Когда дедушка был молодым…
Моя мама часто вспоминает о том, что ее папа каждый год 9 мая стоит перед телевизором во время трансляции Минуты молчания и рыдает, как мальчишка.
Этот мальчишка — Алексей Барычев, родившийся в селе Чернава Рязанской области в 1938 году, сегодня — кандидат технических наук, почетный работник нефтяной и газовой промышленности, ученый и изобретатель. По моей просьбе дедушка делился со мной воспоминаниями о своем детстве.
«… Нас было трое. Старшая сестра Маша, я и младший братишка Володя. Метрика сохранилась только у меня. Из нее следует, что я родился 6 ноября 1938 г. Отец — Барычев Василий Иванович, 1912 г. р., мать — Наталья Егоровна, в девичестве Уколова. (Брату Вовке день рождения придумали в детском доме — 22 июня 1942-го).
Лет 5 назад я побывал в Чернаве. Дом, в котором мы родились, был цел. Старая, моих времен, дверь. Зашел в сени. Клетушка! А помнится мне большим помещением, где хозяйничали козы. Маленькая комната завалена мебелью, все в пыли и паутине. А нас здесь обреталось когда-то пять человек! Пошел через огород, вниз, к речке, где однажды в половодье я чуть не утонул, — увидел ручеек с черной водой.
Война. Нас, ребятишек, как испуганных котят, женщины сбрасывают в погреб, а в небе творится что-то страшное. Немецкие самолеты. Помню приход немцев в наш дом. Я качал братишку в люльке. Какие-то тени в памяти, не люди. Сестра помнит красноармейцев, которые остановились у нас ночевать, когда выбили фашистов.
Помню смерть матери, она упала на вилы со стога. Привстала, зовет нас. Маша подошла. Я от страха забился в угол. Господи, прости! Мама, прости!.. Не подошел.
Приехал с войны дядя Иван, израненный. Он-то и отвез нас всех троих в Елатьму. Наверное, плакали, расставаясь с дядей Ваней. Командовала карантином женщина. Она не любила нас, да и за что нас было любить? Через месяц нас распределили по детским домам. Нас с сестрой в детдом N 5. А брата Володю увезли в другой город и, как выяснилось позже, сменили ему фамилию.
. Первое утро в детском доме. Умывальники на улице — доска с висящими на гвоздях рукомойниками, штук 10. Тут же был избит парнем, видимо, я нарушил очередь. На вопрос воспитательницы, кто обидел, я ответил: «Валерка». Этот просчет я запомнил на всю жизнь.
Порядок почти военный. Заправка постели, зарядка, умывальник, завтрак, школа. Голодно — четыре кусочка хлеба в день. Но масло утром всегда, грамм 10. Подкармливались, как могли. Залезали в столовую, совершали набеги по садам и пасекам сельчан. Чувство голода осталось на всю жизнь.
. Летом 1948 года прошел слух, что привезли детей дошкольного возраста. Меня отпустили, понимая, что мой брат может быть среди прибывших. Побежал, как помню, в белой рубашке, в аккуратных штанишках. Смотрю, мой Володька играет с детьми на песочке. Зову его, обнимаю. Подходит воспитательница, спрашивает, кем мне приходится Шашков Вова? Узнав, что это мой братишка и фамилия его Барычев, потащила меня к директору. Две женщины, поверив мне, все исправили. Видимо, здесь был придуман день рождения брата — 22 июня 1942-го, хотя когда немец вошел в Чернаву в ноябре 1941-го, я качал брата в люльке.
Убегали из детского дома несколько раз. Забирали с собой простыни, делали в них дырки и ловили рыбу. Было — воровали кур, гусей у сельчан. Нас ловили и пороли.
Иногда сельские ребята объявляли нам войну. Их было больше, но нас они боялись, мы были отчаянные. Потом я подружился с Димой Маликовым. Он лихо умел списывать и очень хорошо рисовал. Его мама, учительница, подкармливала меня. У них в гостях я зачитывался Пушкиным.
В то время по Оке еще ходили колесные пароходы дореволюционные. Волна от них была крутая. Заметив пароход, бросались в воду. Надо было так угадать, чтобы приблизиться к нему, чуть не касаясь огромных лопастей колеса, а затем, лежа на спине, качаться на волнах. Много лет мне снилась река.
Еще бы! Отец-то у меня был моряк. Письма от него не сохранились. Пропал без вести. По запросам в архивы я получал справки. В одной: «… в декабре 1943 года красноармеец Барычев Василий Иванович еще был жив». Противоречие — моряк, а похоронка пришла на красноармейца. Потом узнал: моряков снимали с кораблей для усиления сухопутных частей.
Конечно, в детдоме отмечались праздники. Я играл в струнном оркестре. А сестра Маша великолепно пела. Все это было.»
Дед рассказал свою жизнь. Но на самом деле это жизнеописание не Барычева Леши, а великого братства детей послевоенных лет.
Елизавета Шаламова, 9 «б» класс школы N 89
Фронтовые пути красноармейца Стасевича
Мой прадед Стасевич Степан Тихонович был участником Великой Отечественной войны. В книге «Память» есть запись о его гибели 05.05.1942 г. под Ленинградом. Но на самом деле мой прадед прошел всю войну рядовым солдатом, был в плену у немцев, из которого ему удалось бежать, и принимал участие во взятии Берлина.
Когда началась война, Степану было 22 года. Его призвали защищать Родину в октябре 1941 года. А в июне 1942 года родные получили извещение о том, что «красноармеец Стасевич Степан Тихонович, сражаясь за социалистическую Родину, пропал без вести».
Я представляю, как тяжело было родителям получить такой документ! Конечно, надежда на то, что сын жив, теплилась в их сердцах. В батальоне его посчитали погибшим, хотя тело не было найдено на поле боя и не захоронено с павшими товарищами. А в это время красноармеец Степан Стасевич попал в плен.
Существует информация, что под Ленинградом находились фашистские лагеря для военнопленных. И мне кажется, что мой прадед находился именно в таком лагере для военнопленных N 6 города Выборга.
Что ему пришлось там пережить, я могу представить лишь по фильмам о войне. Известно, как немецкие оккупанты относились к солдатам Красной Армии, попавшим к ним в плен. Военнопленные работали, а тех, у кого от голода и болезней не хватало сил выполнять тяжелую работу, — расстреливали. Пытки и издевательства со стороны врага заставляли бежать во что бы то ни стало. Бежать — и снова защищать Родину, и мстить за погибших товарищей.
Степану Тихоновичу с другими солдатами чудом удалось бежать. Как это произошло, он никогда не рассказывал, а только махал рукой. Ему было больно вспоминать о пережитом. А дети старались не расспрашивать, не бередить раны.
После побега преданный своей Родине солдат вернулся на фронт. Впереди были еще три долгих года борьбы с фашистскими захватчиками.
А побывавших в плену командование Красной Армии считало чуть ли не предателями и отправляло в штрафные батальоны. И прадед не стал исключением.
За боевое отличие штрафники могли быть освобождены досрочно. В очередном бою Степан Тихонович получил ранение. По действовавшим в то время армейским законам, он был восстановлен во всех правах и по выздоровлению направлен в часть, в которой воевал до плена.
Степан Тихонович был участником взятия Берлина. После объявления победы над Германией целый год он со всеми сослуживцами восстанавливал руины Берлина и, в конце концов, благополучно вернулся домой.
А в книге «Память» так и осталась запись о его гибели под Ленинградом.
Я не знал Степана Тихоновича, но мама рассказывала мне о шрамах от пулевых ранений у него на спине, и о том, что из-за контузий у него стал пропадать слух. В конце концов, прадед стал абсолютно глухим и очень переживал из-за этого.
Я всегда буду помнить о героизме Стасевича Степана Тихоновича! Буду помнить рассказы своих родителей о нем и передавать их своим потомкам.
Виктор Посохов, 8 класс школы N 30
Воспоминания бабушки Минниямал
Моя семья большая, живем мы в разных концах страны, которая однажды не позволила «коричневой чуме» фашизма заразить нашу землю. Еще четче я это понимаю сейчас, когда на западных границах идет война — страшная, уничтожающая все живое…
Когда я спрашивала близких, что в нашей семье связано с войной, я надеялась получить ответ о воевавших и завоевавших победу с винтовкой в руках. Но все оказалось проще или сложнее, пока еще не знаю сама.
Мама предложила мне созвониться с бабушкой и дедушкой, которые живут в городе Азнакаево Республики Татарстан. Вот что рассказала мне бабушка Минниямал Гайсина.
«Когда война началась, мне был 1 год 10 месяцев. Мать Хадиша Гадельщина работала в колхозе, отец — Ахмавдиша Гадельщин был инвалидом. Его на войну из-за инвалидности не взяли, хотя он настаивал. А ему говорили, что и здесь, в тылу, будет тот же фронт, кому-то же армию надо кормить. Вот и работали на колхозных полях за себя и за того парня все оставшиеся в тылу. Летом сажали картошку, по осени убирали, а когда зима наступала, шили руковицы для солдат. Сеяли коноплю и лен, из него мать делала ткань и всем шила одежду.
Ходили в лес за съедобными растениями. Крапиву ели и из нее делали суп. На огороде росла одна трава, ее сушили, и получалось что- то вроде семян. Из них мама делала хлеб. Он был очень горький, но все равно ели. Ведь голод не тетка. Весной привозили гнилую картошку. Из этой картошки делали печенки.
К концу 45-го к нам стали возвращаться солдаты. Да немного их вернулось: на всю деревню двое. Сосед, чудом выживший, без глаз, да другой сосед без руки. То-то радости было — живые! Все остальные мужчины, кто уходил на войну, остались там лежать. Вот и взвалила ношу неженскую на женские плечи война. Однажды к нам приезжали ленинградские врачи, эвакуированные: они помогли всем, кто нуждался в помощи, и кто болел, тоже помогли.
После войны не сразу стало легче, так же кушать нечего было. Кожуру от картошки ели и саму картошку сдавали. В нашей семье пятеро детей. У нас были вши и от грязи. На всю деревню была лишь одна баня. Чтобы помыться, по несколько дней ждали свою очередь. В колхозе работали все, кто мог, немощные следили за детьми, да за редкой скотиной. Так и выжили всем миром. Трудно было, но никто не жаловался. А кому и на кого? Сейчас с болью вспоминаем то трудное время. Но мы выстояли и отстояли мир. Берегите его. Слишком трудной ценой он нам достался!»
Задумалась я тогда. А чем были виноваты те дети и старики, оставшиеся ждать своих близких дома? Что хотел доказать Гитлер, завоевывая страну за страной?..
Вспомнились мне слова из сказки про Мальчиша-Кибальчиша: «Что это за страна? — воскликнул тогда удивленный Главный Буржуин. — Что же это такая за непонятная страна, в которой даже такие малыши знают Военную Тайну и так крепко держат свое твердое слово?» И страна эта — Россия. Нам есть чем гордиться. Нам есть кого любить. Нам есть кому рассказать о той войне, потому что наши деды выстояли и сберегли для нас этот мир!
Алия Сахапова, 6 класс школы N 6
Мой прадед Поваренных Ефим Степанович был призван в Микояновский райвоенкомат в первую неделю после обращения Сталина к советскому народу.
В деревню Лорбу прислали белый катер. Когда мужчины стали подниматься по трапу на палубу, матери, жены и дети с воем бросились в воду, хватались за штанины, захлебывались слезами: «Живой, живой вернись, хоть какой, только живой, живой, живой.»
Прабабушка Поваренных Зоя Николаевна, как каменная, стояла на берегу. За ее подол держался двухлетний сын Володя, а к ее груди припала семнадцатилетняя невеста старшего сына, обвила шею прабабушки руками и шептала: «Ленечка, любимый. Живой ли? Нет весточки.»
Леню призвали в Красную Армию в мае 1941 года. Весточку принес фронтовой треугольник: «Мама, когда я до утренней зорьки торопился на глухариный ток, просил тебя проводить меня через наше сельское кладбище. Боялся. А на войне, мама, я сам от вражеских пуль прячусь за убитого товарища, тащу его на спине ползком по грязному мокрому снегу.»
На этих строчках письмо оборвалось. Пришло оно почти на месяц позднее казенного конверта со штампом. Так родные узнали, что Леня пал смертью храбрых под Ленинградом 9 ноября 1942 года.
В это же время на стол председателя рыбартели пали еще несколько убитых горем солдаток: «Николаевна, как жить? Как прокормить детей? Как дожить до весенней зелени?» На все вопросы должна была ответить моя прабабушка Зоя. На ее плечах держалась вся артель, вся Лорба и трое собственных детей: Саше было девять лет, Гале — шесть, в Володе — три года.
Зое Николаевне помогали все деревенские жители, особенно учительница Хорзова Валентина Семеновна, дед Андрей Чукавин и слепой Данила, который обшивал всех летними обутками из парусины, из кожи, а на зиму подшивал всем валенки. Даниле платили, как и всем в артели, трудоднями. Лучше его никто не вырубал из старых валенок пыжи для патронов. Моя прабабушка сама забивала пыжи, сама чистила шомполом ружье мужа, ходила на охоту, со всеми запасала ягоды, грибы, косила траву, метала стога. Даже в сорокоградусный мороз Зоя Николаевна ловила саипом рыбу, а сын Саша пугал рыбу, загонял батажком в саип.
Свежемороженую рыбу сортировали подростки Гена Пальянов, Петр Чудаков. Крупную грузили в рогожные кули, облитые водой и замороженные заранее, в ледяных коробах рыба не заветривалась, сохраняла свежий вкус. Ее доставляли на рыбпункт к тетушке Марфе. А недомерков — щук, окуней, чебаков, ершей — грузили на подводу и возвращались домой. На пригорке уже стояли ребятишки с мешками для рыбы в каждую семью.
Их матери, старшие сестры и братья работали на скотном дворе, кормили лошадей, коров, свиней, овец. Моя прабабушка вместе со всеми корчевала пни, пахала новину и сеяла рожь. В колос рожь не успевала налиться. Но ржаная солома была великолепным кормом для артельного скота и скота в личных хозяйствах.
Осенью приезжали закупщики скота, забивали прямо у речки, грузили в самоходки. Все это перерабатывалось на консервы и отправлялось на передовую.
Обычно в День Казанской Иконы Богоматери моя прабабушка Зоя Николаевна и учительница Валентина Семеновна пекли в русской печке пирожки с ливером, с рубцом. Ученики несли в каждый дом свежую вкусную выпечку и берестяной чуманец холодца. Собираться и праздновать не было ни времени, ни желания. В каждой семье был траур по погибшим. В феврале 1943 года вернулся домой контуженый прадед Ефим Степанович. Черная шапка кудрей у него стала совсем седой.
Страшней всех война исковеркала судьбу моей другой прабабушки Ядвиги Яновны Курьята. Ей было всего 23 года, когда фашисты оккупировали село Гановка Житомирской области. Ее родной брат Борис добровольно пошел служить полицаем и в угоду фашистам с первым эшелоном отправил сестру в Германию работать. Моему деду Славе тогда не было и пяти лет. Дедуля скитался бездомным по деревне. Осенью 1945 года вернулась мать с дочкой Катей на руках. И опять брат Борис, уже в угоду советским властям, поймал сестру, когда она выкопала с колхозного участка несколько картошек, чтобы накормить детей. Грозил сдать Ядвигу под суд. Ядвига Яновна отбыла срок в тюрьме, потом искала детей. Но смогла она встретиться с Катей и с моим дедом Славой только в 1972 году.
Нет в живых уже всех этих родных, но мы помним и молимся за них.
Мария Кутрунова, 7 «б» класс школы N 20
***
фото: Александр Егорович Сальников с внуком