Купленная невеста, или Как рождаются легенды
Вечер 27 декабря 1840 года в доме Ивашевых прошел, как обычно, в домашних заботах и хлопотах.
Не было еще и девяти часов, когда хозяин — Василий Петрович, отдав последние приказания, поднялся на второй этаж перекрестить и благословить детей. Он был спокоен, хотя и печален. Год назад, в эти самые дни, умирала на его руках любимая жена — Камилла Петровна. Вспоминать об этом было тягостно. Недолгий — всего-то восемь лет! — брак был счастливым, хотя их супружество в свое время вызвало много кривотолков.
30 декабря, в день смерти Камиллы, в кладбищенской церкви должна была состояться служба, — Василий Петрович велел топить церковь заранее, чтобы в скорбный день не заморозить друзей и домочадцев. Довольно того, что простая, казалось бы, простуда отняла у него жену и новорожденное дитя.
Горькие воспоминания отозвались болью в левом боку. Легкое недомогание преследовало Ивашева весь день, но он старался не обращать на него внимания. Теперь, перед сном, поднявшись в свою комнату, решил все же послать за доктором…
… Спустя полчаса Василий Петрович скончался от апоплексического удара.
Так окончилось земное существование декабриста Ивашева, и родилась легенда о трагической любви каторжанина и юной француженки.
Кавалергарда век недолог
Василий Петрович был единственным сыном в многодетной семье генерала Ивашева, сподвижника А.В. Суворова, потомственного дворянина и богатого помещика. Страстно любимый родителями и младшими сестрами (их было четверо), он, как это часто бывает, был избалован любовью и вниманием.
Отпрыск старинного рода воспитывался сначала дома, потом в Пажеском корпусе, откуда поступил в кавалергарды. Не отличаясь особыми талантами, Ивашев, тем не менее, уверенно шел вверх по карьерной лестнице. Кавалергард, затем ротмистр Кавалергардского полка, адъютант главнокомандующего 2-й армией. Жизнь сулила ему блестящее будущее. Но…
«… Он, как и большая часть праздной молодежи, — писал в своих воспоминаниях И.Д. Якушкин, — помышлял только о самых обыденных наслаждениях жизни и мог бы в них погрязнуть, если бы на свое счастье, … он не познакомился с Пестелем, который принял его в Тайное общество… Имея теперь положительную цель перед собою, он был спасен…»
Да уж, велико счастье! За участие в одном только совещании поплатиться пятнадцатью годами жизни на каторге и в ссылке!
Якушкин, что бывало с ним частенько, выдавал желаемое за действительное. По свидетельствам очевидцев, Ивашев неоднократно говорил, что «общество гибельно, что надобно его оставить». С 1821 по 1825 годы Василий Петрович большую часть времени проводил на водах и в домовых отпусках, так что заниматься свержением существующего строя ему было некогда. И, тем не менее, он был арестован и приговорен к политической смерти и вечной каторге, замененной милостью императора на лишение чинов, дворянства, 20 лет каторги и высылку на поселение.
Отчаянье родных вчера еще блестящего кавалергарда было безмерным. С момента ареста в конце 1825 года и до декабря 1827-го они ничего не знали о судьбе Василия Петровича.
«Неизъяснимо горько, мой друг, — писал Петр Никифорович Ивашев 13 сентября 1827 года, — что никакой нет вести о тебе. Беспрестанно просить господ начальствующих давать нам сведения — страшишься обеспокоить и навлечь на себя, может быть, негодование, — сами не вспоминают о страждущих…»
Страждущего Ивашева, как и других участников заговора, большей частью сломленных морально, раскаявшихся, предавшихся отчаянью, везли через всю Россию в далекую глухую Читу.
Избушка на косогоре
Чита в первой половине 19-го века представляла собой небольшой казачий острог, довольно ветхий и не вместительный, окруженный не более чем тремя десятками домов.
Первое время казематов в остроге не хватало, так что вчерашним аристократам приходилось ютиться по полтора десятка человек в одной комнате и спать на нарах. Николай Басаргин, друг Василия Ивашева, вспоминал: «На нарах каждому из нас приходилось по три четверти аршина для постели, так что, перевертываясь ночью на другой бок, надобно было непременно толкнуть одного из соседей, особенно имея на ногах цепи, которые на ночь не снимали и которые производили необыкновенный шум и чувствительную боль».
К осени 1827 года специально для ссыльных декабристов был построен еще один большой каземат. «Но так как и при этом теснота все еще была велика, — писал в своих «Записках» декабрист Д.И. Завалишин, — то разрешили внутри ограды… строить на свои деньги домики… В третьем каземате на крутом косогоре построил свою избушку и Ивашев».
К концу 1827 года в Читинском остроге собралась большая часть мятежников — 81 человек. Стоит, наверное, напомнить, что в основном это были молодые, полные сил и здоровья мужчины, к тому же не занятые ни службой, ни тяжелой работой, а потому не знавшие, куда выплеснуть свою кипучую, неуемную энергию. «Все, что прежде было немыслимо — пьянство, карты и прочее стали проникать в каземат и тем ронять нравственное наше значение и впутывать в неприличные связи…» Вот и в домик Ивашева, по свидетельству Д.И. Завалишина, «очень удобно было приводить девок, так как ничтожный частокол на крутом песчаном косогоре очень удобно вынимался наружу».
Слухи о разгульной жизни узников Читинского острога, достигнув столицы, дошли и до родственников Ивашева, живших в Симбирске. Можно себе представить, как были обеспокоены мать и сестры. Василия Петровича нужно было спасать. Добрый, кроткий по характеру, он, по всей видимости, легко поддавался дурному влиянию. Но тогда, быть может, так же легко поддастся влиянию положительному?
Приставить к заключенному дядьку, который присматривал бы за молодым и неразумным барином? Невозможно. Да Ивашев был уже не в том возрасте — всетаки за тридцать. Зато можно было приставить к нему… жену и тем самым вырвать его из порочной компании соузников. Нужно было только найти подходящую невесту, которая согласилась бы поехать в Сибирь и в порядочности которой Ивашевы были бы уверены. Нужен был свой человек, который не вынесет сор из избы и сохранит тайну этого брака.
И такая девушка нашлась!
СимбирскаяСимбирская Симбирская бесприданницабесприданница бесприданница Камилла Ле Дантю была дочерью французского эмигранта-республиканца, бежавшего в Россию от Наполеона. «Француженкой» ее можно назвать с большой натяжкой, потому что выросла она в России и никакой другой Родины не знала. Мать ее, Мария Петровна, была гувернанткой в семье Ивашевых, воспитывавшей сестер Василия Петровича. Дочь же, жившая при матери, — полноправной участницей их детских игр.
Несмотря на то, что ко времени описываемых событий девочки давно выросли, вышли замуж, семья Ивашевых сохранила добрые отношения с m-me Ле Дантю. Поэтому не удивительно, что, когда встал вопрос о невесте для Василия Петровича, сестры вспомнили о подруге своих юных лет Камилле.
Историки и биографы до сих пор не пришли к единому мнению, действительно ли Камилла Ле Дантю была влюблена в Ивашева задолго до того, как он оказался на каторге, или их брак всетаки был браком по расчету.
В книге О.К. Булановой, внучки декабриста, приводятся письма, которые, казалось бы, подтверждают тот факт, что в отношении Камиллы к Василию Ивашеву было много восторженного. Но странно было бы, если бы молодой, блестящий кавалергард не вызывал восхищения юной девочки, живущей в симбирской глуши и наблюдающей лишь со стороны за жизнью провинциального дворянства. Каждое появление Ивашева в отцовском поместье становилось событием, о котором наверняка говорили долгое время и после его отъезда, тем более, что младшие сестры обожали брата. Но была ли восторженность влюбленностью?
Тут, думается, нужно остановиться на некоторых моментах.
Ивашев был старше Камиллы на 10-11 лет и вряд ли, бывая изредка в симбирской деревне, обращал особое внимание на маленькую девочку, дочь гувернантки. По его собственным словам, «бывши в отпуску, от нечего делать за ней ухаживал, жениться же на ней ему не приходило на мысль». Как и самой Камилле. Да она в те годы вообще не помышляла о замужестве — в 1822-23 годах, когда Ивашев в последний раз встречался с девушкой, ей едва исполнилось 14-15 лет. Да и могла ли она, дочь прислуги, рассчитывать стать женой богатого наследника!
Так что вряд ли спустя восемь лет в памяти ее по отношению к Ивашеву сохранилось нечто большее, чем детская восторженность.
В 1831 году Камилле исполнилось двадцать четыре года. Перестарок, по меркам ХIХ века. Да еще и бесприданница. Несмотря на прекрасное воспитание, ангельскую внешность и такой же характер, девушка из провинции была обречена либо на одиночество, либо на то, чтобы стать содержанкой.
«Имея очень неблестящее положение в свете, — писал И.Д. Якушкин, — выходя замуж за ссыльно-каторжного преступника, она вместе с тем вступала в известную ей семью как невестка генерала Ивашева, богатого помещика, причем в некотором отношении обеспечивалась ее будущность и будущность ее старушки-матери…»
Д.И. Завалишин и вовсе категоричен: «Мать Ивашева купила ему за пятьдесят тысяч невесту в Москве, девицу из иностранок Ле Дантю…»
Случай с женитьбой Ивашева из тех, про которые говорят: «Без меня меня женили».
Камилла Ле Дантю написала письмо императрице, в котором рассказала о своей давней любви к изгнаннику, та обратилась к государю, и Николай I, прекрасно понимая, что происходит, дал разрешение на поездку девицы Ле Дантю в Сибирь при условии (!), что Ивашевы не против. Ивашевы, разумеется, были не против.
Для самого Василия Петровича такой поворот событий стал полной неожиданностью. Он и думать не думал о дочери гувернантки. Письма от собственной матери, благословившей его брак, и Марии Петровны Ле Дантю, которая рассказывала о тайной любви своей дочери, привели его в замешательство. Он «не был уверен, что поступает разумно, соединяя судьбу свою с судьбой молодой особы, которую почти не знал» (И.Д. Якушкин).
В роли свахи выступила любимая сестра Ивашева — Елизавета, в замужестве Языкова. А один из родственников, уговаривая упорствовавшего в своем нежелании жениться Ивашева, писал ему о Камилле: «Простота и любезность столько непринужденны, столько естественны, что нельзя не предугадать, нельзя не ручаться за счастье, которое тебе предназначается…»
После некоторых колебаний Ивашев согласился.
С другом любо и в тюрьме
В сентябре 1831 года Камилла Ле Дантю приехала в Петровский завод, куда перевели ссыльнокаторжных декабристов в специально построенную для них тюрьму. Приехала в роскошной карете, в сопровождении горничной и крепостного мужика, принадлежавшего матери Ивашева.
Встреча с женихом состоялась в доме коменданта Лепарского. И вот тут произошло нечто неожиданное. Камилла, писавшая императрице о горячей любви к несчастному, не узнала предмет своей страсти! «Ивашев взошел к ней с одним из своих товарищей, — вспоминает И.Д. Якушкин, — она так мало сохранила его образ в своей памяти, что не вдруг могла отгадать, который из двух … был ее жених». Ему вторит Д.И. Завалишин: « …она, приехавши, бросилась на шею к Вольфу, приняв его за своего жениха, несмотря на то, что между ними не было ни малейшего сходства».
Впрочем, этот досадный казус не нарушил планов. Через пять дней сыграли свадьбу, после чего Камилле разрешено было поселиться с мужем в каземате Петровского замка. Каземат, надо сказать, представлял собой довольно-таки большую комнату в 22-24 метра. Женатым же декабристам в тюрьме предоставлялись двухкомнатные «апартаменты». Вообще-то, Ивашеву в Петровском заводе уже купили участок в двадцать соток и небольшой — из двух комнат — одноэтажный домик для хозяйственных нужд, то есть холодный, без печей. Жить в нем зимой было нельзя. Поэтому первое, чем пришлось заняться молодой жене — строительством. К дому была сделана пристройка в пять жилых комнат, отапливаемых тремя печами, с кухней, большими сенями и коридором.
К весне 1832 года дом был готов, и Камилла смогла в него перебраться.
К тому времени из Петербурга пришло разрешение отпускать мужей к их женам на дом (до этого жены навещали мужей), так что Ивашевы, как, впрочем, и другие женатые декабристы зажили беззаботной, спокойной семейной жизнью.
Удивительно, но этот необычный брак оказался наредкость удачным, даже счастливым. «Все, окружавшее бедную Ивашеву, было ей чуждо, — писал И.Д. Якушкин, — и даже с мужем своим она была мало знакома. Все неудобства такого существования первое время явно тяготили ее, но это продолжалось недолго. Ивашев… кротким и разумным своим поведением всякий раз успокаивал свою молодую жену и окончательно сумел возбудить в ней чувства, которых она прежде не знала…»
Камилла, действительно, оказалась обаятельной, скромной и благородной женщиной, хорошо образованной, прекрасной женой и матерью. «Это было прелестное создание во всех отношениях, — писала спустя много лет М.Н. Волконская, — и жениться на ней было большим счастьем для Ивашева».
В годовщину свадьбы Камилла сообщала матери: «Год нашего союза, матушка, прошел, как один счастливый день».
«У них родился сын…, — вспоминал Н.В. Басаргин, — и это событие, можно сказать, удвоило их счастье…» Ребенок умер на втором году жизни. Ивашевы страшно переживали, но в 1835 году родилась дочь Мария, «это утешило их и мало-помалу залечило их сердечные раны».
Восемь лет счастья
В 1836 году каторга, если так можно назвать то беспечное существование, которое вели в Чите и в Петровском заводе государственные преступники, закончилась. Декабристов отправили на поселение в разные города Сибири. Ивашевы оказались в Туринске, в то время захолустном городке Тобольской губернии.
В Туринске, как и в Петровском заводе, Ивашевы не бедствовали. Чего стоил один только дом — деревянный, на каменном фундаменте, в двенадцать комнат, с высоким чердачным этажом, где была спальная Василия Петровича. Он обошелся им в 8132 рубля. Хорошая изба в это время стоила 350-400 рублей.
Впрочем, удивляться нечему. Семья Ивашевых не забывала о сыне и брате. Любимая сестра Елизавета, вопреки воле императора, запретившего поездки родственников в Сибирь, приезжала к нему, переодевшись камердинером своего мужа, и пробыла в Туринске несколько дней. А в 1838 году к дочери приехала на постоянное жительство Мария Петровна Ле Дантю.
«Зная подробно все их семейные отношения, — вспоминал Н. Басаргин, — я невольно удивлялся той неограниченной любви, которую родители Ивашева и сестры питали к нему. Во всех их письмах, во всех их действиях было столько нежности, столько заботливости, столько душевной преданности, что нельзя было не благоговеть перед такими чувствами».
Забегая вперед, скажу, что после смерти родителей Ивашева и его самого сестры отдали племянникам все состояние, которое приходилось бы на долю Василия Петровича, если бы он не был государственным преступником и не утратил право на наследование.
В Туринске Ивашевы вели спокойную, размеренную жизнь, «оказывали помощь страждущим и бедным жителям Туринского округа и пользовались любовью и расположением к ним населения». Родилось еще двое детей — сын Петя и дочка Верочка. Наверное, и, скорее всего, даже в России, при других обстоятельствах Василий Петрович не был бы столь же спокоен и счастлив, как в эти годы, в окружении своей семьи.
В декабре 1839 года во время прогулки Камилла Ивашева простудилась и заболела. Течение болезни осложнилось преждевременными родами: 25 декабря бывшая на восьмом месяце беременности Камилла Петровна родила дочь Елизавету. Девочка прожила только сутки. Мать последовала за ребенком спустя четыре дня…
«Грустное, сильное впечатление, — писал И.И. Пущин Е. Оболенскому, — ты с участием разделишь горе бедного Ивана. 30 декабря он лишился доброй жены, ты можешь себе представить, как этот жестокий удар поразил всех нас, трудно привыкнуть к мысли, что ее уже нет с нами. Десять дней она только была больна, нервическая горячка прекратила существование этой милой женщины. Она … со спокойной душой утешала мужа и мать, детей благословила, простилась с друзьями. Осиротели мы все без нее, эта ранняя потеря тяготит сердце невольным ропотом».
Овдовевший Ивашев был в отчаяньи: «Нет у меня больше моей подруги, бывшей утешением моих родителей в самые тяжелые времена, давшей мне восемь лет счастья, преданности и любви, и какой любви…»
Прошел ровно год.
«В день своей смерти (Ивашев) нисколько не чувствовал себя хуже, сам заказал обедню в кладбищенской церкви в память своей жены к 30-му числу, и на этой обедне его самого отпевали. Все жители соединились тут — он оставил добрую память по себе в Туринске… С трудом верю, что его нет. И часто ищу…» И. Пущин.