Долгий век кавалергарда
Окончание. Нач. в N 55
… Анна Ивановна Анненкова принимает m-lle Poline, даже устраивает званые вечера в ее честь, но на просьбу о деньгах, необходимых для побега, отвечает словами, достойными того, чтобы остаться в анналах истории. В этих словах и дворянская спесь, и понимание неотвратимости наказания за содеянное, и даже какая-то непонятная нам гордость за родовую фамилию. «Неслыханное дело, чтобы кто-то из Анненковых бежал!» – сказала эта странная женщина. И американский корабль покинул Петербург без Анненкова на борту. Ивана Александровича, бывшего поручика Кавалергардского полка, осудили к лишению чинов, дворянства и прав состояния, двадцати годам каторги и вечному поселению в Сибири. Чересчур, чересчур… Незадолго до отправки любимого в Сибирь Poline пробралась к нему в крепость. Сняв с себя кольцо, состоявшее из двух колечек, одно из них надела на палец Анненкову.
– Я приеду в Сибирь, – поклялась она, – а если нет – пришлю вам вторую половину кольца.
НЕЛЬЗЯ ОТКАЗЫВАТЬ ГОСУДАРЮ
Нет, жизнь не закончилась. Да, Иван Александрович, человек, которого она полюбила, – государственный преступник. На него надели кандалы, отправили его по этапу в Сибирь. Но при этом он все-таки остался единственным сыном своей матери и мог рассчитывать на ее помощь – в этом m-lle Poline не сомневалась: она уже получила от Анны Ивановны четыре тысячи рублей на необходимые расходы. Кроме того, сразу же после вынесения приговора, Николай I смягчил наказание мятежникам, уменьшив срок каторги с двадцати до пятнадцати лет, и, значит, можно было ожидать дальнейшей его милости.
В Сибирь, несмотря на сопротивление власти, уже отправились жены нескольких осужденных и, судя по доходившим оттуда письмам, на жизнь они не жаловались – человек ко всему привыкает. Ну и, наконец, теперь, когда Анненков стал бесправным государственным преступником, исчезли сословные границы между ним и бедной продавщицей. Теперь она даже оказывалась в преимущественном положении: она – свободная женщина, тогда как Анненков – каторжник. Это она окажет ему милость, став его женой. Остановка была за малым: за разрешением императора на поездку в Сибирь и бракосочетание с государственным преступником.
А вот теперь попрошу немножечко внимания. Чтобы получить разрешение обычным способом, нужно было передать прошение в канцелярию его Величества и ждать, пока оно пройдет по всем инстанциям. M-lle Poline выбрала другой путь: она решила встретиться с императором и передать прошение лично. Можете представить себе эту картину в «мрачную пору самодержавия»? – император выходит из дворца, спускается со ступенек, готовясь сесть в коляску. И в этот момент к нему подходит женщина, склоняется в поклоне и, подав прошение, обращается к нему по-французски – русского языка m-lle Poline не знала. Рискните повторить этот трюк с президентом … в эпоху демократии.
Император не только выслушивает странную просительницу, но тронутый до глубины души, соглашается исполнить ее просьбу – разрешает разделить судьбу с осужденным.
Еще один маленький эпизод. Спустя некоторое время m-lle Poline доставили документы с разрешением на отъезд в Сибирь. Среди бумаг было письмо, в котором император всея Руси спрашивал(!) у модистки (!), что ей нужно в дорогу. «Ничего!» – ответила mlle Poline чиновнику, доставившему бумаги. «Нельзя отказывать государю», – заметил чиновник. «В таком случае я прошу все, что государю будет угодно прислать мне».
Через неделю московский оберполицмейстер (читай – глава городского управления внутренних дел) генерал-майор Шульгин вручил m-lle Poline три тысячи рублей ассигнациями и подал бумагу, испещренную цифрами, с просьбой расписаться в ней: «Государь не доверяет своим чиновникам в получении всей суммы и потому в бумаге проставлены номера тех ассигнаций, которые он передал вам в дорогу».
Ах, Россия, за два века ничего не изменилось!
Но и это еще не все. Говоря о милостях императора, стоит забежать вперед в нашем рассказе. Во время ареста у Анненкова были изъяты 60 тысяч рублей ассигнациями. За деньгами охотились двоюродные братья Ивана Александровича по отцовской линии. Уже будучи женой Анненкова, Poline, принявшая православие, а вместе с ним и новое имя – теперь она звалась Прасковья Егоровна, вновь обратилась за помощью к Николаю I. В результате деньги были положены в опекунский совет на ее имя, и каждый год Прасковья Егоровна получала проценты с капитала – несколько тысяч рублей, позволившие семье безбедно жить в Сибири.
Побеспокоилась Прасковья Егоровна и о своей дочери Александре. Если дети, рожденные в ссылке, не могли унаследовать состояние Анненковых, то родившаяся 26 апреля 1826 года, то есть до суда над мятежниками, Александра вполне могла стать наследницей. Правда, при условии, что она будет признана законной дочерью. С этой просьбой Прасковья Егоровна вновь обратилась к императору. Тот счел нужным «посоветоваться», то есть спросить согласия у Анны Ивановны. Старуха Анненкова не отказала француженке. В конце концов, Александра была ее единственной внучкой, не считая, конечно, кучи детей, рожденных в Сибири, но их Анна Ивановна уже никогда не увидела. Более того, она взяла Александру к себе в дом. В результате дочь бедной француженки получилатаки часть наследства своего отца.
Между прочим, гены и воспитание сделали свое дело: Александра Ивановна была женщиной очень экспансивной. Случалось, что выпоров кого-нибудь из своих многочисленных детей, а у нее было четыре мальчика и девять девочек, она кричала старшему сыну Митрофану: «Тащи еще кого-нибудь из детской! Рука разошлась!» Муж ее, помещик Теплов, не мог запомнить имен детей и часто обращался к кому-нибудь из них: «Девочка, девочка, иди сюда, как тебя зовут?»
ПРАСКОВЬЯ ЕГОРОВНА ВЕЗДЕ ПОСПЕВАЕТ
Но вернемся к Прасковье Егоровне. Без сомнения, женитьба Анненкова спасла ему жизнь – об этом свидетельствуют все, кто находился рядом с ним на каторге и в годы ссылки. Склонность к суициду, меланхолизм, беспомощность, нерешительность – эти черты характера были присущи Ивану Александровичу на протяжении всей жизни.
«Вы знаете, что я небольшой поклонник г-жи Анненковой, – писал И.И. Пущин своему другу Якушкину, – но не могу ни отдать ей справедливости: она с неимоверной любовью смотрит на своего мужа, которого женой я никак бы не хотел быть. Часто имею случай видеть, как она даже недостатки его старается выставить добродетелью. Редко ей удается убедить других в этом случае, но такого намерения нельзя не уважать».
В письме Оболенскому он же сообщает: «Анненков придерживается старой системы своей – неподвижности. Прасковья Егоровна везде поспевает…»
Евгений Якушкин, сын декабриста, побывал в Тобольске и Ялуторовске в 1853 году и оставил небольшие, но очень точные портреты именитых ссыльных: «Упасть духом он (Иван Александрович) мог скорее всякого другого, но его спасла жена – как бы ни были стеснены обстоятельства, она смеется и поневоле поддерживает бодрость в других… В Сибири Анненков женился на ней и хорошо сделал, потому что без нее бы со своим характером совершенно погиб. Его вечно все тревожит, и он никогда не мог ни на что решиться. Когда они были на поселении, не раз случалось ей отправляться ночью с фонариком, осматривать – не забрались ли на двор воры, когда муж очень тревожился громким лаем собак».
Кстати, внук Анненковых, Михаил Брызгалов, приводит свидетельство того, как Прасковья Егоровна в полном смысле слова спасла своего мужа: «Кроме живости характера, бабушка отличалась большим присутствием духа: в Сибири она спасла жизнь деду. Бабушка, войдя в комнату в ту минуту, когда убийца занес топор над головой деда, стоявшего спиной, мгновенно бросила ему в глаза горсть табаку, чем и предотвратила преступление».
Об инертности Анненкова, его нерешительности говорит один только такой факт: указ об освобождении от каторжных работ был издан к десятилетней годовщине мятежа. Но Анненков еще девять месяцев находился в тюрьме «по привычке своей никуда не спешить и по медлительности характера». А впрочем, куда ему было торопиться? Рядом с острогом, на Дамской улице, названной так благодаря женам декабристов, поселившимся здесь, находилась ма-ааленькая усадьба, принадлежавшая Прасковье Егоровне. Размер участка – 32 сотки, дом – 299 кв. метров, в доме шесть больших комнат, одна маленькая, сени, прихожая, четыре печки. «Каторжане» могли посещать жен в любое время. Если поначалу они обязаны были возвращаться на ночь в каземат, то потом и в этом им дали послабление. Вот такая каторга.
… Характер Ивана Александровича с годами испортился окончательно. В семейной жизни все подчинялось его воле, слово Анненкова было законом. Но так поставил, скорее, не он, а Прасковья Егоровна, создавшая культ мужа. К детям, которых у Анненковых было шестеро (всего Poline родила восемнадцать детей), Анненков относился сурово. Например, не доверяя болезни старшего сына, он стаскивал его с кровати и приказывал идти в гимназию.
«Отец мой был к нам строг и суров, – вспоминала дочь Ольга. – Мы его страшно боялись, несмотря на то, что он почти никогда не возвышал голос. Это был человек с непреклонным характером и железной силой воли». Насчет воли сомнения есть, но деспотичность ему досталась по наследству.
«Мы очень боялись деда, всегда молчаливого, мало обращавшего на нас внимания, – писал М.В. Брызгалов, – полной противоположностью ему представала бабушка – живая веселая француженка, и в старости чрезвычайно разговорчивая».
M-lle Poline, жена декабриста Ивана Александровича Анненкова, прославившая его на весь мир (она стала прототипом героини романа А. Дюма «Учитель фехтования»), вернулась вместе с мужем из ссылки в 1856 году и прожила еще двадцать лет. Бывшая продавщица из модного магазина добилась своего и стала женой русского аристократа – новый император Александр II вернул ему не только свободу, но и права, и дворянский титул, и даже помог получить часть наследства, которое прибрали к рукам близкие и дальние родственники каторжника. Между прочим, помещиком Анненков был весьма рачительным и жестоким, не прощал своим крестьянам недоимок и потрав. Он и сыновьям советовал применять решительные меры, не стесняясь в выборе средств.
В старости Прасковья Егоровна ухаживала за мужем, как за ребенком. Иван Александрович, ставший предводителем дворянства Нижегородской губернии, отличался большой рассеянностью, – провожая его на заседания, жена ходила за ним, спрашивая по-французски (она так и не научилась хотя бы сносно говорить по-русски): «Анненков, не забыл ли ты чего-либо, где твой носовой платок?»
Умерла она в 1876 году. Иван Александрович, красавец-кавалергард, вошедший в историю благодаря самоотверженности своей возлюбленной, скончался через год и четыре месяца после смерти жены – 27 января 1878 года, 76 лет от роду и похоронен в Нижегородском Крестовоздвиженском женском монастыре, рядом с супругой, так горячо его всю жизнь любившей и бывшей ему самым верным и преданным другом.