, что творится. Убило мать, а грудной ребенок остался, и никто его не подберет. Он тут же рядом в пыли ревет, ползает.» «Почему не подбирали?» «Я одного на руках несу, второго тащу за руку. Куда мне третьего? И так — у всех».
… Уже ближе немец стал подходить к нашим местам. Плодоовощной колхоз, который обеспечивал Харьков овощами и фруктами, носил имя Сталина. Само название говорило, что тут все уничтожат. Было страшно, люди готовились к эвакуации куда-то за Волгу. К маме пришла ее мать, Акулина Антоновна. С возрастом я все больше понимаю, что бабушка была очень мудрая женщина. Она выросла наймичкой у панов. Хозяйственная, характерная. Сухонькая, маленькая, никогда не повышала голоса, но все ее слушали. Бабушка не пустила маму в эвакуацию. «Куда ты собралась? Кто тебя там за Волгой ждет? Кто тебя там с двумя детьми будет кормить? Пойдем в Березово». Там у бабушки был свой домик, огород и корова. Передвигались мы по ночам и все больше полями — трассы (или как говорят на Украине — шляхи) уже были заняты войсками вермахта, их мотоциклами, танками. В 1941-м такой был на Украине урожай! Кукуруза, подсолнухи. Огромные засеянные поля. Идем — и только шорох стоит, а выше наших голов еще на полметра растения, укрывают нас от врага.
Харьков то брали немцы, то отбивали наши. Так и ходили туда-сюда через деревню. Если немец идет — мы скорее корову прятать. Заслышит мама, что стреляют на окраинах, так сразу скотине веревку на рога — и в болото. А бабушка с нами остается. Придут во двор: «Матка, млеко». «Не-не, давно уже нет коровы, все забрали, ваши же забрали. Здесь только двое детей да я старуха…» А как пройдут, бежит за мамой. Наклонится над колодцем за деревней, будто воду берет. С одной стороны посмотрит из-под локтя, не следит ли кто за ней, с другой — и только потом по тропинке спускается к болоту. Под таким стрессом, но корову сберегли. После войны в деревне их насчитывалось, может, с десяток.
Голодно было, но лебеду мы не ели никогда. Собирали желуди в роще, перемалывали на каменной мельничке, и из этой муки бабушка пекла лепешки. Помню, что было это такое желтое, что рассыпались в руках на крошечки. Но все же это было что-то вроде хлеба.
… Когда сняли оккупацию, мама написала в Министерство обороны в Москву. Оттуда пришла похоронка на отца — пропал без вести в феврале 1943 года.
В Березово я пошла в школу. Это было время уже послевоенное. Вернулся из Германии, из плена, мамин брат дядя Ваня. Ничего не рассказывал, настолько это все тогда замалчивалось. Помню, был у него номер на руке, так он его потом срезал. При дяде Ване мы купили настоящую лампу со стеклом. Он проверял под этой лампой мои табели и качал головой: «Валя, опять тройки сверху донизу. Ну, как же так?»
Я только плечиками пожимала. А в третьем классе прислали нам учительницу Лидию Иосифовну. Открываю тетрадку и вместо привычной тройки вижу четверку. Не поверила своим глазам, думала, не моя тетрадь. Нет, моя. Думаю, так ведь я же могу и лучше! С этой четверки, с этих молоденьких учителей все началось. Они только-только 10 классов окончили, кто-то после войны поступил заочно в институты. Столько интересного рассказывали нам и так хорошо! Я слушала, открыв рот. Полюбила физику и математику. Семилетку в Березово окончила на «отлично». Вот на этой фотографии наш выпускной класс. Впереди — целая жизнь».
***
фото: Выпускной класс в Березовской школе (Валентина во втором ряду, третья справа);Валя Криворучко в детстве;Послевоенные годы, вместе с двоюродной сестрой.