Из окружения
Окончание. Начало в N 26.
Командир отделения 624-го стрелкового полка А.К. Кучинский:
«Пошли мы на сближение с противником. Через рощу вдоль дороги — перебежками дальше, и вдруг по нам ударили пулеметы. Разорвался один снаряд, потом другой. Залегли, пытаемся вести наблюдение, но ничего не видно, да и немецкий пулемет строчит так, что головы не поднять. Решили сменить позицию, выдвинулись на ржаное поле. Окопались. Так день и прошел — перебежки, перестрелки. У меня сохранилась записная книжка: «Первый бой. Из 53 человек нашего взвода в живых осталось 19…»
Маршал Бирюзов, командовавший в тех боях 132-й стрелковой дивизией, вспоминал: «Куда тяжелей пришлось тогда левому соседу — 137-й стрелковой дивизии, на стыке с которой враг наносил главный удар. Здесь бой достиг наивысшего напряжения. Весь район, казалось, был залит кровью и объят пламенем. Горело все: подожженные немцами деревни, подбитые танки, автомашины…»
В день своего первого боя -13 июля 1941 года — дивизия отбила все атаки противника и не отступила ни на шаг.
Тогда противник усилил давление на фланги, на соседей справа и слева. К ночи гул танковых моторов и грохот орудий был слышен уже в тылу. Прорвав оборону 13-й армии, танки Гудериана устремились по пыльным дорогам на Пропойск (сейчас Славгород) и Чаусы. Так 137-я стрелковая дивизия оказалась в окружении.
ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ
Приказа на отход не было, и дивизия продолжала занимать свои позиции. Стало темнеть, когда наши бойцы захватили немецкую автомашину, заехавшую прямо в боевые порядки. Гитлеровцы то ли сбились с дороги, то ли посчитали, что здесь уже не может быть советских войск. При важных пассажирах оказались ценные документы.
А.В. Шапошников: «В портфеле была и карта с обозначением рубежей, на которых предстояло быть немцам, и даже даты, вплоть до Горького. И, надо сказать, графика движения на восток немцы придерживались.»
Историограф 137-й Бобруйской ордена Суворова стрелковой дивизии Валерий Киселев побывал в июле 1976 года на том месте первого боя у села Червонный Осовец: «. Все заросло бурьяном. На окраине села памятник: бронзовая фигура солдата, ограда, внутри — четыре широких братских могилы. Сколько же здесь лежит наших солдат? Старожилы считают: «Человек двести. Но не все здесь, в лесу много могилок. Как снопов их лежало на поле, как снопов.» Сколько раз мне потом приходилось слышать на длинном пути дивизии от старушек это выражение — «как снопов».
В ночь на 14 июля 137-я стрелковая дивизия получила приказ на отход — четырьмя колоннами в общем направлении на Чаусы.
Гитлеровское командование рассчитывало, что окруженные южнее Чаус советские войска начнут быстро распадаться, и перебросило свои главные силы в район Кричева, где по реке Сож спешно занимали оборону резервные части Красной армии.
Наводчик 45-миллиметрового орудия батареи 409-го стрелкового полка Ф.Е. Петров: «Когда подошли к Кричеву, комбат приказал занять здесь оборону. Наш расчет занял позицию на центральной улице, на правой стороне проезжей части, второе орудие установили на другой улице, так как ждали танки на дороге от станции Чаусы. Прошло несколько минут, начался обстрел, промчалась полуторка, стоявший на подножке незнакомый командир крикнул, что за ним идут немецкие танки. Видел, как снаряды попали в орудия, стоявшие впереди, как повалились там бойцы. Наш командир взвода, увидев это, приказал отступить. Выпустили последний снаряд, и побежали по улице под свист пуль. Нас было трое, забежали во двор, оттуда через огород в овраг. Командира орудия и взводного я больше не видел, что стало со вторым орудием — тоже не знаю.
Прошли сады, в ямках в овраге встретили и подняли еще несколько бойцов. Собралось нас так семь-восемь человек. Солнце закатывалось. Лежим под липой, подошла женщина, расспросили ее об обстановке в городе. Рассказала, что в Кричеве полно немецких автомашин. Рано утром один из нас пошел искать, где бы там, в овраге, попить, и его остановил немец с автоматом. Пришлось и нам подняться. Повел нас всех через двор хозяйки, она еще успела дать нам по кружке молока. Набралось нас человек двадцать, повели к реке, заставили наводить понтонный мост через реку. Сначала нас держали во дворе сельпо, потом перегнали на территорию цементного завода. В начале августа погнали в Могилев. Перед началом движения немцы объявили, что нас здесь пять тысяч человек. Из Кричева до Могилева шли несколько дней. Кто стер ноги и не мог идти, тех немцы пристреливали. В Могилеве нас держали около Дома Красной армии рядом с Днепром. Офицеров, попавших в плен в форме, держали отдельно. Некоторые младшие командиры маскировались под рядовых. После Могилева — Орша, Ново-Борисов, затем Германия. В начале октября нас вывезли на юг Германии, в Шварцвальд. Работали под горой, пробивали тоннель. Здесь меня сильно избили, чудом остался жив. В феврале 42-го, опухшего, меня отправили в лазарет. В мае, после поправочного лагеря, направили на сельхозработы, затем оказался в Лотарингии, на угольных шахтах. Освободили нас 14 апреля 45-го американцы…» Санинструктор 497-го ГАП В.П. Гаев:
«Перед прорывом из окружения у нас скопилось очень много раненых. Эвакуировать их было невозможно, поэтому разместили всех в лесной деревне Каменка, севернее Варшавского шоссе, в шести километрах от станции Веремейки. С ранеными оставили меня и санинструктора Григория Маличева. Полк пошел на прорыв, а мы… прятались в школе. Помогали нам местные жители всем, чем могли. За три месяца выздоровели и ушли в лес 107 человек. Умер только один политработник. А 14 октября 41-го 23 человека тяжелораненых и нас, медиков, немцы взяли в плен. Сначала был лагерь в Кричеве, на территории цементного завода. Начались ужасы и кошмары. Затем лагерь в Могилеве, а потом 326-й штрафной лагерь в Эльзас-Лотарингии. В декабре 44-го нас освободили американцы…»
… Дивизия продолжала свой путь на восток: переправилась через реку Проня севернее города Пропойска и 18 июля вышла к Варшавскому шоссе. В ожидании прорывавшихся из окружения остатков 132-й, 137-й и 160-й стрелковых дивизий там уже разместились засады противника.
Помощник начальника тыла 20-го стрелкового корпуса И.И. Цвик:*** «По плану прорыва через шоссе в авангард главных сил ставилась 137-я стрелковая дивизия, справа — 132-я, а слева — 160-я. Меня направили к полковнику Гришину для наблюдения и помощи. Персонально Гришин смотрелся лучше других командиров дивизий. Видно было, что этот человек — с железной волей…»
А.В. Шапошников:
«В этот момент к нам подъехала машина командира корпуса. Генерал-майор Еремин приехал лично проверить исполнение плана прорыва. Был он весь запыленный, небритый, смертельно уставший, так что его трудно было узнать. Я доложил обстановку. Он: «Надо оседлать шоссе, пробить брешь до Сожа и занять оборону на том берегу реки. Выполните -молодец, не выполните — расстреляю.» Вздохнул и уехал. Больше я его никогда не видел.»
К реке Сож вышли весь 771-й стрелковый полк, часть 278-го ЛАП, батальон 409-го стрелкового полка, управление дивизии во главе с полковником Гришиным. Другим подразделениям перейти Варшавского шоссе не удалось. Погибли командир 20-го стрелкового корпуса генерал-майор Сергей Илларионович Еремин и многие штабные работники.
Командир автобронетанковой роты разведбата 137-й стрелковой дивизии В.Г. Бакиновский: «Перед войной наш батальон был серьезной силой: около пятисот человек, двадцать мотоциклов, десять бронеавтомобилей, рота плавающих танков. Первую неделю войны разведкой практически не занимались, не имея связи с начальником разведки майором Зайцевым. Через Варшавское шоссе мы переходили первыми, полков еще не было. Поехали туда на легковой машине, попали под пулеметный огонь, машину со всем экипажем расстреляли, пришлось возвращаться одному. Вернулся в батальон -там все горит: машины, танки. «В чем дело?» — спрашиваю. «Комбат Соломин приказал все уничтожить и уходить». Сам он из окружения не вышел. Холеный офицер, был кавалеристом, в технике ничего не понимал. Да и коня своего не любил: напинает сначала, а потом садится.
Командир 238-го ОИПТД майор Маков тоже исчез, но говорили, что, когда по шоссе шла немецкая колонна, он выскочил и сел в их танк. После прорыва из окружения наш разведбат расформировали, а меня перевели в 771-й полк.»
Командир батальона связи 137-й стрелковой дивизии Ф.М. Лукьянюк: «Комиссара и начальника штаба разведбата решением трибунала разжаловали в рядовые. Это были не единственные случаи трусости и предательства. Тогда в дивизии шли разговоры, что изменниками оказались начальник артиллерии дивизии, замначальника политотдела по комсомолу. Много было претензий у командира дивизии к разведке. Ее начальник майор Зайцев в мирное время показал себя как грамотный и подготовленный командир, но на фронте — как трус и паникер. По разведке он ни одного приказа полковника Гришина не выполнил, мало того, своим враньем вводил его в заблуждение. Зайцева судил трибунал, он на коленях ползал, просил прощенья.»
Когда мы переправились через Сож, то выяснилось, что штаб нашего корпуса почти полностью уничтожен. Дивизия осталась без вышестоящего руководства. Тогда поехали в ближний сельсовет и добились прямой связи с Москвой. Полковник Гришин говорил, насколько я знаю, с кем-то из своих товарищей в Генеральном штабе, доложил обстановку и получил приказ совместно с воздушно-десантным корпусом отбить у немцев Пропойск. Мне поручили найти командира этого корпуса и договориться с ним о совместных действиях. Когда я его нашел, то он мне сказал: «Ничем вам помочь не могу, у меня ничего нет, кроме людей…»
Прикрывая переправу частей дивизии через Сож, погиб 2-й батальон 771-го стрелкового полка.
А.В. Шапошников:
«Все последующие дни, как только ветер дул со стороны немцев, становилось невозможно дышать от смрада. Трупы никто не убирал, а стояла жара.
Связист 771-го стрелкового полка А.М. Самойленко:
«Меня, раненого, с командного пункта батальона отправили в полковой медпункт. Отойдя метров на 20-30, я услышал, что стрельба внезапно прекратилась. Оглянулся, и тут меня охватил такой стыд и ужас, что я невольно закричал: человек 15-20 из второй роты — мне было видно — стояли в рост в своих ячейках с поднятыми руками. Это последнее, что я видел в батальоне.»
Все погибшие в том бою и оказавшиеся в плену красноармейцы до сих пор числятся без вести пропавшими. Останки навсегда оставшихся на месте прорыва из окружения десятилетиями лежали непогребенными рядом с Варшавским шоссе, где проносившиеся мимо «Победы» и «Жигули» сменили «Мерседесы» и «Ауди».
Осталась невыясненной судьба командира 771-го стрелкового полка полковника Ивана Малинина. То ли погиб, то ли попал в плен?.. Ответ из архива Минобороны России краток: «Пропал без вести 19 июля 1941 года». То есть в день прорыва 137-й стрелковой из окружения. В «Книге памяти» Нижегородской области другая дата «исчезновения» — «сентябрь 1942 года».
Ветераны дивизии считали, отношен и я между Малининым и Гришиным не просто сложными, а неприязненными. Командир полка был гораздо старше комдива, в одном с ним звании, считал себя достойным командовать дивизией. Почему полковник Гришин назначил капитана Шапошникова временно исполняющим обязанности командира 771-го стрелкового полка днем 19 июля, когда Малинин еще находился в расположении части? Сам Шапошников не верил, что Малинин перешел на сторону противника: «Он очень боялся плена, потому что в первую мировую войну был у немцев в плену. Вернувшись из плена, прапорщик Малинин пошел служить в Красную армию. Еще говорили, что Малинин, каким-то образом, связан с НКВД: быстро поднимался по служебной лестнице, в 1937 году избежал репрессий».
Ф.М. Лукьянюк припомнил еще один весьма странный случай: «Весной 1941-го дивизия перешла на новые штаты, которые считались секретными. И вдруг, эти документы после одного из совещаний в штабе дивизии пропали. А нашли у Малинина, который, по его объяснению, взял их по ошибке…»
После загадочного исчезновения командира 771-го стрелкового полка лишились своих должностей начальники особых отделов НКВД и дивизии, и полка Горшков и Потехин как «не обеспечившие оперативный надзор в закрепленных за ними частях».
Из окружения в бассейнах притоков Днепра, Прони и Сожа не вышли десять комбатов (из двенадцати, выехавших на фронт из Горького), многие командиры рот и взводов, два командира полка — 624-го и 771-го, начальники артиллерии и оперативного отдела штаба дивизии. В августе-сентябре 1941 года немецкие патрули и местные полицейские переловили окруженцев, отставших от основных сил прорыва. Имена тюменцев 19 1 9-19 21 годов рождения, призванных в 137-ю стрелковую дивизию до войны и переживших немецкий плен можно найти в книге «Запрещенные солдаты». Все они также считались пропавшими без вести.
Пробившиеся из окружения части 137-й получили пополнение из мобилизованных на войну тюменцев, родившихся с 1885 по 1918 годы. Тогда они еще не знали, что попадут в другое окружение. Более масштабное и жестокое.
В очерке использованы документальные материалы из книги В.К Киселева «Однополчане».
*** До войны в состав 20-го стрелкового корпуса входили горьковские 137-я и 160-я и владимирская 144-я стрелковые дивизии. Но по пути к фронту 144-я попала на другой участок обороны. Вместо нее в Чаусы прибыла полтавская 132-я стрелковая дивизия генерал-майора Бирюзова.