Наши добрые семейные спутники
ПОДСТАКАННИК — НА ОСОБОМ ПОЛОЖЕНИИ
Подстаканник появился в нашей семье в апреле 1965 года. Мой отец учился на пятом курсе Московского физико-технического института в городе Долгопрудном Московской области. А мама с маленьким ребенком жила в Кирове. Новорожденная дочка (то есть я) папы в первые месяцы не видела. В это время он сдавал выпускные экзамены и решал вопросы с дальнейшим трудоустройством.
Отец считался перспективным молодым специалистом, ему предлагали, например, аспирантуру в МФТИ или работу на Байконуре. Вакансии были очень интересными, но отец от них отказался. Сын фронтовика, погибшего в первые же дни Великой Отечественной войны, он хорошо знал, как трудно матери в одиночку воспитывать ребенка. И, отказавшись от карьеры, выбрал семью. Вот тогда моя мама на декретные деньги и купила этот символический и дорогой по тем временам подарок — серебряный подстаканник с изображением искусственного спутника земли.
До конца своих дней отец предпочитал пить чай не из кружек, а из граненого стакана с подстаканником. После его смерти этот непременный атрибут нашего семейного чаепития перешел от отца к сыну. Мой брат до сих пор, спустя почти 30 лет, настолько дорожит этим подстаканником, что с трудом согласился расстаться с ним даже на полдня, чтобы фотографы нашей газеты могли сделать снимок на память.
ДЕТСКОЕ КИНО
В детстве мне повезло. Бабушка и мама работали в кинотеатре «Космос», а потому ходил в него чуть не ежедневно. Покупать билет не требовалось — место для меня находилось всегда.
Зрительный зал — вовсе не единственное интересное помещение в кинотеатре. Кто из вас видел, как устроен кабинет кассира? А знаете, где рисовали афиши? Но самое завораживающее место — это будка киномеханика, почти полностью заполненная проекторами.
Так получилось, что с этим загадочным для многих устройством я познакомился… не выходя из дома. В квартире отца в кладовке в большом оранжевом футляре до сих пор хранится аппарат под названием «Русь» — советский домашний кинопроектор. Стоил он не дорого — 140 рублей. Траты стоили того.
Предшественник видеомагнитофона и DVD-проигрывателя при просмотре на восьмимиллиметровой пленке мультиков (у нас была коллекция катушек с «Ну, погоди!») издавал характерный шум, но при этом. молчал. Отсутствие звука его единственный недостаток.
Чуть раньше отец приобрел кинокамеру и бачок для проявки пленки, что позволило ему запечатлеть эпизоды нашей жизни в начале 80-годов прошлого века. Тогда это было редкостью. Конечно же, на пленке есть я — гуляющий по двору, сидящий на подоконнике в квартире и даже за рулем «Москвича». На автомобиле папиного коллеги семьей ездили к озеру Андреевское — на пляж и детскую железную дорогу.
Давно мы уже не доставали из яркого футляра эту пятикилограммовую бандуру, не вешали простыню на стену в качестве экрана, не смотрели фильмы, снятые более тридцати лет назад. Очень хочется найти время и сделать это!
ИНОГДА ПОЛЕЗНО БЫТЬ ПЛЮШКИНЫМ
Есть во мне чувство зависти по отношению к моим родителям. Хотя, казалось бы, чему завидовать: работали они в более тяжелых условиях, колбасы штабелями в молодости не видали.
А еще книг было не достать, негде было купить пластинок к простенькому проигрывателю. Именно этот повсеместный дефицит, судя по всему, и породил в моем отце страсть к коллекционированию. Мне бы тоже так хотелось, но сегодня ни в книгах, ни в музыке недостатка нет — а значит, не может быть и такого азарта добытчика.
… Между тем, у отца в гараже и сегодня лежит стопка сшитых им журналов «Роман-газета», с которой он ни в какую не пожелал расстаться во время переезда из поселка в большой город Тюмень. Повесть Астафьева «Царь-рыба» я читала еще в этом самодельном сборнике.
А история с журналом «Кругозор» и мягкими, хрупкими, чуть ли не одноразовыми пластинками из него — старше, чем «Роман-газета». Меня еще, как говорится, в проекте не было. Да что там — 1972 год: отец и мама, не знакомые друг с другом, не успели подняться на борт самолета, который одним рейсом доставит их в Тазовский, где они поженятся, где я буду ходить в школу, где мир разделится на Север и остальную страну, «землю», которая называлась СССР.
Это потом я узнаю, что у истоков журнала с пластинками стояли Юрий Визбор и Людмила Петрушевская. Что звукозаписи (у меня сегодня хранится не меньше сотни этих пластинок) были не только художественными, но и документально-хроникальными. Но в нашем доме не слушали выступлений государственных и даже общественных деятелей (благо, что по телевизору часами транслировали заседания всяких съездов — родителям, видимо, хватало, а мне было не интересно). У нас дома крутили мягкие белые и синие пластинки с записанными на них голосами Иосифа Кобзона и Аллы Пугачевой, ансамблей «Песняры» и «Самоцветы». И еще — с потрясающе смешными юмористическими зарисовками Аркадия Райкина. Там даже появлялись записи иностранных исполнителей, и спрос на них был потрясающе высоким.
… Недавно я купила новый проигрыватель, потому что мой старый детский оказался, к сожалению, не вечным. Принялась собирать коллекцию: благо, винил снова в моде, и в городе есть несколько магазинов пластинок. Вот тогда-то отец и откопал в своих «залежах Плюшкина» пачку журнала «Кругозор». И — ура! — пластинки не испортились: скрипят, но «поют» исправно. Такой дорогой сердцу привет из СССР!
ГАГАРИН, Я ВАС ЛЮБИЛА
Мама родилась через шесть лет после полета Юрия Гагарина в космос. Поэтому в нашей семье не сохранилось свидетельств той эпохи — ни воспоминаний, ни портретов, ни значков, ни открыток.
Но однажды в университете я прочитала очерк Василия Пескова о том самом дне — 12 апреля 1961 года, когда Гагарин стал всенародным героем. О том, как этот день прожила его семья — жена Валя и две дочки. История, рассказанная Песковым, меня очень тронула. Я вдруг почувствовала, что Гагарин — это не миф, а реальный человек, мой соотечественник, который жил и работал каких-то 50 лет назад. Захотелось иметь дома что-нибудь связанное с Юрием Алексеевичем. Милую вещь, взглянув на которую можно было бы ненадолго перенестись во времена космических первопроходцев и почувствовать, как ни напыщенно это звучит, сопричастность к истории своей страны.
Подумалось — и забылось. Но однажды «привет» из эпохи Гагарина сам нашел меня. Прогуливаясь в выходной день по блошинке, я разглядывала ряды старых монеток, одинаковых олимпийских мишек, отличников ГТО. Из множества бирюлек, приколотых к куску поролона, взгляд выхватил небольшой пластмассовый значок. По кругу золотистый ободок. А с маленького портрета внимательно смотрит Юрий Алексеевич в рубашке и туго затянутом галстуке. Может быть, прежний хозяин прикалывал этот значок на иголочке к лацкану пиджака. Теперь же в День космонавтики я украшаю им свое платье.
А вот еще одна «космическая» вещь, купленная в этих же рядах, — карманные часы «Ракета», пока лежат в коробочке. Никак не подберется для них цепочка. Снизу по круглому циферблату небольшая трещинка, но часы рабочие, и если их завести, будут исправно отстукивать минуту за минутой. Завода, правда, хватает ненадолго.
Иногда я снимаю заднюю крышку часов и разглядываю механизм. В эти минуты мне нравится думать, что время и пространство устроены не так просто, как объяснялось в моем школьном учебнике физики. И я мысленно возвращаю привет Гагарину, который в своем параллельном настоящем готовится к великому полету.
КОФЕ ПО ЗАКОНАМ ФИЗИКИ
Когда-то растворимый кофе (помните белые жестяные банки по два рубля за штуку?) был страшным дефицитом. И тогда все любители варили кофе сами, доводя это искусство до немыслимого ныне совершенства.
Да разве можно забыть крохотные фарфоровые наперстки на углу гаванской улицы? Очень крепкий, очень сладкий и очень горячий — всего за 15 сентавос. Или кофе, которым нас с профессором Даниловым летом 1989 года угощали в Варшаве, в штаб-квартире Леха Валенсы, кандидата в президенты Польши? Штаб-квартира жила бедно, кофе для советских гостей принесли откуда-то из глубины помещения, предварительно полязгав ключами, видимо, открывали сейф.
А стеклянную кофеварку я купил в середине шестидесятых годов в Челябинске, в большом магазине «Товары для дома» на северо-западе. Она поразила совершенством и изяществом форм, безупречностью с точки зрения физики и замечательным вкусом и крепостью напитка. Будучи налит в фарфоровую чашку, кофе оставлял на стенке жирный маслянистый след.
С удовольствием опишу сам процесс. В нижнюю колбу наливается вода. Отверстие колбы затыкается верхней секцией, в отверстие вставляется стеклянный же поплавок и насыпается кофе. Вся конструкция (из огнеупорного стекла) ставится на электрическую или газовую плиту. Процесс пошел. Согласно законам физики, образующийся в колбе водяной пар начинает выжимать воду, уже горячую, в верхний отсек. Когда внизу воды, которая одновременно играет роль водяного затвора, не остается, пар с шумом прорывается на второй этаж и моментально сваривает кофе.
Прибор отставляется с огня, и процесс повторяется в обратном порядке. Внизу падает давление, сварившийся кофе всасывается в колбу. Агрегат демонтируется, можно приступать, добавив сахар и сливки по вкусу.
Я так и не смог узнать, кто произвел такую прелесть. Наверное, какой-нибудь завод из уральской оборонки. Меня всегда восхищала безупречность и научная выверенность этой кофеварки. Ту, что вы видите на снимке, однажды чуть не угробил издатель Юрий Мандрика. Тогда он еще не был издателем, а был заместителем ответственного секретаря газеты «Тюменский комсомолец» (секретарем в тот короткий период был я). Попив кофе в секретариате, Юрий Лукич отправлялся мыть конструкцию. И как-то вернулся с помывки бледный и растерянный, держа в руке самую главную деталь — стеклянный поплавок. Точнее, то, во что он превратился.
— Разбил?!!
Все остальное было написано у меня на лице. Мандрика не появлялся часа два. Где-то в недрах индустриального института он нашел стеклодува, который сумел сварить осколки. Правда, с тех пор Юрий Лукич к кофеварке не прикасался. А она дожила до наших дней.
УДАЧНАЯ ПОКУПКА
Казалось бы, что может быть общего между кожаными женскими сапожками и фарфоровой статуэткой коня, шагающего по высокой траве? В годы тотального советского дефицита купить и то, и другое — было великим счастьем и удачей.
По крайней мере, мама рассказывала мне, что с этими покупками она — в 1968 году девятиклассница — летела с горьковской барахолки, что была у завода «Красная Этна», буквально на крыльях. А рядом «летела» моя бабушка Мария. Это она затеяла поход на барахолку — к барыгам (кто-то произносил это слово с пренебрежением, а кто-то с трепетом, потому что у барыг было то, чего не было в магазинах), — чтобы купить маме сапожки. Кстати, первые в ее жизни — высокие, по самую икру, на кокетливом небольшом каблучке. Шик! И подобрали-то удачно, по размеру, что в те годы не всегда получалось — бывало, приходилось подгонять по ноге, заталкивая в обувь скомканную газету.
В общем, сложилось все как нельзя лучше. А тут еще знакомая, что торговала на барахолке, окликнула бабушку и, заговорщицки прищурившись, достала из-под самодельного прилавка белого фарфорового коня с позолотой в гриве и хвосте. Сверкающий на солнце, он идеально подошел под настроение двух удачливых покупательниц. И они забрали его с собой.
Он и сейчас с нами: пережил несколько переездов, но все так же сверкает, когда на него попадает солнечный или электрический свет. Я всегда упорно пыталась найти взаимосвязь между этим конем и проснувшейся во мне — неожиданно для всей семьи — любовью к лошадям. В детстве мне представлялось, что фарфоровая статуэтка принадлежала нашему предку-коннику. И мамина прозаичная, казалось мне тогда, история с сапогами никак не вписывалась в эти фантазии.
— Да не было у нас в роду конников, — говорила мне мама, вытирая пыль со статуэтки. — Хотя, подожди. Дед твой, Антон, еще до моего рождения работал конюхом. Ему дали несколько лет ареста за то, что одна из лошадей сломала ногу. Он из-за той покалеченной лошади больше страдал, чем из-за ареста!
И к статуэтке, по словам мамы, дед нечасто подходил. Кто знает — может, напоминала ему тот случай.
МОЛЧИТ ЭЛЕКТРОФОН
В советских вещах мне нравится то, что их делали с выдумкой производителя. Товары насыщались функциями и деталями, не все из которых были так уж нужны, но становились забавным приложением.
Правда, в случае с электропроигрывателем ММЗ такая функция как раз очень полезна. Снаружи он выглядит как небольшой чемоданчик. Если чемоданчик открыть, вы увидите электрофон под громким названием «Концертный». Такой агрегат можно взять за ручку и нести куда угодно — на дачу, на загородный отдых, на танцплощадку или просто во двор. Этакий советский ответ Sony Walkman. Любимую пластинку в сумку, проигрыватель в руку — и вперед!
Сейчас никто уже толком не помнит, откуда взялся этот аппарат, кто его покупал. Я увидел его пару лет назад во время гаражной уборки. Он стоял в самом углу, закрытый какой-то тряпкой.
На удивление, проигрыватель оказался цел, хотя и без коробки, документов и прочих приятных мелочей. Возможно, им пользовался мой старший двоюродный брат, который сейчас не живет в Тюмени. Или его покупал еще наш дедушка. А может быть, им вообще никто никогда не пользовался.
Не пользуюсь им и я. Судя по словам компетентных людей, ему требуется лишь небольшая починка, но уже несколько лет до этого не доходят руки. У меня даже есть пластинки, которые на нем можно слушать, — это и любимая с детства музыка Гладкова, и зарубежные рок-коллективы. Но мой электрофон пока молчит.
КРАСНЫЙ ПРИВЕТ ИЗ ПРОШЛОГО
В один из вечеров мы с мамой взялись перебирать шкаф. Особое внимание привлекла красная пилотка. Совсем как новая. Внутри этикетка с надписью: «Сшита МПШ О «Зарница», г. Москва». Покупали ее для моего брата. 7 ноября 1988 года третьеклассник Дамир был принят в пионеры.
— Я в то время заведующей в магазине смешанных товаров от Рай п отребсоюза работала, — вспоминает мама. — Пилотку за 75 копеек покупала. На эти деньги можно было взять, например, килограмм сахара или пять булок черного хлеба.
Красная пионерская пилотка не была обязательным атрибутом одежды в обычные дни. Именно поэтому она так хорошо сохранилась. Надевали ее в торжественных случаях. Мне представляется мальчик девяти лет в белой рубашке с пионерским значком на груди. В черных брюках и туфлях. С красным галстуком на шее и буйной темной шевелюрой, торчащей из-под красной пилотки с желтой звездой, вышитой на левом боку.
— Мне нравилось быть пионером, — говорит Дамир. — Чувствовал себя частью чего-то большого. Мы были объединены общей идеей, общими целями. Помню, когда младших принимали в пионеры, я стучал на барабане, а мой друг — дул в горн. Интересно было.
Но вот наступил 1991 год, и пионерию распустили.
— Особо думать об этом некогда было, — вспоминает Дамир. -Народ выживал. К тому же ты тогда родилась, и я ухаживал за тобой — родители с утра и до позднего вечера пропадали на работе.
А красная пионерская пилотка осталась лежать в шкафу как яркий привет из прошлого.
ЭТО БЫЛО В 1927-М
Старинные вещи всегда вызывают у меня душевный трепет. Работая в музее, я с особенным удовольствием входила в комнатку, обставленную предметами быта прошлых веков. Хотелось часами смотреть на все эти прялки, помутневшие от возраста зеркала в массивных рамах, вышитые рушники…
А старые фотографии это отдельный разговор. Такие нашлись в альбоме моей бабушки. Наклеенные на плотный картон, пожелтевшие, но до сих пор живые. На самой старой запечатлен бабушкин отец с товарищами в еще царской армии. Еще на одной она, маленькая, и ее брат сидят на коленях у своих бабушки с дедушкой. И, наконец, фотография, где почти вся семья.
… Дедушка Сафрон в лохматой черной папахе. Бабушка Марфа в последний момент потерла глаза, и фотограф так ее и запечатлел. Их дети: Ефим с женой Александрой; Анна, ее приемный сын Гаврил — Ганя, как его называли, — выглядывает из-за плеча деда; статная Афанасия в белом платочке, бывшая монахиня (брат забрал ее из монастыря, когда начались революционные волнения).
Дети Ефима и Александры. Высокий, уже почти совсем взрослый Павел. На переднем плане — Николай, со своей неизменной гордой выправкой, и Иван. Между ними светловолосый Василий. Петр сидит на коленях у отца. И моя бабушка Аполлинария на коленях у своей мамы. Младшей, Надежды, на этом снимке нет, она появится на свет позже.
Конец 1927 года. Впереди репрессии и Великая Отечественная, которые коснутся каждой семьи. Через десять лет арестуют и без вины расстреляют оклеветанную Афанасию Сафроновну. Еще несколько лет спустя сыновья Ефима и Александры уйдут на фронт. Павел скончается от ран в военном госпитале в 1943 году. Что на самом деле случится с Василием, так и не вернувшимся с войны, до сих пор неизвестно. Остальные будут жить еще много лет.
… Долго я могу смотреть на это фото. Вглядываться в лица, пытаясь угадать мысли. Большая, дружная крестьянская семья. О чем они думают, эти люди, родные, но в то же время далекие? Верят, что смутные годы позади? Или с опаской глядят в будущее?.. 1927 год. Впереди еще много всего, и хорошего, и плохого.
***
фото: