Обнаженное ничтожество
Луи-Фердинанд Селин. «Путешествие на край ночи». Прогресс, 1994.
Американское потерянное поколение, говоришь? Прочти Селина — и забудь о потерянном поколении. Забудь обо всех границах, слом которых другими писателями тебя поражал. Ближе всех к краю ночи подобрался французский врач, который никаким писателем становиться не собирался. Доводилось читать бескомпромиссные тексты, но до прочтения «Путешествия на край ночи» я не подозревал, что на мир можно взглянуть настолько широко открытыми глазами.
Либо ты лжешь, либо ты умираешь и больше ничего не говоришь — ни лжи, ни правды. Храбрецы на войне умирают, разорванные снарядом пополам. Посмотри на это открытыми глазами и поймешь, что смысла в увиденном немного. Трус больше понимает в происходящем вокруг, без бельма чести на глазах. У труса гораздо больше шансов выжить и покинуть войну. Но и в этом, как мы увидим, значения оказывается не больше.
Гнев, страх, необходимость действовать из собственной выгоды. Необходимость терпеть других таких же, чтобы не получить удар в спину. Век химического оружия и ипотечных кредитов окончательно сделал джентльменство иллюзией. Хотя, если подумать, оно никогда и не было реальностью. Чем дальше ты следуешь за персонажем романа Фердинандом Бардамю, тем гуще становится ночь.
Трусость и жадность не мерзка, любовь и дружба — не пусты. Мерзко и пусто все. Идешь к концу тоннеля, а света — шиш. И даже в конце книги, когда Фердинанд становится врачом в какой-то богом забытой клинике, жизнь ничем не наполняется, кроме тех же пустопорожних движений. Цветы жизни растут из трухлявого пня. Отличный эпиграф выбрал Селин к своему тексту — отрывок из гвардейской песни XVIII века: «Всю жизнь нам суждено брести сквозь холод, в мгле промозглой. На небе ищем мы пути, но там не светят звезды».
Текст Селина обнажен, потому что в нем нет оправданий. Их можно найти всегда, но какие силы нужны, чтобы перестать, наконец, их искать? Селин признается себе в том, в чем себе не признаемся мы. И никогда не признаемся, хотя роману уже больше восьмидесяти лет. Как там писал об этой книге кто-то из критиков — «великая поэма о ничтожестве человека»? Ну, что-то вроде этого.
Конечно, все мои сентенции огрублены. Невозможно адекватно передать тысячу страниц плотно организованного текста в половине газетной колонки. Да и все эти жирные слова не имеют никакого отношения к «Путешествию». Лучше было вообще ничего не говорить. Пусть эта заметка будет гудком парохода из последнего абзаца романа, который «звал за собой все и уводил куда-то, чтобы обо всем этом больше не было и речи».