Есть ли жизнь после колонии?
Тюремные служители — это члены общественных некоммерческих организаций, которые есть во многих регионах России. Общественники пытаются вернуть к нормальной свободной жизни тех, кто когда-то преступил закон и общепринятые моральные нормы.
В эти организации входят разные люди — разного возраста, разных профессий. И отбывавшие тюремный срок, и те, кто никогда не подвергался уголовному преследованию.
На прошлой неделе тюменские тюремные служители принимали у себя коллег из Томска, Новосибирска и Хакасии. За пару дней они побывали практически во всех наших колониях. Армен Мкртумян, председатель общественного совета при УФСИН по Тюменской области, который возглавляет правление некоммерческого партнерства «Ассоциации тюремных служителей», попросил гостей рассказать осужденным свои истории.
А я попросила рассказать их и мне тоже.
Eлена
— В какой-то момент я возненавидела всех: охрану, соседок по бараку… Не хотела никого видеть, да и меня тоже — чего уж там! — никто не хотел видеть, — говорит Eлена из Томска.
… — А вы сами сидели? — за минуту до этого спросила я Eлену, извиняясь и мучительно пытаясь подобрать корректные слова. В итоге ничего корректнее не придумала.
Сидела, ответила Eлена. Впервые села в 1981 году. Потом была следующая «ходка», и послеследующая… В какой-то момент Eлене, зарекомендовавшей себя в колонии злостной нарушительницей режима, расхотелось выходить на свободу: там ждала прежняя плохая компания, страшная зависимость. И не ждала дочка-подросток, которая стеснялась своей мамы.
— Полгода я провела в строгих условиях содержания, в одиночной камере, — продолжает моя собеседница. — Отказывалась ходить на прогулки. Была уверена, что судьба ко мне несправедлива. Считала, что посадить в тюрьму можно практически любого — грехов у всех хватает, но почему-то посадили именно меня. Почему?
Разговаривать на эти темы в одиночной камере было не с кем. Охрана бесед не поддерживала, поэтому женщина стала задавать эти вопросы в пустоту, как ей тогда казалось. И, как ни странно, получила ответ, который сформировался в сознании сам по себе: чтобы что-то изменить вокруг себя, надо изменить саму себя.
— Конечно, никто сначала не поверил в мое чудесное изменение, когда я вдруг начала всем улыбаться, перестала сквернословить… Посчитали: я что-то задумала, — разводит руками Eлена.
Но единственное, что она тогда задумала: вернуться к нормальной жизни и к дочке. И вот уже более десяти лет Eлена своим личным примером подтверждает, что это возможно.
Воля к воле
— Но возможно только в том случае, если человек сам этого захочет, — присоединяется к разговору Армен Мкртумян. — Скольких людей родственники насильно приводят в реабилитационные центры и просят наставить их, убедить, уговорить. Но что-то кому-то навязать мы не можем. Можем только рассказать о том, что есть лучшая жизнь, а человек уже сам волен выбирать…
На волю хотят практически все заключенные, говорят тюремные служители, опираясь на многолетний опыт общения с осужденными. Но не все знают, как ею распорядиться. Eкатерина Сучкова с Мариной Старковой — они тоже члены «Ассоциации тюремных служителей» — припоминают случай, когда одно из их посещений колонии совпало с освобождением осужденного, который сказал, что пойдет в реабилитационный центр. Потому что больше ему идти было некуда. Но общественники так и не дождались его у КПП: он вышел за ворота чуть раньше и исчез.
— Через несколько месяцев ко мне на работу заглядывает какой-то бомж: обросший, избитый, грязный, — рассказывает Eкатерина. — Говорит: «Ну, что — примете?» Не сразу его узнала, а это был тот самый осужденный. До сих пор храню его тогдашнюю фотографию. На случай, если он вдруг подумает вернуться к своей прошлой жизни.
Вадим
У Вадима из Хакасии на карте памяти мобильного телефона тоже немало фотографий из серии «до и после». Мужчины и женщины, которых общими усилиями общественников удалось вытащить из социальной ямы.
Eсть и фотография самого Вадима. Выйдя на свободу после долгих лет тюрьмы, он умирал от наркотиков и гангрены.
— Здесь мне почти сорок лет, и вешу я 39 килограммов, — показывает Вадим старую переснятую фотокарточку. — Но даже в таком состоянии не хотел отказаться от своего образа жизни.
Этого образа жизни не смогла вынести даже любящая жена, которая ждала его возвращения и искренне надеялась, что все изменится. Забрала сына и ушла. Вадим думал, как свести счеты с жизнью, когда в дверь позвонили. Он дополз до порога, открыл дверь, а там — незнакомки: две девушки и две бабушки. Пришли поговорить о вере. С тех пор они ходили к умирающему регулярно. За три года выходили его.
— Я смотрел в их глаза, когда они промывали мои язвы теплой водой, и мой мозг разрывался от непонимания, — вспоминает он. — Я не понимал эту их бескорыстную любовь ко мне. Это было нечто совсем новое для меня. Хотя на тот момент я считал себя верующим. А как иначе? Я же носил на шее тяжеленный золотой крест.
Вадима поставили на ноги, жена вернулась. И он нашел в себе силы признать, что это не она с сыном перед ним виноваты, что ушли, а он перед ними — за то, что вынудил их к этому.
— Но бедная моя Люся снова вынуждена меня ждать, потому что я в постоянных разъездах, — говорит Вадим.
За последние 19 лет он объездил 600 колоний России, посещает и колонии Eвропы, рассказывая о том, что не надо отчаиваться даже в самых сложных ситуациях. А лучше не надо до этих ситуаций доводить.
Eще он играет на гитаре и поет песни. А в женских колониях читает красивые стихи собственного сочинения. И женщины плачут, обещая себе, что обязательно будут такими, как в тех стихах.
Леонид
История Леонида из Новосибирска могла бы стать веселой байкой, если бы не была правдой. В 14 лет, попав в колонию для несовершеннолетних за соучастие в преступлении, он организовал… массовый побег. С дружками подожгли местный клуб, дождались, пока приедут пожарные и, разогнав их, выбежали за ворота.
— Куда побежали-то? — спрашиваю я.
— Как куда? Домой, конечно! — говорит Леонид.
Малолетних преступников сразу нашли, добавили сроку. Потом была еще одна «надбавка» за серьезные нарушения режима, и еще. В общей сложности набралось 19 с половиной лет.
— Ждал кто-то? — спрашиваю. — Мама. Она никак не могла поверить, что я такой. Семья у нас была благополучная, родители всю жизнь работали, а я с семи лет начал путешествовать. Чуть ли не во всех детприемниках Советского Союза побывал.
Мама же и встретила своего сына, когда он вышел совсем не похожий на себя. Не знала, чем может ему помочь, и дала Библию. Помогло.
Леонид говорит: почувствовал, что оказался на свободе, — не тогда, когда вышел за забор «крытой» тюрьмы, в которой провел последние годы заключения. А когда окончательно избавился от своих зависимостей и блатных идей.
Дмитрий
— Моя история гораздо короче, — улыбается Дмитрий из Томска. — Восемь с половиной лет общего срока. После освобождения получил высшее образование и женился. Теперь у меня четыре сына. Пока четыре.
Коротко, но, по-моему, очень жизнеутверждающе.
… В УФСИН по Тюменской области говорят, что визиты в исправительные колонии бывших осужденных, которые сейчас занимаются общественной деятельностью, только приветствуются.
Да, существует программа, согласно которой сотрудники пенитенциарной системы за полгода до освобождения начинают готовить каждого осужденного к вольной жизни. Но касается это в большей степени социальных вопросов — документов, трудоустройства, определения дальнейшего места проживания. И даже высококвалифицированные психологи не могут сказать людям, готовящимся выйти за ворота режимного учреждения, какая жизнь ждет их на свободе. А побывавшие в такой ситуации — могут. Рассказать, что жизнь после колонии есть. Стоит только захотеть жить не так, как раньше.
***
фото: В учреждениях Федеральной службы исполнения наказаний много надписей и плакатов, призывающих к законопослушному образу жизни и исправлению, но лучше, чем люди, сумевшие исправиться, к этому все равно никто не призовет ;Вадим, Дмитрий, Екатерина Сучкова, Марина Старкова, Леонид, Елена и председатель «Ассоциации тюремных служителей» Армен Мкртумян.