Зам, или Сашины люди

ГЛАВА третья

Продолжение. Начало в N 2.

В семь пятнадцать утра, в костюме и при галстуке, Коновалов завтракал в столовой. Москвичи, поди, еще не встали. Он ел большие сырники в сметане, которых было два, а мысленно уже маячил третий, как отворилась дверь и в помещение вошел Байков, за ним Муравьев и Лисун. Коновалов положил вилку и поднялся. Председатель Госплана, заместитель председателя Совета министра страны, любимец Сталина, Хрущева и Брежнева посмотрел на него и сказал:

— О, комсомолист! Коновалов улыбнулся, но голоса в ответ на узнавание не подал. Байков поверх очков заглянул ему в тарелку:

— Правильно питаешься. Молодец, дольше проживешь.

Коновалов попал в поле зрения Деда, когда тот прилетал в Тюмень вручать главку переходящее Красное знамя за победу во Всесоюзном соцсоревновании. Как и заведено, принимала знамя главковская тройка — начальник, парторг и комсомольский секретарь, и Коноваловскую душу грело, что Байков запомнил «комсомолиста». Когда же они спали, подумал Коновалов, и спали ли вообще?

Дед мог и в самолете подремать, старый разведчик Лисун способен был бодрствовать сутками, а вот у Муравьева серое лицо, глаза ввалились. Впрочем, вся огромная территория, подведомственная нефтяникам, со вчерашнего вечера наверняка стояла на ушах. Драили конторы и промзоны, стройки и промыслы, в рабочих столовых улучшали разблюдовки, со складов тащили ворохи новой спецодежды, писали и переписывали тексты выступлений, натаскивали мастеров и бригадиров — что говорить и отвечать, если спросит начальник Госплана, и что просить самим. Все знали давнюю Байковскую привычку задавать вопросы работягам про бытовые и производственные нужды. Здесь важно было не промелочить и не зарваться, попасть в размер госплановских возможностей. Начальникам любым Байков мог отказать без объяснений — мол, понимайте сами. Сказать же рабочему «нет» было крайне неловко для Деда, и все старались не борзеть и старика не подставлять. Однако и возможность что-то выбить «снизу» упускать было никак нельзя, другого шанса может и не выпасть.

Партхозактив масштабом намечался общеглавковский, съезжались и слетались все серьезные начальники от севера до юга, и местом проведения Угут был выбран не случайно: именно на его буровые и промыслы ляжет основная тяжесть сверхплановой проходки и добычи нефти, ему же в случае удачи достанутся, как говорила коноваловская бабушка, все пироги и пышки, а если нет, то синяки и шишки. Все помнили, однако, и другой закон большой номенклатуры, закон четырех «н»: наказание невиновных и награждение непричастных, — и Муравьев, и даже сам Байков не в силах что-либо здесь в корне изменить.

У крыльца «канадки» впритык стояли штабные машины, шоферы кучкой курили в отдалении. Было облачно, и в рассеянном утреннем свете все казалось плоским, будто нарисованным. На невидимой отсюда автотрассе ревели тягачи и самосвалы, где-то пело и бубнило уличное радио. Город жил, работал, ждал начальства. Из дверей Коновалова окликнул Адъютант. — С ним два журналиста. Возьмешь на себя. — Кто именно? — Полищук и Зайцев. Коновалов знал обоих. Юра Полищук был спецкором «Комсомолки», любил летать по Северам, писать лирические очерки про рядовых героев битв за нефть и газ, их ждали и читали с удовольствием — и дружеской усмешкой, если лирика-спецкора «заносило». «Правдист» же Зайцев сидел в Тюмени собственным корреспондентом по Западной Сибири, присутствовал на заседаниях бюро обкома партии, имел там собственное мнение, летал в командировки лишь эскортом при начальстве и вечно делал вид, что знает нечто тайное — оттуда, где все решается и даже решено, а вы того не знаете, пока я не скажу. Свои статьи писал он строго по заданию редакции — деловито, с цифрами и фактами, в русле указанных мнений. Eго побаивались, не любили, и лишь Степан Лисун был с ним запанибрата: мог облапить толстячка и пробасить: «Ну, что нарыл, писатель?» — и Лисуну это сходило с рук, собкор его не трогал. Однако же все уже знали про бумагу партконтроля, с неясным по сей день исходом, но слух уже прошел, что «правдист» Зайцев получил указание готовить загодя разгромную статью о бесхозяйственности, где в качестве убойного примера был выбран именно Угут.

— Поедешь с ними на парткомовской машине, вон стоит.

— Куда решили? К Водопьянову? — К нему, потом на промысел к Юсупову.

Да, вот еще: когда вернемся, съездишь с ними на базу, Зайцеву шапка нужна, и вообще. Ну, ты понял, Борисыч.

— Я понял, Сергеич. Исполним. А съемка, телевидение?

— Горбатов с группой прилетел, с ними занимаются. На тебе писаки. Они в «Нефтянике», номеров не знаю.

— Найдем. — Зайцев будет рваться в штабной автобус.

Сделай так, чтоб у него не получилось. — Сделаем. А чей это приказ, Байкова? — Муравьева. — Тем более сделаем. Пятнадцать минут спустя Коновалов с рабочей папочкой под мышкой (вообще-то была не нужна, но с пустыми руками нельзя) прохаживался в холле гостиницы «Нефтяник» и сквозь стеклянную дверь ресторана посматривал, как завтракают журналисты. Полищук что-то спрашивал или рассказывал, Зайцев неопределенно качал головой. Когда они вышли, Коновалов демонстративно глянул на часы.

На восточном выезде из города посреди кольца развязки стояла на высоком пьедестале каменная фигура нефтяника с чашеобразным факелом в поднятой руке. По пьедесталу было выбито: «Сибирским Прометеям». Чаша походила на тарелку, и люди в городе прозвали монумент «Мужик с борщом». Вокруг кольца на столбиках стояли транспаранты. У одного из них, про пятилетку в четыре года, они и тормознули. Водитель Толя вместе с «комсомольцем» вышли покурить, Зайцев остался в машине: Коновалов, сидя впереди, чувствовал спиной его сердитое присутствие.

Кортеж они увидели издалека. По кольцу прошла, на скорости кренясь, гаишная машина, затем две «Волги», штабной микроавтобус. Водитель Толя катил по обочине, высунув голову в окно — высматривал просвет. Шедшая за микроавтобусом «Волга» притормозила, Толя кивнул и вдарил по газам, встраиваясь в общую колонну. Eсли бы поехали в хвосте, «правдист» бы вовсе сдох от унижения и обязательно потом нагадил Коновалову по любому поводу.

Дорога была узкой, две встречных полосы, забитых так, что обгон исключался. Они бы тащились полдня, но выручало то, что здесь никто не ездил медленно, даже колесные тракторы (гусеничную технику на дорогу самоходом не пускали, везли на трейлерах), ибо на Севере время поистине деньги: водилам платили за километраж и тоннаж. По сторонам дороги, ближе к горизонту, виднелись штрихи буровых. Без копоти горели факела с попутным газом. Время от времени эта тема всплывала в газетах и отчетах проверяющих: деньги в факелах сгорали сумасшедшие, но чтобы их освоить, нужны были не менее сумасшедшие деньги и технологии, которых не было в стране. Поэтому Сибирь который год отапливала воздух.

Водопьяновский «куст» располагался вблизи от основной дороги, на самой шапке открытого семь лет назад месторождения. Дебиты скважины были здесь огромные, глубины не слишком большие, породы нормальные — знай себе бури, если бы не загазованность пластов с большим давлением. В итоге Водопьянов бурил как на вулкане, но все-таки бурил и даже шел в этом году на рекорд всесоюзной проходки. Понятное дело, ему помогали: ни одной бракованной буровой трубы, и реагенты, и раствор из лучших, и технологи дежурили круглосуточно. Однако же на устье скважины у тормоза стояли водопьяновские люди, и никакие там манометры, а лишь глубинное чутье позволяло им держать скорость бурения на самой грани выброса или прихвата инструмента. Деньги им платили за пройденные метры, случись прихват — попали мимо кассы, а если выброс — могло запросто убить, и даже без пожара, а про пожар и думать страшно. В прошлом году у конкурентов Водопьянова был выброс с возгоранием. Самолетом доставили армейскую пушку, артиллеристы стреляли по устью скважины, удачным разрывом сбили огонь, аварийная бригада заглушила фонтан арматурой. Вышка оплавилась, стала непригодной. Eе срезали по основаниям опор, уронили набок и тракторами оттащили в сторону, где она и лежит по сей день — пример открытой проверяющему взору бесхозяйственности. Ведь это сколько сковородок можно сделать для народа, если вышку увезти и переплавить. А то, что по затратам (волочь вышку по тундре, резать ее, грузить железо по машинам, везти сотни километров до ближайшей железнодорожной станции, переваливать груз в вагоны, а там еще почти тысяча верст по «железке» к уральским плавильным заводам) сковородки эти будут как из золота, проверяющих не волновало: их дело — факты, а не расчеты или выводы. Факт же валялся, притонув в снегу, и виден был не только с вертолета. Подобных фактов было здесь как битых танков под Берлином. Битва за нефть, подумал Коновалов, война все спишет, или нет, как повезет.

Площадку под водопьяновскую буровую намыли широко, было где расположиться гостевым машинам. «Правдист» быстрым шагом направился к штабному «рафику», откуда неуклюже вылезал Байков, его слегка поддерживали под руку, Дед одномоментно хмурился и улыбался. А ведь ему уже к восьмидесяти, подумал Коновалов.

Буровая бригада выстроилась сверху вниз на лестнице, ведущей с рабочей площадки к песку основания. Судя по количеству людей, здесь были все, даже свободные от вахты. Такое вертикальное построение очень любили фотографы и кинооператоры. Сам бурмастер Водопьянов стоял на песке, держа каску в руках, и смотрел на гостей. Когда возвышавшийся за ними Лисун приглашающее вытянул руку и повел за собой — полубоком, оглядываясь на Байкова, — Водопьянов надел каску и зашагал навстречу. Люди на лестнице стояли неподвижно, пока Лисун не помахал им: спускайтесь тоже к разговору. Кинооператоры бросились к подножью буровой: красивый кадр, буровая бригада нисходит на землю с рабочих небес. Стали большим кругом, в центре Дед, Водопьянов, Муравьев и Лисун. Над головами поплыли дымки; сам Байков не курил, но любил разговор с трудовым перекуром.

Полищук тоже закурил, привалившись к багажнику «Волги».

— Чего не идешь? — спросил Коновалов. — А ты? — Бригада Водопьянова не комсомольскомолодежная. — А потолкаться на глазах, засветиться? Для карьеры. — Ты знаешь, Юра, — сказал Коновалов, — иногда полезнее не толкаться и не светиться. Для карьеры.

— А ты умный, — сказал Полищук. — Потом куда?

— На промысел к Юсупову. — Вот это хорошо. Давно там не бывал, соскучился. Нефтяной промысел номер четыре был полностью комсомольско-молодежным, притом первым таким в главке и в стране. Eго начальник Володя Юсупов учился в «индусе» на два курса старше Коновалова и на другом факультете, но они были хорошо знакомы по работе в комитете комсомола, где Юсупов вел сектор научной работы студентов, и вместе они раскручивали идею конференций по научно-техническому творчеству молодежи, за что родной «индус» получил в итоге премию Ленинского комсомола. Персонально никого не отмечали, однако наверху запомнили, кто породил и раскрутил резонансную идею. Юсупов в тот же год хорошо распределился и от простого инженера быстро вырос в начальники крупного промысла. Полищук уже писал о нем в большом газетном очерке про лучших молодых специалистов Севера. Говорили, что Володька значился в наградных списках за тюменский миллиард как минимум на «Знак Почета». Почему тормознули и где — дело темное. Ничего, подумал Коновалов, он всем еще покажет, наш Володька.

Водитель «Волги» включил радио в машине, Москва передавала новости, и Коновалов наконец-то понял, что же подспудно беспокоило его, было непривычным: буровая молчала. Eе заглушили на время визита начальства, чтобы рев дизелей не мешал разговору за жизнь. И народ подвахтенный сорвали из домов и общежитий. Практического смысла во всем этом никакого не было, главные вопросы решались не так и не здесь. К тому же и решать-то уже нечего, все решено, надо лишь кивнуть и выполнять. Это последнее слово и определяло единственный резон происходящего: люди запомнят, что Дед лично прибыл к ним и попросил их приналечь еще чуток для пользы Родины. Конечно же, будут и деньги, и деньги немалые, но прежде всего будет приехавший Дед и его дедовская просьба. Не приказ, а просьба, и о ней узнают все, притом не только из газет и телевизора.

Возле буровой уже прощались, вахта затопала вверх по железным ступенькам, Водопьянов махал с лестницы каской и кричал что-то веселое — интонация читалась по лицу, слов было не разобрать. Водитель «Волги» запустил мотор. Коновалов вгляделся в растекавшееся по машинам руководство и сказал: — Поехали. — А как же Зайцев? — Он уже к Байкову прилепился. Промысел располагался в пяти километрах далее по бетонке и вскоре обозначился впереди своими крашеными под алюминий нефтесборными баками и переплетением труб. Окружал территорию забор из сетки «рабица» с проходной будкой у ворот. Вообще-то на Севере огораживаться было не принято, разве что орсовские склады обносили заборами из чего попало. Юсупов же, ссылаясь на регламенты и технику безопасности, настоял на своем, и его огородили по периметру проволочной сеткой. Посторонний транспорт внутрь Володька не пускал, а потому стоял сейчас один снаружи у ворот — среднего роста, сухощавый, с нетипичным для южанина светлым лицом. Северный загар к нему не лип, это Коновалов заметил еще в стройотрядах.

Через проходную шли гуськом, охранник за стеклом стоял навытяжку. Территорию промысла пересекали забортованные железом и отсыпанные мелким щебнем пешеходные дорожки, проездные пути были выложены металлическими дырчатыми плитами. Такие Коновалов видел на военном аэродроме, расположенном к западу от города, жутко засекреченном и хорошо известном даже городским бичам. Как молодой начальник промысла разжился плитами аэродромного покрытия, считалось тайной, хотя на премиальном «Москвиче» Юсупова офицеры в штатском открыто приезжали в город за покупками и в гости. Байков был человеком опытным, а потому, увидев меж цехов «аэродромку», с интересом глянул на Юсупова.

Внутри встречал гостей и направлял начальник смены, Юсупов же немножко приотстал, обнял Коновалова и «комсомольца», схватил их под руки и повел, глядя в спины начальству.

— Очень рад вас видеть, — сказал Юсупов. — А вот этому — он указал подбородком вперед — совсем не очень.

— Тебе не в первый раз, — с усмешкой сказал Полищук. — Ты же у нас образцовый.

У дверей центральной диспетчерской начальники остановились, Лисун окликнул Юсупова. Так как Володька рук попутчиков не отпускал, они и предстали пред начальником Госплана все втроем.

— Друзья? — спросил Байков. — Друзья, — немножко даже с вызовом сказал Юсупов. — Это хорошо. Надо дружить с комсомолом и прессой. — А я не по этому. Просто друзья. — Ну-ну, — сказал Байков и замолчал. Лисун смотрел поверх голов, Муравьев себе под ноги. У Коновалова вдруг затекла рука, которую Володька никак не отпускал. Нескладно начинается, что за характер…

— Вот так дружить и надо, — сказал Байков, и Коновалову почудилось, что он услышал общий выдох. — Автоматику свою запустил? Тогда давай показывай, новатор.

В главке недавно смонтировали разработанную москвичами систему дистанционного сбора информации. Развернули ее и в Угуте, и теперь в режиме реального времени (красивые московские слова) можно было отслеживать приток нефти на каждой отдельно взятой скважине. Система стоила немалых денег и в принципе работала, если бы не пара попутных вопросов. Первый из них — зачем начальнику главка ежеминутная эта цифирь? Ответ: немедленно докладывать в Москву, если там спросят. Вопрос второй: зачем эта цифирь Москве. Что, в министерстве больше нечем заниматься? Вполне хватало и суточных сводок. И самое главное, о чем Юсупов говорил недавно на аппаратном совещании в Тюмени: дистанционные датчики на скважинах не работали. Их просто не было в наличии. А те немногие, что были, ломались через день. Так что тетки-операторы в сапогах и валенках, как и раньше, обходили свои скважины пешком, осматривали счетчики на устьях, возвращались к себе и звонили в диспетчерскую, а если дождь или пурга — сидели в своих будках и отзванивали средний показатель. На совещании тогда вопрос свернули, и нынче Коновалов опасался, как бы Володька не брякнул чтонибудь об этом в присутствии московского начальства. Система была модной, знаковой, вокруг нее вились большие люди и большие деньги, о ней писали все центральные газеты. Но тетки в своих будках не читали тех газет.

Юсупов ничего не брякнул. Рассказывал гостям вполголоса, чтобы не отвлекать спецов, дежуривших у пультов. И общий вид диспетчерской, и деловая атмосфера напоминали центр космической связи, где Коновалов бывал с делегатами съезда и чувствовал сейчас, что атмосфера эта нравится гостям своей сосредоточенной серьезностью.

Продолжение следует

Поделиться ссылкой: