Душой исполненный полет
Несколько историй из жизни композитора
Обнимая небо
Шло заседание праздничной комиссии перед Днем города. Одним из ярких моментов предполагался полет парашютистов и приземление их в центре стадиона. В момент приземления по замыслу организаторов должен появиться я с песней Александры Пахмутовой «Обнимая небо.»
Думали, как интересней подать номер, и вдруг кто-то из крепких ребят-парашютистов предложил:
— А что если товарищ певец начнет свою песню прямо с полета?
Все удивились:
— Каким образом?
Вместо ответа он спросил у меня:
— Ты будешь петь в радиомикрофон?
— Думаю, да.
— Надо обязательно в радио, тогда все получится. Мы полетим вместе. Я зацеплю его на «кенгуру». И когда будем подлетать к земле, еще в воздухе, он начнет песню.
В тишине все посмотрели на меня. Во мне вдруг проснулись азарт и давнее желание испытать себя. В мыслях я уже парил над многотысячным стадионом, слабое дуновение включенного кондиционера стало казаться мне свистящим ветром на большой высоте. И я согласился. Хотя руководитель проекта Вячеслав Федорович Медведев скептически отнесся к предложению, но и не отрицал такой возможности.
Дома в красках я стал расписывать предстоящий полет.
— У тебя что, нет сына? — прервала мой словесный затяжной прыжок жена. И этой репликой наложила вето на мой полет.
Наступил праздничный день. Парашютисты один за другим мягко приземлялись в очерченный круг, а я, несостоявшийся романтик, «обнимал небо» как обычно, стоя на сцене, встречая взглядом приземлявшихся, а потом провожая улетающий самолет. Небо манило меня.
Через несколько лет, перебирая домашний архив, я наткнулся на небольшой листок. Это было свидетельство аэроклуба о том, что мой сын совершил тренировочный прыжок с парашютом типа Д-6, с высоты 1000 метров «на отлично». Вот так, без хвастовства, без лишних слов обнял небо за меня.
РАСТРЕВОЖУ КЛАВИШИ
Я нередко захожу по хоровым делам к Татьяне Владимировне Солодовниковой. Она руководит хоровым коллективом «Сибирята», а я, совершенно свободный художник, порой не очень обремененный спешным и делами, вторгаюсь внезапно в ее насыщенную заботами жизнь.
Татьяна Владимировна откладывает дела, если это только не репетиция с коллективом, и дружески предлагает пообщаться и выпить чаю. Вот так когда-то я заходил на огонек к Володе Кайгородову, композитору, папе Татьяны, и невозможно было уйти от него, не выпив чаю.
— Тебе сколько мешков? — спрашивал он, доставая большую зеленую коробку грузинского пакетированного чая. Пакетики были спрессованы по два, и он называл их мешками.
Я обычно соглашался на один. Он же, не изменяя своей привычке, клал в стакан два, и, немного подтрунивая надо мной, хитро улыбаясь, просил:
— А давай сегодня по два?! Даже в ситуации постоянного дефицита я предпочитал крупнолистовой индийский чай, но с Володей, за разговором, и грузинский пакетированный был очень вкусным.
Как-то он буквально с порога, не дав мне пройти , предложил прогуляться по старой Тюмени. Не назвав цель «похода», окутав все тайной, он шел и постоянно приговаривал:
— Сейчас, сейчас, увидишь.
Мы подошли к особняку. Добротный двухэтажный дом конца позапрошлого века, судя по табличке, был историческим памятником. Володя со значимостью в голосе произнес:
— Теперь это офис Музыкального общества.
— Ого! — только сумел выдохнуть я.
Мы зашли внутрь. Велись отделочные работы, и мы с большой осторожностью ступали по дощатому настилу. Володя достал план перестройки здания и стал увлеченно рассказывать о предстоящих делах.
— А сейчас, — он на секунду замолк, — самое главное!
Мы вошли в довольно просторную комнату.
— Это будет наш небольшой концертный зал.
В неясном освещении блеснула полировка, и я воскликнул:
— Рояль?!
— Да, — Володя по-мальчишески радовался, — представляешь, заходим, а он тут нас ждет. Ты поиграй, поиграй!
Он поднял пыльную крышку, и от стройного ряда белых, может быть, только с небольшим налетом желтизны, клавиш комната показалась светлее. Боясь услышать фальшь, я осторожно нажал клавишу.
— Смелее, — услышал я голос Володи за спиной.
И действительно, стряхивая многолетнюю пыль с молоточков и струн, обретая свое обычное состояние, инструмент запел.
— Ведь его никто не настраивал, -не унимался Володя, — а он жил и столько лет ждал!
Мы шли обратно по старым улочкам Тюмени и говорили, и мечтали, и даже пели. Но не суждено было сбыться нашим мечтам. Строительство прекратили, здание отдали более нужным и значимым организациям.
… С Тамарой Павловной, супругой Володи, мы стали дружить несколько позже, когда уже Володи не стало. Она начинала растить первых «Сибирят», и я что-то писал для них, выступал в общих концертах.
У меня сохранилось несколько фотографий тех лет. Вот мой коллектив в гостях у хора, вот я за роялем на концерте, что-то поем вместе, вот мы кружимся в вальсе с Тамарой Павловной.
Теперь начатое дело продолжает их дочь Татьяна, с которой мы, как когда-то с Володей, пьем чаи, говорим, мечтаем и поем. А одна песня у нас особенная. В память о родителях Тани мы ее написали с поэтессой Антониной Марковой, она называется «Растревожу клавиши»:
Я раскрою старенький рояль,
Растревожу клавиши упрямо.
Им дарили радость и печаль,
До меня и бабушка, и мама…
ПОЛЕТ
Рождение музыки, это процесс, который не всегда подвластен пониманию.
Все необычное в нем заканчивается обычным: листом белой бумаги с расчерченным нотным станом для записи сочинения. Но иногда этого белого листа просто нет.
… Я бежал по летним, теплым, сереющим от наступающей вечерней мглы улицам Тюмени в сторону автовокзала. Последний автобус на Боровое, где я в то время жил, отходил в 21.30.
Меня не столько мучила эта последняя возможность успеть на рейс, сколько тема, которая совершенно внезапно возникла. Счастливый, идя по улицам, вдруг стал понимать, что внутренне напеваю эту простую попевку: «Мой воздушный легкий змей.»
Я долго искал тему, и она пришла в самый неподходящий момент. Мне было стыдно попросить у прохожих клочок бумаги и ручку. Поэтому я уже сотый раз крутил в голове своего змея и не отпускал в полет. В полет отпустил чуть позже, когда после тряского автобуса залетел домой и дрожащей рукой записал фразу.
А затем был полет — я издал нотный сборник со «Змеем» и услышал замечательное его исполнение коллективом « Вдохновение» из Мегиона. А потом мой «Змей» полетел через границу. Эту сложную капеллу коллектив из Самарской области «Овестель» спел на международном конкурсе в Вене. Счастливый полет!
ПЕРВАЯ ПЕСНЯ О ТЮМЕНИ
В начале 70-х я приехал учиться в Тюмень, поступил на дирижерское отделение музыкального училища. Приехал с «багажом», то бишь песней о Тюмени, и мне очень хотелось показать какому-либо коллективу свой опус.
До этого я заехал в Свердловск, отыскал поэта Бориса Марьева, на чей текст была написана песня. Песня поэту и его жене пришлась по душе. Меня чем-то кормили и хвалили.
Вот такой хваленый я приехал в Тюмень и пришел к музыкальному руководителю ансамбля «Ровесники» Владимиру Зинченко.
Он вежливо послушал и посоветовал сходить в ансамбль «Ермак». Там ребята молодые, констатировал он, для них это актуальнее.
Ребята действительно были молодые, ансамбль базировался при педагогическом университете (ТюмГУ) и переживал свой «золотой век». Я зашел в аудиторию, где проходила репетиция, и увидел испещренную мелом доску -график гастролей по северу области, ребята как раз готовились к поездке.
— Старик, извини, — кто-то вежливо говорил мне, — теперь не до тебя.
… Мой гастрольный график появился значительно позже. И я объехал практически всю область. Даже по случаю залетал на Мыс Каменный. С кем-то подружился. И дружба обязывала бывать чаще.
Три города стали для меня тремя китами, базовыми станциями моей Музыкальной Земли — Мегион, Сургут, Ишим. Про эти города тоже написаны песни. А про Мегион даже две…
Итак, именитыми ансамблями песня отвергнута. Но она нашла воплощение в коллективе, созданном студентом экономического факультета индустриального института (теперь ТюмГНГУ) Мансуром Газеевым.
Мансур тщательно отбирал кандидатов в свой коллектив. С экономического там был только Паша Башкин, но со стороны играли и пели замечательные музыканты Николай Шлейвин (теперь Шлейвинг, ФРГ), он и запевал «Баяли в Тюмени…»; Саша Дулон, обладавший высоким, сильным голосом. А в первый год, еще до моего прихода, начинал свою музыкальную карьеру теперь директор театра кукол и масок, а тогда десятиклассник Василий Пустыльников.
Когда я изредка навещаю Мансура в Москве, то после воспоминаний, которые длятся до утра, он берет гитару и горланит наши тогдашние песни. Он — директор института и, в отличие от меня, может позволить себе дать волю эмоциям только в строго ограниченном кругу друзей.
У меня сохранилось фото нашего коллектива, а вот аудиозаписи, к сожалению, нет. Зато есть недавняя запись, где ребята из Мегиона тоже, как Мансур, с воодушевлением горланят «Баяли в Тюмени.» И это для меня такая же огромная, согревающая душу эмоция и вечная любовь, как для всей страны — «Подмосковные вечера».
ВЕРА
В сгущавшихся вечерних сумерках я увидел знакомую фигуру Веры Владимировны.
— Поздновато и вдалеке от дома гуляете! — пошутил я.
Она улыбнулась: «На телевизионную программу пошла. Да время не рассчитала. Целый час в запасе».
Вера Владимировна Барова — человек общественный, председатель «Благотворительного фонда развития г. Тюмени», и телевидению всегда интересны такие люди. Мы зашли в кафе, сели за столик, и я вдруг вспомнил нашу первую встречу.
Мы также сидели за столом, пили чай с карамельками, и я увлеченно рассказывал про свою идею создания фонда «Талант». Наивности моей не было предела.
Я говорил, что название фонду дал не как понимание природного дарования, а как олицетворение финансового успеха, ведь талант — денежная серебряная единица у древних греков. И что приумножаться будет мой «Талант» от взносов людей неравнодушных, понимающих и поддерживающих культуру.
Вера Владимировна слушала и улыбалась, она знала: чтобы складывались эти единицы от взносов людей, как правило, равнодушных, нужен еще ой какой талант! Она подняла фонд на достойный уровень. С ее мнением считаются, ее приглашают на различные семинары и круглые столы. Фонд является доверенным лицом многих грантовых конкурсов.
Я не могу представить Веру Владимировну без улыбки. Никогда не слышал из ее уст грубых слов и вообще громких интонаций. Часто задаю себе вопрос: неужели у нее никогда не происходит сбоев, ведь в запале полемики можно запросто уйти со своей волны, показывая агрессию и недовольство.
Закрадывается мысль (конечно, это плод моих фантазий), что Вера Владимировна телепатически чувствует наблюдение со стороны людей, как бы делающих на нее ставки: сорвется — не сорвется, и это ей придает еще большей уверенности, и она выигрывает!
— А вы не догадываетесь, с каким подарком иду на телевидение? -вопросом прерывает мои мысли Вера Владимировна. И, не дождавшись ответа, достает из сумочки мою книгу «Белая горка». Я удивлен и, конечно, обрадован.
Мы вышли из кафе, окунувшись в вечерние огни улицы Республики. Вере Владимировне предстояло интервью на телевидении, мне же — творить дальше. А о серебряной монете вспоминать только в случае добрых посиделок за чаем с карамельками.