… И три неизвестных солдата
Окончание. Нач. в NN 49, 51, 52, 56, 57, 59
Пленные… Перебежчики… Дезертиры… «Власовцы»… Солдаты РОА… Рядовые «восточных батальонов»… Это одни и те же люди, или все-таки надо разбираться? Около двух лет назад Роман Мамонтов, тюменский тележурналист, сделал фильм о солдатах армии генерала Власова. Не о тех «власовцах», которые составляли 2-ю ударную армию, почти целиком погибшую в окружении на Волховском фронте. Но о тех, кто по разным причинам внял призыву генерала, согласился воевать на стороне немцев и вступил в Русскую освободительную армию. Часть фильма Мамонтов посвятил первой дивизии под командованием Буняченко, которая освободила Прагу от немцев раньше, чем подоспели на помощь восставшим пражанам танкисты маршала Конева. Правда, славу потом разделили далеко не поровну.
Другой факт из минувшей войны – слова Сталина о том, что у нас нет пленных, а есть предатели. Не многовато ли предателей для одной страны?
Вопрос до сих пор решен лишь частично. Отношение к бывшим пленным неоднозначно. Они – как бы ветераны войны второго сорта. Приходилось слышать, что надо еще разобраться – кто из них виноват и насколько?
«СМЕРШ», смею думать, и без нас разобрался. И достаточно жестко. Что же, станем упрекать в излишней мягкости органы армейской контрразведки, которая отпустила подавляющее большинство пленных (правда, после отработки «в кадрах промышленности») по домам, хотя и оставив их на всякий случай «на оперативном учете»?
Войны без пленных не бывает. Причины массового пленения, особенно в первые два года войны, все еще ждут исследования историков, психологов и, может быть, даже психиатров. Отношение бывшего государства к этой категории солдат – тоже.
Желающие могут проштудировать сборник «Гриф секретности снят. Потери вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и конфликтах», Воениздат, 1993г. А мы поразмышляем: в чем причины такого неприятия, граничащего со страхом?
Так, уже упомянутое нами «Наставление по учету потерь личного состава Красной армии», подписанное маршалом Василевским в феврале 1944 года, требовало жесточайшего учета попавших в плен врагу. Пленным посвящено всего три абзаца, но каких!
«…107. На лиц, попавших в плен врагу, части представляют в штаб дивизии (армии) 2 раза в месяц именной список (форма N 11/БП). Штаб дивизии после проверки полученных списков, составляет список за дивизию и представляет его в Управление по учету потерь.
Графы 9 и 10 списка заполняются исчерпывающими данными на всех находящихся на иждивении членов семьи – жена, совершеннолетние дети, родители.
На офицерский состав списки составляются отдельно и пересылаются в Главное управление кадров НКО…»
Подробный «именной список» – зачем? Чтоб не потерять своих? Не позабыть в боях-походах? Или чтобы попытаться выручить из плена? Или, зная, что возвратившимся потребуется лечение, заранее развернуть сеть госпиталей?
А для чего составляются «исчерпывающие данные» на жен, детей и родителей? Чтобы иметь проскрипционные списки, как в древнем Риме? Или чтобы были наготове заложники?
Похоже, что власть пыталась связать армию круговой порукой. В своих воспоминаниях бывший командир роты на Калининском фронте Борис Горбачевский («Ржевская мясорубка», Москва, 2006г.) пишет, как боялись командиры рот и взводов возможных побегов, какой ответственности они подлежали, если исчезнет солдат (а кто докажет: сам сбежал, выкрала немецкая разведка, или, как мы уже писали, кого-то забыли вынести с поля боя?) Особый отдел на то и особый, чтобы трактовать по-своему.
За пропажу одиночного солдата командир мог быть разжалован, пишет Горбачевский. «За групповой побег» – трибунал, штурмовой батальон для офицера, штрафная рота для сержанта…
Вот и составляли списки «условно погибших», вот и «хоронили в сырой земле» тех, кто еще только топал в бесконечной веренице пленных к транзитному лагерю. Эти «бумажные могилы» сберегали командиров, которым еще воевать и воевать. Да и семье вместо списка с «исчерпывающими данными» пусть скорбный, но все-таки почет. И мизерная пенсия за «погибшего кормильца»…
… Прошла война. И назвали ее Великой.