Жил-был фотограф
Четвертый год я собираю карточки молодых солдат Отечественной войны.
Не лица, а лики
Их можно разглядывать часами. Как сказала однажды юная сотрудница «Тюменского курьера», заставшая меня в размышлениях над кусочками глянцевого картона: «Таких парней больше не делают!» Грубовато, конечно, но что-то в этой оценке есть. Но я не собираюсь дискутировать на тему, которую лучше меня сформулировал поэт, погибший в 1942 году под Новороссийском. Обращаясь к будущим поколениям, он сказал: «нам выпала такая участь, что пусть завидуют они.»
Совершенно неожиданно для меня самого возник вопрос: кто эти безвестные фотографы, благодаря которым мы может заглянуть в глаза военному поколению? В глаза нашему прошлому? Мне повезло: об одном из них я могу сейчас рассказать.
На своих снимках он ставил штампик: «сельский фотограф». Знаете, были когда-то такие. Не с нынешним почти невесомым электронным чудом, а с тяжелым ящиком-фотоаппаратом, с пачкой стеклянных пластинок (пленку, покрытую светочувствительной эмульсией, кажется, тогда еще не изобрели), эти фотографы пешком или на попутной телеге перебирались от деревни к деревне, предлагая свои услуги желающим.
Впрочем, отрывок, посвященный этому бродячему племени, я нашел на первых страницах уже забытого романа «Правила бегства», последней книги Олега Куваева.
«.Бродить по деревням с ящиком «Фотокора», с расхлябанной треногой. Рассаживать в красном углу избы инвалидов войны, женщин с кирпичными от загара лицами и торжественно вымытых пацанов. «Внимание: снимаю. раз, два, три, спасибо».
А в полуденный час на опушке лечь в траву и мечтать. Нет, не о снимке, который потрясет суетный мир фоторепортеров. Можно мечтать о бессмертии. Ты умрешь, а сработанные тобой фотографии будут висеть на стенах. Не лица, а лики. Какие немалые тысячи мужиков, напряженно глядевших когда-то в объективы, прямым ходом могут быть занесены в святцы! Ибо они соблюли главное условие святости — отдали жизнь не за себя, а за других.»
Книга эта, забытая в книжном шкафу на десятилетия, непонятным образом вдруг поманила меня. Магаданское издание 1980 года. Я помнил, хотя и зыбко, фабулу романа. Но именно эти страницы позабыл напрочь. Просто ошеломили меня эти два абзаца.
Как горный поток, внезапно вырвавшийся из-под скалы. Так и герой этого очерка ворвался в мою жизнь.
Он жил в Тюмени. Наверное, мы даже видели друг друга, Были знакомы с одними и теми же людьми. Могу об этом только догадываться — ни одной строчки, написанной рукой Фотографа, не сохранилось.
Eсть отрывочные вспоминания его внука. Eсть разрозненные документы, относящиеся к разным периодам прошлого века. Eсть десяток его фоторабот, из которых, кстати, образ самого автора вырисовывается достаточно симпатично. Но почему именно «Правила бегства» навязывают мне вольное прочтение весьма фрагментарной биографии? Или — наоборот — именно поэтому?
И почему-то вспомнил мамашу Кураж из пьесы Брехта того же названия. Как средневековая маркитантка, что шла за войском от сражения к сражению, так и заинтересовавший меня никому не ведомый молодой фотограф еще в 1918 году сорвался из города Белебея, что на западных склонах Урала.
Кто фотографировал Блюхера?
И пошел он с Красной армией куда-то на восток. А может его просто мобилизовали в эту армию? Но где выучился он фотоделу, прежде чем возник в августе или сентябре 1919 года в освобожденной от колчаковцев Тюмени в качестве штатного фотографа политотдела 51-й дивизии. Так, по крайней мере, написано в военном билете.
И тут я должен высказать одно предположение. Многим знакома фотография: начдив Блюхер в белом кителе, в военной фуражке и сверкающих сапогах стоит на крыльце дома Колокольникова, где разместился его штаб.
А вот кому позировал начдив — неизвестно. Вряд ли порученцы Блюхера бросились искать местных фотографов. Да и зачем, если в дивизии имеется свой «красный фотограф»? А снимок, парадный, торжественный, был необходим, чтобы показать обывателям, что в город пришла власть.
«Свой» фотограф мог, не торопясь, поставить перед крыльцом треногу с фотокамерой и спокойно выстраивать композицию. Более поздние работы показывают, что молодой фотограф это умел. Возможно, что официальный фотограф дивизии только снимал, а весь дальнейший сложный процесс велся уже в ателье Огибенина, из рук которого, как говорит Eвгений Бушаров, сотрудник «Дома Колокольникова», музей и получил эту фотографию. По крайней мере, Eвгений Бушаров согласился с моей точкой зрения.
Правила бегства
Eсли читателю история не наскучила, я назову имя — Семен Андреевич Носков. И мы продолжаем.
.До демобилизации, как и до конца Гражданской войны, еще далеко. Скорее всего, наш фотограф (он служил в 51-й сд до апреля 1923 г.) вместе с дивизией отправился на Перекоп — штурмовать Турецкий вал, преграждавший красным дорогу в Крым. Тогда ему повезло больше, чем герою фильма «Служили два товарища». Там кинооператор (Олег Янковский) снимает вражеские позиции, а его самого «снимает» выстрелом из винтовки белый офицер (Владимир Высоцкий).
— После Гражданской войны, — пересказывает семейную историю Носков-внук, — дед вернулся в Тюмень. Устроить собственное фотоателье — не получилось, а может и не хотел. Он стал сельским фотографом, разъезжает по окрестным уездам, фотографирует крестьян. К власти не прибивается, живет себе вольной жизнью.
Вот снимок 1923 года — «Крестьяне Тугулымского уезда». Как торжественно они выстроились на фоне большого дома — семьями. Тут же запряженные лошади. Окна в доме распахнуты, «чтоб лаковы сапожки было видно». В данном случае — из окна высовывается большая труба граммофона как признак культуры и благосостояния. Только откуда-то возникает тревожная нотка. Словно будущее уже подступает. Почему-то и в карточке Блюхера тоже ощущается горькая нота неведомой еще ни Блюхеру, ни крестьянам, ни самому фотографу-пророку судьбы. До нас, до нашего знания того, что с ними случится, — еще сто лет. Потому так остро воспринимается и белый парадный китель, и начищенный цветок граммофонной трубы. За ними не разглядишь ни убийственного финала маршальской карьеры, ни раскулачивания, ссылки и голодной смерти в трудпоселке с издевательским названием «Перековка».
Может, наш фотограф-пророк что-то ощущал-предугадывал и потому использовал свои «правила бегства», уходя в деревенскую глушь от опасной действительности с ее грохотом великих строек и армейских маршей. На «сельского фотографа» либо внимания не обратили, либо просто руки не дошли.
А вскоре и война. И мы можем выбраться на твердую дорогу, устланную документами и публикациями других авторов.
А он, мятежный, просит бури
В феврале 1942 года Семен Носков, 1895 года рождения (один из едва ли не последних призывных возрастов), зачислен в формируемый в Ялуторовске 820-й ОРАД — отдельный разведывательный артиллерийский дивизион Резерва Главного командования. Фотографом. Дивизион переброшен на Ленинградский фронт.
Дивизион занимается звуковой и звуко-оптической разведкой, засекая каждую стреляющую батарею противника и ежедневно предоставляя разведданные артполку, которому придан. «Командиры огневых подразделений всегда уверены, что стреляя по невидимым целям, их снаряды ложатся точно и наносят чувствительный урон противнику» (из рапорта командира 126-го артполка).
А что же наш фотограф? А он награжден орденом Красной звезды. Не откажу себе в удовольствии процитировать мотивировочную часть приказа полностью: «.в период подготовки наступательной операции и в ходе боев на Приморском направлении выполнял задание по фотографированию переднего края обороны немцев, находясь непосредственно в передовых траншеях.
При проведении съемки, отыскании объектов, проявил находчивость, смело выдвигаясь вперед, несмотря на сильный огонь противника. Добытый фотоматериал умело обработан в виде фотопанорамы, которая была доведена до пехотных и артиллерийских подразделений, что оказало значительную помощь при наступлении наших частей.»
Так вот чем занимался наш востроглазый фотограф! Уже не с громоздкой камерой на треноге, а, скорее всего, с трофейной «лейкой», оснащенной длиннофокусным цейсовским объективом, лазал он во время обстрелов на самом передке по окопам и фотографировал вспышки залпов вражеских пушек. Сторожась, чтобы блеск его оптики не привлек внимание врага и следом за щелчком фотокамеры не последовал сухой щелчок снайперской винтовки.
Потом спечатывал снимки в панораму, которая с соответствующими пояснениями вручалась расчетам пушечного артиллерийского полка, и те абсолютно точно накрывали несколькими залпами огневые позиции противника.
Сами понимаете, что, когда пушки врага молчали, ему в передовых окопах делать было нечего.
Автора!
Да, выстраивать композицию он умел. И превращал проходной, по сути, снимок (встали в кучку, а щелкни-ка нас браток, на память! Всего-то делов) в «картину маслом», что ли?
Где-то под Нарвой снимал Носков командование 820-го ОРАД. Снимал явно мимоходом. Но сколько внимания, я бы даже сказал любви, к деталям тяжелой войны и военного быта, которые превращают рядовой щелчок затвора в кисть мастера, а работу в художественное произведение.
Стоят пятеро. Одеты для войны — не для парада. Армия наступает, и весна наступает тоже. Но весна не спешит. Оттого трое в сапогах, а двое еще в валенках. Тот, что в центре, замполит дивизиона, взгромоздился на какую-то железяку — то ли валенки поберечь от сырости, то ли чтобы стать вровень с командиром дивизиона Яковом Пасько (второй слева). Какие хорошие лица, и как они, чувствуется, симпатичны фотографу. Те — офицеры, а он всего лишь сержант. Но сколько достоинства у человека, которого мы и не видим.
Фото Носкова как будто растворились во времени и в пространстве. Была тому, утверждает внук фотографа, и чисто житейская причина. Как и многие фотографы любил он фотографировать женщин, вобравших в себя (я тоже так считаю!) всю прелесть рода человеческого. А супруга, бабушка моего собеседника, по его же словам, ревновала старого фотографа отчаянно. Словом, когда Семен Андреевич скончался, бабушка уничтожила все снимки и негативы, а камеру велела продать.
Остались кое-какие карточки, разными путями попавшие в фонды музеев — тюменского и ялуторовского. Их я сейчас разглядываю, восхищаясь и дивясь: сколько любви и неистребимого интереса к жизни в этих оцифрованных прямоугольниках!
***
фото: С.А. Носков, 1942 год;Крестьяне Тугулымского уезда, 1923 год;Семен Носков, 1919 год;На Нарвском плацдарме, 1944 год;1945 год — фотогруппа 820-го ОРАД, С.А. Носков — крайний слева.