В бессрочной ссылке
70 лет назад, в октябре 1948 года, репрессированные советской властью литовцы были высланы в Тюменскую область.
Депортация
В то время будущий писатель Константин Лагунов возглавлял Вильнюсский уездный комитет комсомола. Через 45 лет в книге «Пред Богом и людьми» он написал: «.Обосновав акцию… уполномоченный МГБ продолжал: «Сейчас под расписку получите пакеты. В них списки подлежащих выселению. Операция начинается в десять вечера. Пять часов на сборы. В три ночи подойдут машины с солдатами. В пять утра эшелоны с раскулаченными отойдут от станции.»
Ровно в восемь я вскрыл пакет: в нем списки подлежащих выселению. Место жительства семьи и перечень всех ее членов — от главы семейства до грудного ребенка.
Тогда, в сорок восьмом, у меня не было ни колебаний, ни раздумий, ни угрызений совести. Не переживали подобного и те офицеры и солдаты, которые сопровождали раскулаченных до железнодорожной станции; и те, кто готовил списки выселяемых; и те, кто принимал нежданных и незваных переселенцев в далекой Тюмени. Сейчас, с высоты девяносто третьего года, оглядываясь на дела рук своих, я испытываю смятение: надо ли было?.. Так ли?..
Ровно в пять от всех железнодорожных станций Литвы отходят скорбные эшелоны и, набирая скорость, безостановочно катят и катят в далекую Сибирь. То была первая волна раскулачивания. Первая, но не последняя».
Расселение
Депортированных в наш край литовцев расселили в Ярковском, Байкаловском, Тобольском, Юргинском, Заводоуковском, Нижнетавдинском районах и использовали на лесозаготовках. Все они — 1382 человека — состояли на учете в местных отделениях МГБ.
Один из них, Витаутас Казюленис, рассказывал позднее:
— Везли нас месяц. В Тюмень приехали за нами машины — и в Байкаловский район, Бачелинский лесозавод. На реке Тобол сплавляли лес, пилили шпалы и доски. Некоторых поселили в бараках, в каждой комнате по 4-5 семей. А моих стариков отправили в колхоз, поселили в доме Куприяновых. И предупредили их, что мы — бандиты, страшные люди, можем и зарезать. Но мы с Куприяновыми все равно подружились. Знаешь, кто нас свел? Голод. Я и сейчас их сына Шурика вижу. Три годика, ноги как спички, животик торчит, глазки черные-черные. Не плачет, молчит. Лежа на боку, ползет к моей маме. Тут сам не будешь кушать — все отдашь этому ребенку, кто бы он ни был. Мама моя его откормила: мы-то из дома хоть муки взяли, а у Куприяновых вообще ничего не было.
Казюленис в 1989 году приезжал в Бачелино, чтобы перевезти останки умершего здесь отца в Литву. Я спросил: — Ты заходил к ним? — Встретил хозяйку. Она все помнит. Сказала мне: «Благодарю Бога за вас. Eсли бы не твоя мать, мой Шура бы не выжил». — Когда тебя арестовали? — В марте 1951-го. Вызвали в район как бы на курсы трактористов и арестовали. Отвезли в Тюмень. В этом доме (в здании УМГБ по Тюменской области на углу улиц Республики и Семакова — А.П.) в подвале сидел полгода. Здесь же допрашивали.
— За что арестовали? — За организацию. Был у нас Казис Янкаускас, агроном или зоотехник в Литве. Eму 30 лет, а мне — 17, и двух моих братьев в Литве Советы убили. Янкаускас как грамотный создал организацию. Назвал ее «Присяга в ссылке». Составил программу, стал выпускать газету на литовском «Без родных» (правильно «Без родины» — А.П.). И меня туда потянул.
— Но вы же не могли не понимать, что Сибирь — не Литва? Что выходы за границы спецпоселения запрещены? Что ваша переписка контролируется? .На что надеялись?
— Целей у нас было две: помогать друг другу и сохранить национальность — язык, обычаи, песни. Создали кассу взаимопомощи, свое кладбище. Потом домики для себя построили. Из Литвы нам семена цветов прислали. У нас много девушек было, а в Литве если девушка, то как же она без цветов?.. На что надеялись?.. Думали, что когда Сталин умрет, он же не вечен, нас отпустят на родину. Но газета была рукописная, поэтому МГБ всех узнало по почерку. Затащили меня в кабинет полковника Уралова. Смотрю, там газета, которую мы выпускали, и мои письма. Почерка совпадают. Ну куда мне деться? Все ясно. Рядом с газетой ее перевод на русский. Я пишу в газете, что когда Сталин умрет, то мы домой поедем. А по-русски они перевели: «Когда его убьют.» Так что дрожь берет.
Судил нас военный трибунал. Четырем, в том числе и мне, дали расстрел, остальным — по 25 лет. 26 февраля 1952 года меня вызвали наверх и зачитали, что расстрел заменили на 25 лет. Потом я узнал, что двух наших расстреляли в тот же день».
Последний расстрел
Двое расстрелянных — 33-летний Казис Янкаускас и 44-летний Антанас Кибартас. Военный трибунал Западно-Сибирского военного округа, рассмотрев в Тюмени в закрытом судебном заседании дело на 12 ссыльных литовцев, признал Янкаускаса и Кибартаса организаторами националистической «Присяги в ссылке». Их тела закопали в березовой роще за городом. Сейчас остатки рощи примыкают к улице Николая Федорова.
Областное управление МГБ возглавлял тогда полковник Сергей Соловьев. Упомянутый в рассказе Казюлениса полковник Уралов был начальником отдела УМГБ. После Соловьев добился, чтобы в Тюмени приговоры к ВМН не приводились в исполнение. Свое ходатайство в МГБ СССР он мотивировал отсутствием в городе «специального расстрельного места, отвечающего требованиям конспирации».
Казюленис отбывал отмеренный ему военным трибуналом 25-летний срок в Норильске.
— Привезли нас в августе 1952-го, посадили в грязь у ворот пятого лагеря. К нам вышла не охрана, а зэки, бригадиры. Они били нас руками и ногами, обещая «на учить родину любить». Потом мы узнали, что эти «бригадиры» фактически управляют лагерем. Мы решили, что такое нельзя терпеть. Самым главным у них был зэк по кличке «Ворон», так наш Ионас Шустик на следующий же день, как бы случайно, снес ему голову топором.
В этом лагере нас, литовцев, оказалось человек пятьсот. И мы продолжали ждать, когда умрет Сталин. А когда это случилось, началось восстание. Я сам поднимал над бараком черный флаг. Стали пересматривать наши дела. Комиссия пишет: отпустить, отпустить, отпустить. А по мне решили: «Этот еще нехорош». Но срок скостили — до 10 лет. Потом уже из «десятки» освободили на два года раньше за то, что хорошо работал.
Получаю справку, а в ней написано: «Возвратить в. Тюменскую область». Я назад в лагерь: «Не поеду в Тюмень! Мои там все умерли. Лучше тут останусь». После такого разговора Тюмень заменили на. Тайшет. Но мне же в Литву надо. Стал писать Хрущеву: «Отсидел по политической статье. Живу хорошо, но хочу учиться. На русском языке не получается, поэтому прошу разрешения вернуться в Литву.» Через два месяца приехал чекист. Объявил о возвращении мне всех прав гражданина Советского Союза. Я ему говорю: «Выпить бы, но магазины уже закрыты». «Ничего, — отвечает, — подожду». Всю ночь с ним, как с тобой, разговаривал. Утро подошло — сходил за водкой.
Реабилитация
В 1956 году у прокуратуры возникли сомнения в объективности оперативного дела «Моль» в отношении ссыльных литовцев. Основанием для проверки явилось заявление осужденного к 25 годам заключенного Вайшнориса «о применении к нему со стороны Соловьева недозволенных методов следствия». Проще говоря, пыток. У Соловьева, начальника УКГБ по Тюменской области, образованного после 13 марта 1954 года, сомнений в чрезмерной строгости наказания ссыльных литовцев не возникало. В своем объяснении от 17 декабря 1956 года он указал: «.Преступная антисоветская деятельность. проходящих по оперативному делу «Моль», доказана помимо показаний арестованных изъятыми антисоветскими документами: программой, уставом, газетой, перепиской. Следственное дело рассматривалось военным трибуналом с участием сторон: государственного обвинения и защиты. Обвиняемые имели полную возможность отказаться от данных ими на следствии показаний при передопросе их прокурорами, при предъявлении им обвинения и, наконец, в суде. Они этого не сделали лишь потому, что знали об имеющихся в их деле документах, изобличающих в проведении антисоветской деятельности. Участники операции «Моль» по разоблачению антисоветской националистической организации «Присяга в ссылке» были поощрены руководством МГБ СССР». Сам Соловьев получил в мае 1952 года орден Красного Знамени.
Он признал, что «.получив от свидетеля показания о наличии у арестованного Вайшнориса пистолета, вызвал его к себе на допрос и стал спрашивать, где он хранит оружие. Вайшнорис сидел у меня в кабинете и, нагло глядя мне в глаза, улыбался. На мое трехкратное предложение сесть на стуле, как полагается, не реагировал. Тут я не выдержал и действительно ударил Вайшнориса ладонью руки два раза по щеке, после чего он сел на стул нормально и вел себя хорошо. В дальнейшем ходе следствия Вайшнорис сознался, что имеет пистолет «парабеллум» и указал место его хранения. Пистолет изъят и приобщен к следственному делу. Бесспорно, таких действий с моей стороны допускать не следовало бы.»
Оказалось, что «парабеллум» Вайшнорис купил у местного фронтовика за две бутылки водки. После войны такие случаи не были редкостью в тюменских селах.
Бюро партийной организации УКГБ ограничилось обсуждением Соловьева. Но начавшаяся после смерти Сталина и получившая развитие после XX съезда КПСС в феврале 1956 года реабилитация жертв политического террора достигла Тюмени. Требовалось на местах найти и наказать участников массовых репрессий. Соловьеву припомнили все прошлые нарушения социалистической законности в Ленинграде, Куйбышеве, Йошкар-Оле и перевели с большим понижением начальником тюремного отдела УМВД Тюменской области, а еще через два года уволили из органов.
Возвратившийся в Литву Казюленис работал шофером, окончил строительный техникум. После постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР от 20 марта 1980 года «О неотложных мерах по усилению строительства в районе Западно-Сибирского нефтегазового комплекса» приехал в составе ДРСУ-12 Литовской ССР строить город Когалым. Там мы и познакомились: я был тогда заместителем начальника Сургутского отдела КГБ и «курировал» прибалтийские строительные организации. Часть специалистов из Латвии, Литвы и Эстонии не испытывала симпатий к советской власти: их родственники служили во время Второй мировой войны в антисоветских вооруженных формированиях, участвовали в карательных акциях против еврейского населения, в боях с частями Красной армии, в послевоенном националистическом движении «лесных братьев». Отбывали ссылку в Тюменской области.
.Особых проблем с прибалтами-строителями города Когалым не возникало. Возглавлявший это дорожно-строительное управление Антанас Янкаускас был племянником Казиса Янкаускаса, расстрелянного в 1952 году и реабилитированного к тому времени как «необоснованно пострадавшего (?) по политическим мотивам (?)».
Раскопки
После возвращения из Когалыма в Литву Казюленис занялся поиском захоронений земляков, погибших в боестолкновениях с подразделениями войск МВД в 40-е — 50-е годы, устанавливал в тех местах мемориальные знаки. Последний раз звонил мне года три назад. Просил встретиться в Тюмени с литовскими волонтерами, которые ухаживают за могилами умерших в ссылке литовцев. Для этого в республике с небогатым бюджетом разработана специальная государственная программа. В разговоре мой собеседник сообщил, что составил карту захоронений считавшихся исчезнувшими «лесных братьев».
— А когда находишь останки красноармейцев, погибших при освобождении Литвы от немецких оккупантов, то как с ними поступаешь?
— Также хороню, как своих, по-человечески. Они же не виноваты в том, что случилось с Литвой, с Россией, со всеми нами.
* * *
Из недавно рассекреченного «доклада МВД СССР» следует, «что по состоянию на 01.01.1950 г. на учете состоит 2 млн 572 829 выселенцев и спецпоселенцев. В Казахстане — 894432 человека, остальные, примерно поровну, распределены и размещены в Средней Азии, на Урале и в Сибири. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26.11.1948 года все эти люди расселены в местах поселения навечно.»
Примечание: Полностью воспоминания Казюлениса о ссылке в Тюменскую область опубликованы в сборнике «58-я. Неизъятое. Изд-во АСТ Москва, 2018».