«На той далекой— на Гражданской…»
Окончание. Начало в N 53.
С началом Великой Отечественной войны и после ее победоносного окончания Сталин наложил запрет на любое проявление интереса к событиям Гражданской войны. Генералиссимус, объявленный коммунистической пропагандой «главным организатором и вдохновителем разгрома гитлеровской Германии и империалистической Японии», более не нуждался в вымышленных подвигах во время Гражданской войны. В полководческих способностях «красных кавалеристов» Ворошилова, Буденного, Тимошенко, Тюленева он разочаровался.
Важнейшим фактором отпора фашистской агрессии стал патриотизм. Шло сознательное копирование отдельных черт и признаков дореволюционной и белой армии: упразднен институт комиссаров, восстановлены единоначалие и воинские звания, введено ношение погон и нашивок за ранения, появились гвардейские полки и дивизии, солдатский орден Славы заставлял вспомнить о Георгиевских крестах, военные суворовские и нахимовские училища для малолетних воспитанников создавались по образцу и подобию кадетских корпусов. Внедрялась идея национального, внеклассового братства.
Чужие или свои?
Война против гитлеровской Германии и ее союзников привела к коренным изменениям в психологии и поведении зарубежной русской эмиграции, насчитывавшей, по определению Ленина, «более двух миллионов человек».
«Мы могли ожидать, — отмечалось в официальном заявлении МИД СССР, — что немцы и японцы в борьбе с Россией используют эмиграцию, что эмиграция соблазнится и пойдет с ними. Этого не случилось. Тех, кто пошел на службу к неприятелю, было сравнительно мало. Наоборот, в разных странах эмиграция в разных формах проявила симпатии к советскому народу. К советским представителям за границей обращались с просьбами о зачислении в действующую армию, о формировании русских добровольческих частей, вносили деньги в фонд обороны и т.д.»
Эти настроения в октябре 1942 года, когда судьба государства решалась на Волге, как нельзя лучше выразил поэт-эмигрант, участник белого движения в Сибири Георгий Ревский:
«Да, какие пространства и годы
До тех пор ни лежали меж нас
Мы детьми одного народа
Оказались в смертельный час.
По ночам над картой России
Мы держали пера острие
И чертили кружки и кривые
С верой, с гордостью за нее.»
Однако до официального признания возможности примирения сторон, противостоявших в Гражданской войне, Сталин не поднялся. Проживавшие в странах Восточной Eвропы и в Манчьжурии, освобожденных Красной армией от немецкой и японской оккупации, «бывшие белые» были арестованы и заключены в многочисленные лагеря НКВД СССР.
Возвращение комиссаров
После смерти Сталина (1953), развенчания его культа ХХ съездом КПСС (1956), реабилитации красных полководцев Гражданской войны Тухачевского, Якира, Уборевича, Блюхера, Eгорова, Примакова и других, оживления исторической науки и краеведения сложились, казалось, условия для примирения «красных», «белых», «зеленых», «автономистов» и «националистов» Гражданской войны. Из общества уходили страх и ненависть. Вся культура становилась антисталинской.
Режиссер-фронтовик Григорий Чухрай снял в 1956 году фильм «Сорок первый», в котором два смертельных врага — красноармейка Марютка и белый офицер Говоруха-Отрок полюбили друг друга. В 1957 году киностудия имени Горького выпустила трехсерийный фильм по роману Михаила Шолохова «Тихий Дон». О человеке, раздираемом противоречиями, мечущемся по кровавым полям Гражданской войны то с «красными», то с «белыми», то с «зелеными». Последним шагом к общественному пониманию необходимости их примирения мог стать роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», в котором главный герой — врач и поэт страдает от своей несовместимости с революцией, Гражданской войной и советской властью.
Однако редакция журнала «Новый мир» отказала в публикации этого произведения. Тогда Пастернак передал его в 1958 году на Запад. В СССР книгу объявили антисоветской, а ее автора, ставшего лауреатом Нобелевской премии по литературе, — предателем и клеветником. Президиум ЦК КПСС по представлению секретаря по идеологии Суслова принял постановление «О клеветническом романе Пастернака». Передовые рабочие и колхозники проклинали книгу, которую в глаза не видели. В народный фольклор вошел оборот: «Я Пастернака не читал, но осуждаю».
При обсуждении предложенной в 1961 году ХХII съездом КПСС Программы построения коммунистического общества в одной отдельно взятой стране — СССР — Хрущев, обращаясь к послевоенному поколению, составлявшему к началу 1960-х годов почти половину населения СССР, заявил: «В войне против Советского Союза германские империалисты преследовали не только захватнические, но и классовые цели — уничтожение первого в мире социалистического государства». Таким образом, по Хрущеву, Великая Отечественная война являлась прямым продолжением Гражданской. Для молодежи 60-х годов реанимировали суровую романтику революции и Гражданской войны. Вспомнили строки Эдуарда Багрицкого, написанные в 1932 году:
«Нас водила молодость
В сабельный поход.
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади уносили нас,
На широкой площади убивали нас.»
Теперь вы в ответе за Революцию. Комиссары вновь стали героями. У совершенно разных поэтов тех лет встречаются почти дословные совпадения. У Eвгения Eвтушенко:
«Грозные, убежденные,
В меня устремляя взгляд,
На тяжких от капель буденовках
Крупные звезды горят».
У Булата Окуджавы — фронтовика, чей отец — первый секретарь Нижне-Тагильского горкома ВКП(б), по вымышленному обвинению расстрелян в 1937 году:
«Я все равно умру на той,
На той далекой — на Гражданской.
И комиссары в пыльных шлемах
Склонятся молча надо мной».
Стихия бунта, мятежа, конной атаки подкупала молодежь своей кажущейся искренностью и чистотой. Но советские танки в Чехословакии в августе 1968 года раздавили надежды «шестидесятников» на «социализм с человеческим лицом». «Оттепель» сменило новое «примораживание» с частичной реабилитацией Сталина. Маршал Буденный стал трижды Героем Советского Союза (1958, 1963, 1968). При разочаровании в революционной идеологии началась идеализация врагов советской власти и Красной армии. «Комиссаров в пыльных шлемах» сменили «Ваши благородия».
Свои или чужие?
Один за другим на советские экраны вышли прославляющие «господ офицеров» фильмы: «Адъютант его превосходительства», «Белое солнце пустыни», «Служили два товарища», «Бег». В «Новых приключениях неуловимых», продолжении фильма «Неуловимые мстители» — о четверке подростков, лихо дурачивших комических белобандитов, беляку в золотых погонах впервые доверили песню о родине. Те, кого прежде на экране косила рядами чапаевская Анка-пулеметчица, оказались трепетными натурами, выступавшими за «единую и неделимую Россию».
Раньше «холодные головы, горячие сердца и чистые руки» могли быть только у чекистов Дзержинского. Белую эмиграцию стало допустимо считать не изменой и даже не ошибкой, а расколом страны. Когда-то белого офицера Козерского, ставшего красным командиром и участвовавшего в подавлении крестьянского восстания 1921 года в Тюменской губернии, ВЧК арестовало за распевание после полковой попойки царского гимна «Боже, царя храни!» А через пятьдесят лет за публичное исполнение куплетов про поручика Голицына, корнета Оболенского и комиссаров, которые «сидят в комнатах наших, и девочек наших ведут в кабинет», даже по комсомольской линии не прорабатывали.
Психологи утверждают, что исторические события при достижении 100-летнего срока давности «уходят» из массового общественного сознания. Их вывод подтвердили 100-летия Первой мировой войны (1914-1918), Февральской и Октябрьской революций 1917 года. Не вызвали заметного интереса и обсуждения соответствующие правительственные постановления, многочисленные издания документов и ранее запрещенных воспоминаний политических деятелей и военачальников. Общественность не взволновали новые телесериалы про Ленина и Троцкого, фильмы-ремейки «Тихий Дон» и «Хождение по мукам».
Несмотря на актуальность тревожного явления гражданского раскола и вялотекущих «гибридных войн» на постсоветском пространстве наблюдается отстранение политических партий, общественных объединений и исторической науки от обсуждения причин, характера и последствий «той далекой, Гражданской».
Неужели и через сто лет мы продолжим по инерции делить соотечественников на «красных», «белых» и «зеленых»? На своих и чужих?