Влюбиться в чужую страну…
Давно когда-то Илья Эренбург, который никогда не скрывал, а наоборот, всегда подчеркивал свою любовь к Франции, написал стихотворение. Первую строчку поэт взял из старинной баллады «Во Францию два гренадера из русского плена брели.»
Балладу эту написал немецкий поэт Генрих Гейне. Потом Михаил Михайлов в середине XIX века переложил на русский, а пел ее в концертах с огромным успехом Федор Шаляпин.
Илья Эренбург — в середине следующего века — вложил в свой текст иной смысл. «Во Францию два гренадера…» Я их, если встречу, верну. Зачем только черт меня дернул Влюбиться в чужую страну?» Поставил вопросительный знак и будто забыл о нем. Не ответил — зачем?
Человек, с которым я встретился в Дагомысе на журналистском фестивале «Вся Россия», тоже признавался в любви не к тому отечеству, в котором рожден. Но в отличие от Ильи Григорьевича уже не первое десятилетие объясняет устно, письменно и иными способами причины своей влюбленности «в чужую страну».
Речь идет об Уильяме Крафте Брумфилде, профессоре славистики университета Тутлейна в Новом Орлеане (США). А страна, которой он объясняется в любви, — Россия. И чтоб сразу поставить все точки над «i», добавлю: в 2014 году Брумфилд, профессор, доктор славянских языков, почетный член Российской академии художеств, отмечен премией им. Д.С. Лихачева «За выдающийся вклад в сохранение историко-культурного наследия России».
Все! Больше ни слова о титулах, званиях, наградах. Лучше расскажу о длинном и узком коридоре в цокольном этаже ступенчатой пирамиды комплекса «Дагомыс» на северной окраине Сочи. В дни фестиваля в этот коридор устремляются все, кто ласковому морю и жестокому солнышку предпочитает встречи и дискуссии.
Вот так и меня занесло в этот коридор, где на одной из выходящих в него дверей была прилеплена простая бумажка: «проф. Брумфилд».
Ну вот я сел где-то в середине небольшого зала и навострил уши. Потом перебрался поближе.
Американец (американец!), неплохо говорящий по-русски, рассказывал нам о России. Нет, не «о той России, которую мы потеряли». А о той, которая все еще рядом с нами. В наших городах, по которым не так давно, как стада слонов, топали панельные пяти-и девятиэтажки. Где в последние годы, при полном попустительстве художественных и прочих советов, доламывается или сгорает то, что осталось от прошлого. А на его месте воздвигаются новоделы на всякий вкус, подсмотренный то на западе, то на востоке.
Профессор говорил и показывал фотографии. Свои фотографии. Которые он сделал на Русском Севере, в Центральной России и в Сибири. Он рассказывал об архитектурном наследии России, и тон его рассказа совсем не напоминал типичный для российской прессы «плач Ярославны». Может, это от «многия знания», а может быть, от типичного американского оптимизма.
Для такой громадной страны, как Россия, и потери не могут не быть большими, говорил Брумфилд. Но они не критические. Причем оговаривался, что в маленьких городах мы можем увидеть целые улицы деревянных домов. Кстати, похвалил Тюмень, где собираются сохранить целую улицу памятников деревянного зодчества. Правда, причиной такого поведения лектор считает наличие богатого нефтяного региона. Но мы-то с вами помним, что борьба за улицу Дзержинского началась уже после того, как сырьевые округа несколько дистанцировались от тюменского юга.
Метод длительного наблюдения помог профессору заметить некоторые тенденции. Так, например, он считает, что наша практика — свозить различные постройки-памятники на одну улицу — малоудачна, поскольку при этом дома «теряют связь с ландшафтом, с энергетикой места, с живой историей.» Сильно мешают сохранению и юбилейные торжества. Так, он считает, что Казань, где проходила реконструкция по случаю тысячелетия города, много потеряла. (К его рассказу тюменцы тоже могли бы кое-что добавить. И в плюс, и в минус. Например, историю о том, как была практически срыта столица Тюменского ханства Чимги-Тура, зато построен стадион. Или как публикация в газете «Тюменская правда» помогла спасти дом на углу улиц Ленина и Дзержинского, на месте которого планировали построить вычислительный центр Главтюменьнефтегаза. Где теперь тот главк? А дом-памятник стоит уже тридцать лет.)
О себе профессор Брумфилд, засыпаемый вопросами, рассказывал не слишком охотно. Поэтому пришлось обратиться к письменным источникам.
. В 1970 году 26-летний выпускник университета в Беркли (Калифорния) впервые попал в СССР «для изучения архитектурной фотографии». После возвращения он показал свои снимки профессору славистики Глебу Струве. Снимки «глубокой России» потрясли Струве, который многие годы посвятил тому, чтобы сохранить дореволюционную культуру и литературу. Струве увидел талант фотографа в молодом слависте. Ну и начались поездки, что в советское время было не самым простым делом, на фоне событий «большой политики».
Уильям Брумфилд снимал Кижи в 1988-м и Кирилло-Белозерский монастырь в 1991-м. С 1995-го стал ездить на Русский Север — в Вологду и Архангельск. Он знает, что такое зимник, что такое попутный вертолет, что такое отечественный вездеход — уазик.
Лекция закончилась. Мы еще какое-то время поговорили и обменялись электронными адресами. Такой привычный и ни к чему не обязывающий обряд. Каково же было мое удивление, когда на мою почту начали поступать рассказы американского путешественника по России. Я понимаю, что никакого эксклюзива тут нет. Большая коллекция Брумфилда — памятники архитектуры Русского Севера. Почти 1100 фотографий, результат работы с 1999 по 2003 год, он подарил библиотеке конгресса США. А всего в его коллекции — свыше 12 тысяч черно-белых фото и 55 тысяч цветных файлов. Но все же.
Как стало известно из отечественных средств массовой информации, Уильям Брумфилд намерен пройти по следу великого русского фотографа Сергея Прокудина-Горского.
Между 1903 и 1916 годами Прокудин-Горский проехал по России и сделал 2000 снимков. Я думаю, что время от времени появляющиеся фотографии дореволюционной Тюмени — остатки все той же коллекции Горского. Вся она — на стеклянных негативах-пластинках — после долгих мытарств в эмиграции оказалась в Париже. После освобождения Парижа от фашистов была продана американцам родственниками фотографа. И сейчас тоже находится в библиотеке конгресса.
Среди планов — профессор Брумфилд хотел бы вернуться в Сибирь нынешним летом. Как знать, может быть, он и в Тюмени появится, чтобы сопоставить сегодняшние виды города с теми, что сохранил для человечества (и для нас с вами как части этого человечества) его предшественник. Сто лет тому назад.
P.S. Eсли вернуться к теме, с которой я начал свой рассказ, то хотел бы напомнить, что американец Брумфилд — не один такой. Мне приходилось встречаться и с французом по имени Рене Герра. Работая в качестве секретаря у русских писателей-эмигрантов, он сумел собрать и сохранить огромный литературный архив русского зарубежья.
Фото из коллекции Уильяма Крафта Брумфилда
***
фото: Музей деревянного зодчества в Суздале;Профессор Брумфилд за работой;Терем в деревне Погорелово, Костромская область;Соловецкий монастырь — фото С. Прокудина-Горского (1916 г.);С той же точки — фото У. Брумфилда (1998 г.).