«Нефтяная вышка» Николая Байбакова
К 100-летию Николая Константиновича Байбакова
15 апреля в Тюмени прошла VII Всероссийская научно-техническая конференция «Геология и нефтегазоносность Западно-Сибирского мегабассейна», посвященная 100-летию Николая Константиновича Байбакова.
ОЧЕРЕДЬ ЗА КЕРОСИНОМ
Обращаясь к студенческой аудитории, докладчики особо отмечали факт назначения Байбакова в 1944 году наркомом нефтяной промышленности СССР. Тогда ему исполнилось 33 года — такой молодой! Причинно-следственная связь такого стремительного восхождения на нефтяной олимп сына нобелевского рабочего, выпускника Азербайджанского политехнического института (1932), с утвердившимся в стране тоталитаризмом не рассматривалась.
Между тем результаты экономической политики партийно-политического руководства за первое десятилетие Советской власти выглядели удручающе. В условиях нарастающего дефицита продовольствия 6 декабря 1928 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о введении в крупных промышленных городах карточной системы на хлеб и другие продукты. Не лучше обстояло дело и с обеспечением в тот период населения страны керосином, основным товарным продуктом нефтяной промышленности. В 1928 году отечественная нефтяная промышленность, добыв 11,625 млн тонн нефти, превзошла довоенный уровень 1913 года в 10,281 млн тонн, тем не менее, в стране возник керосиновый дефицит. Существенный объем нефти и нефтепродуктов шел на экспорт, обеспечивая валютой потребности советского государства. Кроме того, в повседневной жизни советских людей наряду с керосиновыми лампами широко использовались разнообразные бытовые приборы: примусы и керогазы. В то же время в сельском хозяйстве происходил заметный рост тракторного парка, для которого основным видом топлива был тот же керосин. Только за 1921-1927 годы из США в СССР было поставлено более 24 тысяч тракторов «Фордзон». С 1923 года на Путиловском заводе в Ленинграде начался серийный выпуск первых советских тракторов. В результате для населения страны Советов повседневной реальностью стали длинные многочасовые очереди к керосиновым лавкам.
В ходе фракционной борьбы со своими противниками партийно-политическое руководство во главе с И.В. Сталиным обязано было представить народу простое и понятное объяснение непрекращающихся неудач в деле строительства социализма. И главная причина, и виновники найдены: «отчаянное сопротивление всех и всяческих темных сил». В апреле 1928 года в докладе на собрании актива московской парторганизации Сталин подчеркнул: «Была в свое время интервенция военно-политическая, которую удалось нам ликвидировать в порядке победоносной гражданской войны. Теперь мы имеем попытку экономической интервенции, для ликвидации которой нам не потребуется гражданской войны, но которую мы должны все-таки ликвидировать и которую мы ликвидируем всеми доступными нам средствами».
Такая установка генерального секретаря ЦК ВКП(б) вылилась: в деревне в «ликвидацию кулачества как класса», а в городе — в предание пролетарскому суду «специалистов-вредителей» во всех отраслях промышленности.
«НЕФТЯНИКИ-ВРЕДИТЕЛИ»
В мае-июне 1928 года в Москве в Колонном зале Дома Союзов прошел открытый судебный процесс по «Делу об экономической контрреволюции в Донбассе», получивший в советской и зарубежной печати более краткое название «Шахтинское дело». По сфабрикованному органами ОГПУ обвинению 53 инженерам и техникам угольной промышленности вменялась в вину не только «вредительская деятельность», но и создание подпольной организации, установление конспиративной связи с московскими вредителями и зарубежными антисоветскими центрами. Специальным присутствием Верховного суда под председательством А.Я. Вышинского 11 человек были приговорены к расстрелу, остальные получили различные сроки тюремного и лагерного заключения.
«Шахтинское дело» стало первой ласточкой в веренице последующих разоблачений «инженеров-вредителей» во всех отраслях промышленности: в нефтяной, металлургической, легкой, военной и горнодобывающей, на железнодорожном транспорте…
В марте 1931 года, когда будущему сталинскому наркому Байбакову исполнилось 20 лет (родился 6 марта 1911 года), коллегия ОГПУ вынесла постановление по делу «О контрреволюционной шпионско-вредительской организации в нефтяной промышленности СССР».
Еще до завершения дела в судебном порядке в советской прессе были даны категорические оценки, не оставлявшие сомнений в трагическом исходе для 76 арестованных специалистов-нефтяников.
Так, один из ленинских соратников Г.М. Кржижановский в ноябре 1930 года, в своем докладе «Вредительство в энергетике», отметил: «Вероятно, особо разительными успехами по линии вредительства могут похвастаться вредители-нефтяники. Еще в совсем недавнее время мы считали наше нефтяное хозяйство особо передовым, представляя его себе каким-то положительным оазисом по сдвигам технической реконструкции… И, тем не менее, оказывается, что здесь-то и было самое поганое вредительское гнездо, представляющее мощную организацию от своего верховного научно-технического совета до низовых производственных ячеек включительно».
25 ноября 1930 года в газете «Известия» была опубликована статья академика И.М. Губкина (1871-1939) под знаковым названием «Сорвать строительство нефтяной промышленности вредителям не удалось».
В декабрьском номере журнала «За нефтяную пятилетку» в передовой статье председателя правления Всесоюзного объединения «Союзнефть» Г.М. Ломова (1888-1937) под звучным заголовком «Вредительство в нефтяной промышленности» отмечалось: «В наиболее сконцентрированном виде работа вредителей отразилась в планировании нефтяной промышленности». Этот тезис обосновывался таким примером: «вредители» планировали добычу нефти в Грозном в 1932-1933 гг. в 4,081 млн тонн, а «расширенный пятилетний план» «Союзнефти» определил программу в 15-16 млн. Автор задал риторический вопрос: «Какие причины могли быть в свое время у «Грознефти» для искусственного сокращения добычи нефти по пятилетнему плану?» И тут же ответил на него: «Нефть надо было оставлять в недрах для того, чтобы сохранить ее для предпринимателей — такова директива вредителей».
Дело «нефтяников-вредителей» во главе с руководителем отрасли И.Н. Стрижовым было рассмотрено ОГПУ в закрытом порядке — шестеро расстреляны, остальных отправили для отбытия наказания в «нефтяной» Ухто-Печорский лагерь. Подобные меры «пролетарского правосудия» применили и к инженерно-техническим работникам «Азнефти». Нехватка специалистов здесь составляла: в 1929-м году — 570 человек, в 1930-м — 675, в 1931-м — 817, в 1932-м — 922 человека (!) Расстрельный кадровый лифт возносил выпускников профильных вузов на верхние площадки нефтяных вышек».
«Мои дела идут в гору, — писал Николай Байбаков брату в Москву. — В настоящий момент получил повышение и занимаю пост заместителя заведующего 3-й группы 1-го цеха Ленинского промысла. Нужно сказать, работа эта требует большой серьезности, так как быть техническим руководителем бывших двух промыслов — дело не совсем простое. Но все же, несмотря на это, я чувствую, что смогу оправдать свое назначение…»
ТРЕВОЖНЫЕ ТЕНИ
Задумывался ли выпускник Азербайджанского политеха Байбаков о причинах и обстоятельствах исчезновения технического директора «Азнефти» Ф.Г. Рустамбекова и других руководителей региональной нефтяной отрасли?
Об этом в его воспоминаниях «Дело жизни», «Сорок лет в правительстве», «От Сталина до Ельцина», «Моя Родина — Азербайджан» — несколько строчек. «Жизнь моя была ясна и пряма. И все-таки появилась в ней тревожная тень. Она вдруг надвинулась на меня зловещим словом «вредительство». За вредительство сняли с работы и отдали под суд управляющего трестом «Лениннефть» Крылова. Та же судьба постигла и многих других известных мне дельных руководителей…»
Материалы архивных уголовных дел на «инженеров-вредителей» свидетельствуют, что большинство арестованных специалистов, особенно те, кто работал на угольных шахтах, нефтяных промыслах, железнодорожном транспорте и занимался научно-исследовательской деятельностью еще с дореволюционного времени, не скрывали своего негативного отношения к советской власти и высказывали «сомнения в правильности политики партии и правительства в области экономического развития страны, темпах и методах индустриализации. «Такое поведение и их «насмешливое отношение к вере трудящихся в скорое построение общества социальной справедливости» рассматривалось партийными функционерами и чекистами не иначе как «вредительство».
Начав осуществление глобальных промышленных и аграрных преобразований, партия по существу не была к этому готова. Прежде всего, она не обладала собственными человеческими ресурсами для выполнения сложных технических и хозяйственных задач и не имела практического опыта управления экономикой нового времени. За ней не стояла интеллигенция, на которую можно было бы опереться, а те специалисты старой школы, что еще оставались на службе у государства, не представляли надежного партнера. С ними у партии никогда не было нормальных взаимоотношений из-за того, что их убеждения и образ жизни напоминали о свергнутых «буржуях и помещиках». Как сама партия, так и часть очарованных ее идеологией рабочих, откровенно относились к интеллигентам старой формации как к «социально чуждым элементам». Их всегда держали под подозрением, а саму временную полезность «обществу социальной справедливости» рассматривали, как правило, через призму политической благонадежности.
Жизненная необходимость заставила большевиков пойти на союз со старыми специалистами и остатками буржуазной бюрократии. Союз этот был вынужденный и потому очень непрочный. Передав в руки беспартийной интеллигенции многие рычаги управления и хозяйственного контроля, партия одновременно возложила на нее и ответственность за свою экономическую политику, и ее возможные провалы. В начале 30-х годов эти люди были превращены в основного виновника кризисов сталинского управления. Начиная с процессов «инженеров-вредителей» в угольной и нефтяной промышленности, Политбюро ЦК ВКП(б) и ОГПУ проводило систематическое уничтожение специалистов, объявляя их «врагами народа» и организаторами различных подрывных акций в сфере экономики.
С помощью насилия большевики конструировали новое, неведомое миру общественное устройство, полное противоречий и парадоксов, и этим же средством они пытались исправить его несовершенство.
Неудачи, аварийные ситуации, невыполнение плановых заданий — все списывалось на вредительство. Когда на промысле Байбакова из-за негодности подъемного оборудования в скважину упали насосно-компрессорные трубы, молодой руководитель тоже попал под подозрение ГПУ Закавказья, которым командовал Л.П. Берия (после 1931 года — 1-й секретарь ЦК КП(б) Грузии, затем Закавказского крайкома ВКП(б).
Не дожидаясь понятной развязки, Байбаков отказался от отсрочки по призыву на военную службу и добровольцем ушел в Красную армию. Подальше от родного Азербайджана — на Дальний Восток. Это бегство на окраину страны спасло его от «превращения в лагерную пыль».
Окончание следует.
***
фото: Николай Байбаков и Алексей Косыгин (вверху);Красноармеец