Смешные страшные дни
Трилогию Александра Сухово-Кобылина в Тобольском театре поставили за полтора года.
В прошлом июне появился «Кречинский» по «Свадьбе Кречинского», затем, в последний день февраля этого года, – «Дело»; и вот 6 ноября сыграли премьеру по «Смерти Тарелкина» – «Веселые расплюевские дни». (Забавно, что именно на 6 ноября пришелся профессиональный праздник судебных приставов).
Казалось, что затея слишком смелая. Даже большие театры больших городов не замахиваются на трилогию, а тут маленький и не самый богатый театр рискнул ввязаться в долгосрочный проект без гарантии высоких сборов. Будет ли интересен публике Сухово-Кобылин? Выдержат ли марафон актеры тобольской «драмы» и режиссер Михаил Поляков?
Теперь, по завершении проекта, ясно, что рисковали не зря. Можно пить шампанское.
«Томами судебных дел традиционно вымощен путь в русский ад». Эта фраза сопутствует спектаклям. Драматург не питал иллюзий по поводу судебного производства и чиновничьих порядков. Семь лет над ним висело обвинение в убийстве, его дважды арестовывали, его слуг пытали, выбивая свидетельские показания. Исследователи творчества Александра Сухово-Кобылина полагают, что он чересчур пессимистично глядел на российскую действительность, и это обусловлено фактами его биографии.
Однако пессимизм трилогии оказался очень близок нынешнему времени. Режиссер так и назвал свою серию постановок: «Неотжитое время». Что было, то и продолжается.
Третью пьесу, «Смерть Тарелкина», когда-то переименовали для сцены в «Расплюевские веселые дни». Так распорядился цензор. Михаил Поляков тоже переименовал пьесу, но не по цензурным соображениям. И не ради привлечения публики словом «веселые». Обаяние и талант исполнителя роли Расплюева, Сергея Радченко, способствовали тому, чтобы Расплюев стал главным героем, однако и это обстоятельство не является определяющим. Режиссер намеренно вывел в герои мелкого полицейского чиновника, квартального надзирателя: смотрите, у кого власть и что он с этой властью творит.
История в «Днях» понятна всем без дополнительных сведений, не требует просмотра предыдущих частей трилогии и прочтения пьесы. Михаил Поляков жестко обращается с текстами, отсекает лишнее, на его взгляд, и иногда напрасно отсекает, слишком ужимает текст, но в случае с «Днями» он поступил верно. По крайней мере, судя по результату, он прав.
Не успеешь задуматься над неправдоподобием завязки, удивиться вымыслу, очень уж быстро летит действие, и фантасмагория становится все более убедительной. Чем чудовищнее, тем ближе к сегодняшнему дню. Чем смешнее, тем страшнее.
«Решено!.. не хочу жить…», – первые слова пьесы. Актер Евгений Пономарев в роли Тарелкина произнес эти слова без малейшей аффектации, твердо, с едва заметным оттенком отчаяния и в то же время – проблеском радости, предощущением удачного поворота судьбы. Будто бы информировал публику о решении, принятом спонтанно, но с уверенностью, в мгновенном озарении, но после длительной моральной подготовки.
Тарелкин не сумасшедший, он авантюрист. Планирует выдать себя за умершего соседа Копылова, получил его бумаги, изменил внешность. Себя «похоронит». В гроб уложил куклу, туда же напихал тухлой рыбы, чтобы запах отпугнул желающих убедиться в смерти Тарелкина. Таким образом он, во-первых, избавится от кредиторов и, во-вторых, сможет шантажировать бывшего начальника, генерала Вараввина, украденными компрометирующими документами.
Не сумасшедший. Авантюрист. И все прочие тоже не сумасшедшие. Однако же верят дикой выдумке. Прачка Брандахлыстова готова принять Тарелкина за Копылова, с которым прожила одиннадцать лет. Вараввин верит, что в гробу Тарелкин, и даже вблизи не узнает бывшего подчиненного и подельника в мнимом Копылове. А Тарелкин не узнает бывшего начальника, когда тот явился ряженым капитаном Полутатариновым.
Достаточно парика и вставной челюсти, или фальшивой бороды с темными очками, чтобы преобразить человека до неузнаваемости. Публика-то видит, что человек тот же, но персонажи не видят.
Возможно ли? Веришь, что возможно, поскольку разоблачение Тарелкина обернулось еще большей нелепостью: будто бы он вурдалак, оборотень, заменивший собою двух покойников, Тарелкина и Копылова.
Вурдалака выведут на чистую воду, лишив воды. Мучимый жаждой сознается во всем, чего не было. Свидетели подтвердят, что он оборотень. А если не подтвердят – их заставят. Что бы ни сказали свидетели, это трактуется в интересах дела, не в пользу обвиняемого, и заодно не в пользу свидетелей, заведомо подозреваемых. Все виновны, всех под арест!
Сдержанная манера игры производит должный эффект. Абсурд под маской нормы. Безумие клокочет под крышкой здравомыслия, бешеная фантазия извивается в тисках прагматизма.
Актерам следует выдержать высокую концентрацию абсурда. Понятно, что им хочется разбавить концентрат, потрафить публике с помощью привычных ужимок и уловок, обменять поверхностную игру на поверхностный смех, тем паче драматург предусмотрел буффонаду, и режиссер разрешил иногда сбрасывать напряжение.
Другая опасность для актеров – пересолить слезы в драматичных эпизодах.
На премьере все исполнители четко вели роли, но всем недоставало виртуозности. Дидактичная ясность режиссуры не означает примитивности, актеры понимают это, однако и зрителю хорошо бы понимать. Михаил Поляков подробно прорабатывает смысловые слои, не рассчитывая на случайность, на какое-нибудь неучтенное гипнотическое воздействие; он не терпит стихийного творчества, не доверяет суггестии. Исполнители обязаны соблюдать дисциплину (хотя импровизация не исключена), только мастерство поможет им выполнить все задачи, показать весь спектр смыслов.
Татьяна Артемчук (Мавруша) и Наталия Пономарева (Брандахлыстова) переборщили с грубой комичностью. Мавруша – мелкое дрожанье серенького существа, самая ничтожная вошь среди прочих, прячущихся в складках материи. Нельзя упустить этот поразительный эффект мелкой дрожи, иначе останется одно лишь вульгарное вихляние.
То же самое у Брандахлыстовой: пьяная гренадерша, чье размытое сознание фокусируется только в момент ареста, не должна быть столь анекдотичной.
Игорь Колдачев подавал своего пристава Оха чересчур пресно.
Олег Искаков хорошо сыграл второй выход помещинка Чванкина, а поначалу смазал ярко заявленный типаж, суетился: у Чванкина, вызванного в участок, неподдельный гнев, он искренне полагает себя величиной, не ведает, что сейчас с него собьют спесь, если Чванкин и растерян, то прячет растерянность за угрозами. Искаков поддался внутренним сомнениям персонажа, увидел его смешным со стороны, не сумел показать неуязвимость.
Павел Жук как будто не сразу встретился со своим Вараввиным, бродил вокруг да около, только во второй половине спектакля наконец-то показал человека умного, изощренного, могущественного, азартного: именно такой человек способен любую направленную против него интригу обернуть в свою пользу, а, добившись цели, охладеть к жертве, ему не свойственна мстительность.
В центре спектакля – Расплюев Сергея Радченко. От забавного недотепы, которому не доверяют серьезных поручений, милого даже человечка, почти Швейка, не останется и тени, когда Расплюев обернется – недаром упомянуты оборотни (и оборотни в погонах учтены) – зверем кровожадным.
Вершина роли – допросы, проводимые Расплюевым сладострастно, с индивидуальным подходом. В отличие от Вараввина, он никогда не насытится: долго голодал, долго унижался.
Режиссер изменил текст не только затем, чтоб спектакль шел бойчее. Он заострил карикатурные штрихи, перетасовал некоторые эпизоды и домыслил их в современном стиле, выстраивая генеральную линию.
Степень обобщения в «Днях» выше, чем в предыдущих постановках, это подчеркивают костюмы Ольги Трофимовой: сюрреалистичные сюртуки, отдаленно похожие на те, что носили в девятнадцатом веке, безликая униформа безликих людей, призрак одежды на мертвецах, обманные шелк, парча и бархат.
Расплюев нагло и весело смотрит с авансцены в зрительный зал, поигрывая шокером: «Я всякого подозреваю; а потому следует постановить правилом – всякого подвергать аресту». За спиной Расплюева – тупая сила, Качала и Шатала, рядом – подлец Ох.
Им есть где разгуляться: «Правительству вкатить предложение: так, мол, и так, учинить в отечестве нашем поверку всех лиц: кто они таковы? Откуда?»
Еще не посадили Брандахлыстову, презрев ее мольбу о детях, разлученных с матерью. Еще не обобрали купца Попугайчикова. Не избили помещика Чванова. Не измывались над дворником Пахомовым, переселенцем из Азии, до сих пор не понимающим, куда он попал и во что вляпался.
Шутят. Но как-то жутко от этих шуток.
«Все наше! Всю Россию потребуем!» – сказал Расплюев в 1864 году.