Восьмилетняя телятница из Кирьяновой
Гости семьи Хохловых видят старинный портрет элегантной барышни в соломенной шляпке, восхищенно разглядывают его и спрашивают:
— Наташа, это какая-то актриса?
— Нет, это моя мама, -улыбается хозяйка дома. -Ее звали Валентина Александровна.
Валентина Александровна Котугина (в девичестве — Зеленина) родилась в 1933 году. Она была старшей дочкой в семье Александра Яковлевича и Евлампии Николаевны Зелениных. 22 мая 1941-го года, ровно за месяц до объявления войны, Вале исполнилось 8 лет.
Вот что Валентина Александровна рассказывала детям о своем военном детстве:
«На первое время отцу дали бронь. Он участвовал в полевых работах, учил работать на тракторе молодых женщин. А в 1942 году мама осталась одна в недостроенном доме. Я была старшая, а после меня — Тамара, Володя, Галя. Мама работала в колхозе и потихоньку достраивала дом. Сама замешивала глину и сушила кирпичи, из которых к зиме сложила печку. А я, восьмилетняя, была ее главной помощницей. Вечерами мы с ней вязали носки для посылок на фронт.
Помню первую булку хлеба, которую я сама испекла в печи. Мне казалось, что она высокая получилась, ароматная. Я несла ее в другую избу, где собралось много людей. Женщины ели и нахваливали. Сколько у меня было гордости!
Наверное, это был последний ароматный и сытный хлеб, который мы увидели за четыре года. Еды не хватало. Мы все боялись за младших, как бы не начали пухнуть с голоду. Помню, вечером, в темноте — вкрадчи, чтобы никто, не дай бог, не увидел — пойдем с мамой на колхозное поле. Ползаем по земле, насобираем зернышек в ладонь, и несем домой, как сокровище. Мололи эти зернышки на ручном жернове и пекли из муки лепешки. А когда не стало и муки, перешли на лебеду — лепешки из нее получались склизкие, невкусные.
Собирали на огороде мерзлую картошку. А летом лакомством для нас, ребятишек, были пучки и медунки — маленькие цветочки, которых много росло в окрестностях нашей деревни Кирьяновой.
Рабочих рук в деревне не хватало, и я устроилась работать в колхоз телятницей. Поила и кормила телят, убирала навоз. Да что там вспоминать, ой, что вспоминать! Обуви не было никакой — одни резиновые сапоги. Обмотаешь ноги тряпицами, наденешь — и вперед. Помню утра ноябрьские, холодные. Промокнут тряпицы, примерзнут ноги к сапогам, а я их с кровью потом отрываю. Так и заработала, наверное, в самом детстве свои костыли пожизненные.
Маму забрали в трудармию, женщины целой бригадой уезжали куда-то на заготовку леса. Покуда ее не было, я оставалась в доме за старшую, следила за ребятишками. Приду домой из телятника, мне их надо покормить, спать уложить, а я упаду на лавку и сама вперед всех засыпаю, так было невмоготу.
Когда стало совсем тяжело, мама позвала в дом прабабушку Лукерью. Позже мы с братьями и сестрами вспоминали, что во многом благодаря Лукерье выжили в голодные военные годы.
Приходили ли весточки от папы с фронта, сейчас уж не помню. Он воевал в артиллерийском полку связистом, а потом трактористом пушечной бригады, выкатывал пушки на передовую. Участвовал во взятии Кенигсберга, дошел до Берлина. А домой вернулся в 45-м году.
Рассказывал, как стояли под Калиновым возле картофельного поля. С одной стороны немцы, с другой -русские. Выходить на поле строго запрещалось, костры разводить нельзя. Сыро, промозгло. Разожгут кое-как тлеющий костерок, картошка в нем только согреться успеет, а то и не успеет. А тут приказ — и бегут выполнять, грызут ее мерзлую на ходу. Другой раз рассказывал историю, что в последний год, когда был трактористом, выкатывали пушки на передовую. Где это случилось, уже не помню, но попали под обстрел с молодым лейтенантом Володей. Папа успел в какую-то траншею спрятаться, а лейтенанта ранило. Он его не бросил, на своей шинели вытащил из-под огня.
После войны папа работал трактористом в МТС, учил молодежь. У меня родились еще пятеро братьев и сестер — Лиза, Гутя, Нина, Паша и Надя. Папа был охотником, рыбаком. С его возвращением жизнь у нас стала налаживаться. Но и на долю младших хватило отголосков войны.
… Портрет? А это я в город зачем-то поехала. Иду по улице, вдруг выскакивает мужчина из ателье, хватает за руку и заводит внутрь. Я испугалась, растерялась. А он говорит: «Хочу вас сфотографировать». На мне — зеленая кофта старая, дырочки на локтях. Какие, думаю, тут фотографии. Он на меня шляпку эту соломенную и нахлобучил, а я так стеснялась. Попросил адрес оставить и потом честно мне эти фотографии прислал».
… Об всем этом Валентина Александровна рассказывала детям, когда уже едва передвигалась даже на костылях. Холодные утра в телятнике, застуженные ноги, примерзшие к сапогам — все это не прошло бесследно. Труженица, колхозница, мать пятерых детей с глазами актрисы, она угасла медленно на глазах у родных. И ушла в тот день, когда одна из дочерей привезла ей инвалидную коляску, которую с трудом выхлопотала в органах соцзащиты.
***
фото: Валентина Котугина.