Солдаты возвращаются с войны
Продолжение. Начало в N 12.
Пятый вариант
Документы, в которых содержится хоть какая-нибудь информация о ребятах из 229-й («ишимской» в нашем понимании) дивизии, попадали в наши руки в разное время и разными путями. Таково волнообразное движение отечественной истории и связанного с нею документооборота. В нашем случае были четыре основные волны.
Списки команд, собранных местными рай- и горвоенкоматами и отправленных в Ишим на формирование новой дивизии, 1941 год.
Список безвозвратных потерь этой дивизии в сражении в большой излучине Дона, июль — август 1942 года.
Именные списки потерь, что собраны военкоматами при подворных обходах в населенных пунктах Тюменской области, 1946-1948 годы.
Карточки военнопленных, вывезенные после войны из немецких лагерей, переданные в начале шестидесятых в областное управление КГБ, а оттуда, еще через 30 лет, — в гражданский архив…
Каждая волна приносила свое знание, свои подробности военной истории и судеб тех семнадцати- восемнадцатилетних ребят, почти мальчишек. И незнание тоже. Потому что было видно, как на каждом этапе численно убывало поколение 1923 года рождения. Поколение, которое необъяснимый рок выбрал жертвой Отечественной войны. Именно это поколение оказалось наиболее уязвимым, что и зафиксировала военная статистика.
На бумажных листках это хорошо заметно. И в военкоматских списках, где в каждой строке, вслед за фамилией, именем и отчеством, одни и те же четыре цифры — 1923.
В дивизионных списках потерь, которые были составлены по письмам, что поступали на полевую почту N 1699, уже не было года рождения. Вместо него из строки в строку повторяется: пропал без вести. И общее на всех, растянутое во времени, — «10-20 августа 1942 года».
(Необходимое пояснение. По законам военного времени списки личного состава воинского соединения, части или подразделения являлись секретными документами и в случае окружения противником не должны попадать в руки врага. Как объяснял уже после войны бывший начальник штаба 229-й сд подполковник Мелешкевич, он «лично приказал закопать списки дивизии в районе хутора Жарки Суровикинского района Сталинградской области. Обнаружить впоследствии это место не удалось. Когда остатки дивизии вышли из окружения, уже новое ее руководство приступило к новому формированию соединения. Отчет же о потерях составляли по письмам, которые шли и шли в адрес полевой почты. Ну а те, кому писем не писали, и в список потерь не попали.)
Три стрелковых полка — 783, 804, 811. Дивизионы — артиллерийский, зенитный, минометный. Отдельные батальоны — связи, саперный, медико-санитарный… Словно последняя в жизни перекличка, двести с лишним листов большого формата. А вместо положенного по уставу ответа «Я!» только запись о том, что военнослужащий пропал без вести.
И складывались в сознании читающего эти списки — пропавшая дивизия, погибшая дивизия.
В принципе такой же рефрен при чтении именных списков, собранных военными комиссариатами после войны. Военкоматы чаще всего имели дело не с документами, а с воспоминаниями. Типа: последнее письмо пришло где-то в сентябре-октябре-ноябре. И было, видимо, указание: прибавлять к «воспоминанию» месяца три и записывать решение — «считать пропавшим без вести с.» Не раз в списках-воспоминаниях мы находили и мальчиков из 229-й. И тоже вносили в рукопись: «пропал без вести».
Ну и четвертый информационный ресурс — фильтрационные дела и карточки бывших военнопленных. С этими документами мы познакомились, когда с А.А. Петрушиным работали над книгой «Запрещенные солдаты». Среди одиннадцати тысяч тюменцев, бывших военнопленных, а их пересчитали лучше, чем пропавших без вести, мы нашли тех, с кем встречались в прежних источниках. Личный состав тех же полков, дивизионов и отдельных батальонов. И снова утверждался, признаюсь, в прежних определениях: погибшая, пропавшая, раздавленная танками в большой излучине реки Дон. И так осталось бы, по крайней мере, для меня, в моих очерках. Когда бы не пятая встреча. Когда бы не пятый массив документов, подготовленный за последние годы Центральным архивом министерства обороны и выставленный на сайте «Память народа».
Я обратился к этому сайту в надежде узнать: что на самом деле произошло с теми, о ком в книге «Возвращенные имена» ничего не известно, кроме фамилии. Рассчитывал на чудо? Нет, конечно. Слишком долгой, слишком кровавой была та война. Слишком часто менялись официальные цифры потерь. И всякий раз в сторону увеличения. А как быстро росли мемориальные кладбища там, где работали поисковые отряды, — в Мясном Бору, на Западной Двине, на Калиновой горе под Суровикино.
И все же я ошибся. Но это была одна из тех ошибок, в которых охотно признаешься. Результат определил приказ министра обороны N 181 от 8 мая 2007 года. И кропотливая работа сотрудников ЦАМО.
Разрешите доложить?
В списки формируемой в Ишиме дивизии нашими военкоматами в декабре 1941 года было внесено 3484 призывника. К сегодняшнему дню абсолютно неизвестными оставались судьбы 1252. Только фамилия, имя, отчество и год рождения. Дальше почти по Пушкину — в очередной раз (уже в пятый, да?) закинул он невод.
Закинул и получил 383 утвердительных ответа: есть такой! Прочитав 350 наградных листов и приказов о награждении, я получил некоторое количество официальных ответов по сути волновавших меня вопросов — о погибших и о тех, кто в документах 1946-1948 гг. в результате подворных обходов признан пропавшим без вести.
Убедился и рад доложить читателю, что военнослужащие «разгромленной в августе 1942 года» 229-й стрелковой дивизии (второго формирования) разгромленными себя не считали. Что они продолжали оставаться военнослужащими, оставаться солдатами Красной армии, бойцами, рядовыми и лейтенантами. Что в составе уже других дивизий они брали отдельные населенные пункты, штурмовали крепости и форсировали реки. Их части отмечались салютами в приказах Верховного главнокомандующего. И даже освободили от фашистской нечисти некоторые европейские страны. В том числе и те, что сейчас как бы уклоняются от этой чести и этой славы.
Среди восставших из пепла сгоревшей степи в большой излучине Дона были и те, кто дошел до рейхстага и получил возможность расписаться на его обгоревшей колонне. Неважно, расписался или нет — а возможность расписаться у него была.
Фронтовики, наденьте ордена!
Наверное, сейчас мало кто помнит, что было время, когда боевые награды скромно убирали в шкаф или складывали за божницу, когда медали нередко служили игрушками народившимся после войны детям. Может, потому, что солдатам хотелось поскорее выйти из боя? Во всяком случае, мода на военное как-то прошла. Пока не наступил 1965 год, и на улицы нашей страны вернулся неотмечаемый несколько лет праздник Победы. И даже песня с призывом надеть ордена была специально написана.
9 мая 1965 года в большой дом на Центральной площади Тюмени пригласили земляков, вернувшихся с войны героями Советского Союза. Впервые. Сначала их сфотографировали для газеты. Потом кто- то, возможно, сам хозяин кабинета, предложил сфотографироваться еще раз, всем вместе. И они сели свободно. Как свободные люди. Как победители. И Аркадий Космаков, корреспондент «Тюменской правды», сам участник войны, щелкнул всех на память. От потомков одного из участников события я и получил в подарок этот никогда не публиковавшийся снимок.
(Из воспоминаний автора. Я помню, какая длинная очередь была в челябинском военторге, где ветеранам собирали на металлическую пластинку так называемые колодочки — узенькие орденские ленточки. Они в повседневной жизни как бы заменяли настоящие ордена и медали. Вспоминаю, как еще молодые ветераны (как странно звучит!) напрягали память — сколько и чего брать. А всего-то двадцать лет прошло. Обменяв составленный моим дядькой список на планку с орденскими ленточками, я приехал домой, достал из шкафа его парадный пиджак, раздирая ногтями плотную ткань, привинтил к пиджаку «Красную звезду» и «Отечественную войну». Потому что его капитанский китель давным-давно износился. А дядька долго сердился по поводу «порчи почти нового костюма». 1965-й год.)
И сто две «Отваги»
Отваги-то у ребят, быстро повзрослевших в большой излучине Дона, я думаю, было больше. Сверив «список неизвестных» с сайтом «Память народа», я нашел не только 102 документа о награждении наших земляков медалями «За отвагу». Eсли бы бывшие солдаты 229-й стрелковой вышли 9 мая нынешнего года на Центральную площадь города, они могли бы украсить собой любую колонну. Судите сами.
Медалей «За боевые заслуги» — 56. Орденов Славы 3 ст. — 27. Орденов Красной звезды — 41. Орденов Отечественной войны 2 ст. — 78. Орденов Отечественной войны 1 ст. — 45. Орден Красного знамени (наиболее почитаемая фронтовиками награда!) — 1. И, как сказано выше, медалей «За отвагу» — 102.
А всего 350 знаков воинской доблести, отваги, славы и боевых заслуг получили только фронтовики из нашего списка, в котором, напомню, 383 фамилии. А в нем есть и погибшие в бою, и умершие от ран. Но рискну предположить, что даже сохранить свое имя в войне, воевать и вернуться — тоже дорогого стоит. Получить самую высокую награду — жить.
Школа ненависти
О славе поговорили — поговорим о ненависти. Деревенские ребята, до войны — еще не призывного возраста. Как говорится, пороху не нюхали. А противника им судьба словно нарочно выбирала. Лучшую в вермахте шестую полевую армию генерала Фридриха Паулюса. А немцев сюда еще не ждали — никто же не предполагал, что в мае — июне фронт под Харьковом не устоит, что всего через месяц фашисты окажутся в полутора сотнях километров от Сталинграда. От Волги… Оттуда — направление главного удара. Отсюда — развернутая по фронту на двадцать километров оборонительная позиция, прочерченная только на штабной карте.
Понятно, что пороху ребята понюхали. В прямом смысле этого слова. Вот всего один фрагмент из воспоминаний участника этих событий, который прошел бой, ранение, окружение, плен и все, что было потом.
«…Утром 12 августа на восходе солнца мы услышали гул моторов и увидели идущие прямо на нас по пшенице немецкие танки. Танкисты, стоя в открытых люках, показывали своей пехоте, где прячутся русские солдаты, которых собрали в плен. У нас забрали оружие и погнали в село.» — вспоминал рядовой 783-го стрелкового полка Василий Васильев, призванный из Омутинского района.
В фильтрационных делах немало подробных рассказов о том, что случилось в большой излучине Дона с рядовыми и офицерами 229-й дивизии. Эти рассказы с полным основанием можно назвать наукой ненависти к врагу. Те, кто вышел из окружения и был тут же зачислен в стрелковые, танковые, артиллерийские, кавалерийские, даже авиационные части Красной армии, пронес эту ненависть через все бои до самой победы. Может быть, именно эта ненависть питала их стойкость, поддерживала их мужество, поощряла их отвагу и привела их к победе. Пусть не все они отмечены гордыми медалями «За оборону Сталинграда», но когда мы станем читать наградные листы с описанием их подвигов, не забудем о той закалке, которую они получили в степях за Доном. Они-то ничего не забыли. Ни каменистой земли, в которой пришлось отрывать стрелковые ячейки. Ни обороны станицы Нижне-Чирской, где немецкие танки с высокого берега расстреливали нашу пехоту, окопавшуюся в котловине. Ни взорванных мостов через Дон, что отрезало от своих три окруженные за Доном дивизии — 229-ю, 147-ю и 112-ю стрелковые.
Но не это главное в нашем обращении к дорогой для нас всех 229-й. А то, что мы узнали из новых документов — из наградных листов, где мы прочли простые и героические одновременно рассказы о войне, в которой они победили. Простые сибирские парни.
Но подробности — в следующий раз.
***
фото: 9 мая 1965 года, Тюмень.