Отечественная война в отечественной литературе
Интерпретация
Я специально предварил свой текст словом «интерпретация», чтобы предупредить читателя: все, что следует ниже, на научное исследование не претендует.
Так, мысли вслух. Мысли человека, который не один десяток лет читает книги о Великой Отечественной войне. Не один десяток лет пишет об участниках этой войны — для газет и журналов, для радиопередач. Словом, есть потребность поделиться размышлениями.
Обратил ли внимание читатель, интересующийся «батальной литературой», что в последнее десятилетие появился совершенно иной вид этой литературы?
Я не собираюсь утверждать, что наконец-то появился новый Лев Толстой, который сумел, подобно Льву Николаевичу, «описать русское общество» в эпоху Великой Отечественной войны. Чего нет — того нет. Хотя пора бы. Времени с 9 мая 1945 года прошло достаточно. Толстой-то завершил свою эпопею через 67 лет после войны 1812 года. Но, с другой стороны, событий, сравнимых со Второй мировой, в человеческой истории еще не случалось. И все же литературный процесс, он же процесс осмысления и воплощения ВОВ в творчестве, шел все семь с лишним десятков лет.
Рискнуть, что ли, пусть бегло, пусть в одном газетном очерке «перелистать» написанное о Великой Отечественной войне?*1Eще стоят на книжных полках, еще читаются книги, написанные по горячим следам. Книги, пахнущие порохом и дымящейся (по словам танкиста и поэта Иосифа Дигена) кровью. (До сих пор помню университетские семинары по теме «военная журналистика», которые вел бывший фронтовик Борис Самуилович Коган. Сборник «Военная публицистика» в красном переплете храню уже более 50 лет). Я имею в виду написанное буквально с места событий — «Нашествие» Леонида Леонова, «Наука ненависти» Михаила Шолохова, «Непокоренные» Бориса Горбатова, «Радуга» Ванды Василевской. Прочитанные в незапамятные времена, эти книги и сейчас обжигают руки.
То, что было потом, когда замолчали пушки и дали разговаривать музам, разложить по периодам трудно. Литературные течения и факты совпадали по времени, переплетались. Попытаемся различить их. 2 Прежде всего надо назвать исторические труды советского времени, сохранившиеся в однотомниках и многотомниках. Это о них сказал когда-то начальник ГлавПУра генерал Eпишев: «Мы всеми силами стремимся сколотить единую историю Великой Отечественной войны.» И он укорял Константина Симонова за самостоятельность в описании военных действий, отстраненность от генеральной («генеральской?») линии в этом вопросе.
Хотя и в упорядоченное время случались и неожиданности, значительно опередившие литературный период. Я имею в виду повесть фронтовика Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» (1946), получившую даже Сталинскую премию (1947). 3 Но продолжим. Следующий литературный пласт — так называемая «официальная литература». Это книги маститых членов СП, одаренные премиями, наградами, вошедшие в школьные программы и энциклопедии. Фадеев. Михаил Бубеннов. Eлизар Мальцев и многие другие. 4 Почти одновременно потя нулись к бумаге военные корреспонденты. Журналисты и писатели «Красной звезды», «Известий» и «Правды». Военкоры фронтовых, армейских и дивизионных газет. Они обратились к своим фронтовым блокнотам, к дневникам, к своей бездонной памяти. Василий Субботин с книгой «Как кончаются войны». Эммануил Казакевич с прекрасной повестью о разведчиках «Звезда». Борис Полевой с «Повестью о настоящем человеке». Оказавшиеся ближе всех к тому, что потом назвали «окопной правдой», их романы и повести пользовались огромной (к сожалению, почти совсем прошедшей ныне) популярностью. 5 Их примеру последовали ревнивые военачальники.
Командующие фронтами и командармы. Авторы побед. Не знающие поражений.
О военные мемуары! Сколько труда безвестных адъютантов, архивных работников, литературных секретарей растворено в их страницах. Современные исследователи порой упрекают орденоносных авторов в некоторых натяжках, в стремлении выпятить одни страницы и аккуратно затушевать другие. Но будем справедливы — дети своей эпохи, они писали «как положено». Выстоявшие перед врагом и, случалось, перед самим верховным главнокомандующим, они отступали перед скромными параграфами широко известной в узких кругах пишущих людей книги под названием «Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати.» Не говорю уже о хозяевах кабинетов на Старой площади. 6 Весь предыдущий книжный строй едва не захлестнула новая волна. Мощная, временами, казалось, способная даже поколебать цензурные ограничения. Она едва не смыла накопившийся многотомный официоз с его выверенными формулировками, ударениями, оценками и точками зрения. Это была «лейтенантская проза». Eе сегодня все упрекают в романтичности, в отсутствии деталей «настоящего солдатского быта» (который мы позднее в избытке увидим на страницах «Проклятых и убитых» Виктора Астафьева).
Ушедшие на фронт мальчиками, «литературные лейтенанты», назовем их так, не увлекались фронтовым и выше того масштабом, но научились в силу своих командных должностей — во взводе, в роте, в батальоне — видеть поле боя целиком и смогли передать настроение воюющего человека. Это, безусловно, Юрий Бондарев («Батальоны просят огня»), Григорий Бакланов («Пядь земли»), Анатолий Ананьев («Танки идут ромбом»). И многие другие. Жаль, что не могу назвать всех. И особенно поэтов. Назову лишь тех, кто пришел на память первым, — Сергей Орлов, Александр Межи-ров, Константин Ваншенкин, Борис Слуцкий. (Не пишу — Симонов. Константин Михайлович остается неколебим на пьедестале из своих сборников, изданных еще во время войны). 7 За «лейтенантами» пошли другие тексты. Может, не такого литературного таланта, но побеждающие и убеждающие силой факта. Это воспоминания самих солдат Великой Отечественной войны. Частью записанные на магнитную и кинопленку, частью из устных рассказов, они не очень упирали на то, Как Это Происходило, сколько на то, Как Это Запомнилось. Так прошлое видится из сегодняшнего дня.
И не было тем воспоминаниям конца и края. Хотя личная линия фронта каждого их этих авторов — несколько сот метров перед его окопом. Это была подлинная война, пусть в ее представлении и недоставало яркости и, по понятной причине, литературной школы. 8 И вот, наконец, пришел час самой сильной, на мой взгляд, литературы. Да, именно Литературы рассекреченного военного документа.
Журналы боевых действий. Наградные листы. Списки безвозвратных потерь. Приказы, написанные в горячке боя, сохранившие и грохот, и горечь этого боя. Они врываются в память и в сознание, как все очищающий, сметающий иллюзии ветер.
К таким документам я отношу вывезенные из окружения бумаги 34-й танковой дивизии. Она летом 1941 года оказалась в районе Львова за откатившейся на восток линией фронта. Историю ее марша по немецким тылам процитировал современный историк Марк Солонин…
.Другой журнал — «Журнал боевых действий войск 1 Украинского фронта за декабрь 1943 года» повествует о не слишком известных событиях, как бы скрывшихся в тени великой днепровской победы, добытой осенью 1943 года.
После форсирования Днепра и освобождения Киева многим, возможно, казалось, что враг окончательно сломлен. Но Гитлер не хотел примириться с потерей Левобережной Украины и крушением Восточного вала, построенного по правому берегу Днепра. По его приказу фельдмаршал Эрих фон Манштейн взял обратно Житомир и предпринял новое наступление, надеясь отбить Киев и восстановить Восточный вал.
Войска 1-го Украинского фронта, которым командовал генерал армии Ватутин, встретили пехотные и танковые дивизии Манштейна (в их числе дивизию СС «Адольф Гитлер») на реке Тетерев.
«Больше месяца западнее Киева продолжались тяжелые оборонительные бои», — отметил этот эпизод Александр Петрушин в очерке «Как танкист из Тюмени Киев спас». В «Журнале боевых действий фронта» события излагаются почти в тех же выражениях, но с большим числом подробностей. Документ обширен. Я позволю себе лишь несколько коротеньких цитат.
Из записи за 11 декабря 1943 г.: «.1 гв. армия в течение суток вела ожесточенные (отметим разницу в оценках между написанным в 1943-м и написанным в 2015-м — Р.Г.) оборонительные бои с наступающими танками и пехотой противника, пытающимися ликвидировать плацдарм на западном берегу р. Тетерев. Во второй половине дня попытка противника ударом у рубежа Глухов — Верлоок крупными силами танков и пехоты уничтожить окруженные полки 328-й сд успеха не имела.»
Столкновение было трудным для обеих сторон. Позднее, когда Манштейн был отброшен, в приказе, переданном всем армиям, входящим в 1-й Украинский фронт, генерал Ватутин дал выход своим эмоциям: «.хуже штаба, чем штаб 1 гв. армии, я не встречал за всю войну.» Комфронта направляет командармам (а под его началом было 8 общевойсковых армий, одна танковая и одна воздушная) выписку из приказа Ставки, где было сказано: «.генерал-полковника Кузнецова снять с должности командующего 1 гв. армии.»
Журналы боевых действий, которые в обязательном порядке заполняли помощники начальников штабов — фронтов, армий, дивизий и полков, — всю войну скрупулезно и скупо вели хронику военной работы. Лишь иногда, как мы видим, прорывались эмоции даже у высокого командования.
Eще один журнал боевых действий, рассекреченный в последнее время, помогает увидеть крупным планом эпизод, относящийся уже к последним месяцам войны.
Честно говоря, журнал боевых действий 340-й стрелковой за январь 1945 года достоин отдельного рассказа. Мы вышли на него, прочитав письма рядового участника этих событий. Письма принес в редакцию племянник солдата, погибшего на правом берегу Вислы, неподалеку от города Данциг. Во время некоторого затишья Василий Колганов писал родным в д. Маслянка Тобольского района. Домой пришли два письма. А третьей была похоронка. Что случилось с 19-летним солдатом из Маслянки, в похоронке не сказано. Однако журнал боевых действий поможет представить последнее сражение, в котором принял участие Василий Колганов. .Написано сильно. Но разве это литература? Так, вероятно, скажет читатель, познакомившись с записями в журналах боевых действий. А что такое литература? — спрошу я в свою очередь. Литература дает нам знание и вызывает у нас сильные чувства. Когда я смотрю на вычерченные одним из штабистов 340-й сд схемы расстановки сил наших и немецких войск на 27 января 1945 года — в 16.00 и в 22.00. Когда я вижу воочию, как под нажимом немецких танковый клещей сплющивается плацдарм, который занимают на западном берегу Вислы осыпаемые пулями и снарядами батальоны 340-й дивизии. Я могу себе представить, как там сражался и как погиб Василий Колганов, красноармеец 1926 года рождения, награжденный за бои севернее Варшавы медалью «За отвагу», обещавший в своем последнем письме маме — «буду жив, напишу…»
* Автор придерживается хронологии и событий литературного процесса в том порядке, в каком они отложились в памяти и сознании.
***
фото: