Стресс без права передачи
Подводные камни профессии
Стрессовые ситуации, специфические заболевания, побочные осложнения и возможная профдеформация. Все это надо бы учитывать при выборе жизненного пути, но никто не учитывает
Юноши, обдумывая житье, редко представляют себе, с какими стрессами они будут сталкиваться впоследствии, и никогда об этом не спрашивают будущих работодателей. Юношей в первую очередь интересует зарплата, во вторую — чтоб было нескучно (иногда наоборот). А вот сколько таблеток придется пить и к каким врачам обращаться, об этом говорить как-то не принято.
У одного товарища был бизнес по покраске автомобилей, он платил хорошие оклады и комиссионные, предлагал щадящий режим работы, но текучка кадров на предприятии была страшная из-за аллергической реакции на краску. Аллергическая реакция может подстерегать и уборщиц, и мойщиц посуды, и фармацевтов, и парикмахеров…
Профессиональные заболевания бывают разные, но бич номер один это, конечно, стресс. А есть ли вообще работы без стресса?
Может быть, вдали от людей, в лесу? Спокойная работа на свежем воздухе, цветочки там, листочки, свежие спилы… Иллюзия, говорят лесники. У них сплошной стресс. Они, оказывается, проводят дни за компьютером в составлении бесконечных отчетов, а на каждом углу их подстерегают опасности в виде несовершенства законодательства и уголовной ответственности.
Исключим ответственность, а свежий воздух оставим, он полезен. И обратим внимание на простую и понятную работу дворника. Но нет: очень много стрессов у дворника. Во- первых, листопад. Только- только все прибрал и рассовал по мешкам — ветер как дунет, листья с деревьев как полетят! Второе, что бесит, это жильцы дома. Не все, а которые считают нормальным оставлять пакет с мусором прямо у подъезда. Завидят дворничиху и ставят прямо около нее. Мол, нам далеко до баков идти, а ты унеси. Стресс, сплошной стресс!
Про спокойную работу библиотекарей тоже, вероятнее всего, утопия. Это подтвердит всякий, кто хоть раз терял библиотечную книгу или возвращал ее не вовремя. «Библиотекари очень несговорчивая публика, — метко формулирует норвежский писатель Эрленд Лу. — Ни за что бы не подумал, но между тем это так: библиотекари бьются насмерть, пока не прольется кровь».
— Ну, может, это норвежские библиотекари такие суровые, — не согласна с зарубежным коллегой тюменский писатель Eлизавета Ганопольская. — Вот я не самый примерный читатель, задерживаю книги, забываю продлить, но меня ни разу не ругали за это. Зато работу библиотекарей в нашей городской сети осложняет необходимость развлекать читателя. Получается, они теперь должны не только выполнять основные обязанности, но еще организовывать и проводить различные мероприятия. Между тем для этой нагрузки требуются совсем другие таланты и навыки. Так мне кажется со стороны.
Eсли вам интересен взгляд изнутри, то рекомендую почитать живой журнал московского библиотекаря Татьяны Хильдегарт. «Работа в библиотеке не требует ни умственных усилий, ни эмоциональных затрат», — так начинает она свой рассказ. Но это не более чем литературный прием. На самом деле все с точностью до наоборот! Работа библиотекаря полна ужасов. Об этом Татьяна написала книгу «Дневник библиотекаря Хильдегарт», которая, к сожалению, существует только в электронном виде в Сети. Я только открыла, как сразу поняла, что это страшно увлекательно. Мне даже захотелось немного записаться в библиотекари. Несмотря ни на что.
Но вот вам факт: библиотекари почти никогда не передают свою профессию детям (хотя профессионализм по всем признакам доминантный признак!) Это, кстати, касается не только библиотекарей. Нередки случаи, когда профессионал категорически не желает быть примером для последующих поколений. В одном из прошлых выпусков «Юноши» участвовала учительница литературы, которая призналась, что отговаривает учеников идти в педагогику!
Казалось бы: что может быть прекраснее, чем служить музам? У Лиама, главного героя повести Дэвида Алмонда «Галчиное лето», папа писатель, а мама художник. Папа орет как в агонии, когда у него не клеится сюжет. Мама прикладывается к вину.
«- Здравствуй, сын, — говорит она с поджатыми губами и горечью во взгляде.
— Что не так? — спрашиваю я.
— Все! Искусство.
— Искусство?
Папа стоит у нее за спиной с чашкой кофе:
— Твоя мама только что вернулась из галереи».
С музыкантами вообще все сложно! Гобоист Владимир Зисман утверждает, что «постоянное существование рядом с прекрасным почти неизбежно ведет к цинизму». И убедительно доказывает это в своей книге «Путеводитель по оркестру и его задворкам».
Удивительно, что несть числа врачебным династиям. Я предполагала ответ, но все же попросила знакомого невролога оценить уровень стресса на работе. Она не задумываясь ответила: максимальный. При этом сказала, что она была бы… рада, если бы кто-то из ее детей стал врачом, и гордилась бы их выбором. «А что до стресса, так жизнь вообще стресс».
Но, наверное, нельзя мерить всех врачей одной меркой. Наверняка есть огромная разница в эмоциональной нагрузке у, скажем, хирурга и, скажем, гастроэнтеролога. «Ну да, — обиделся знакомый гастроэнтеролог. — Ты не представляешь, как это адски трудно — уговаривать людей не жрать!» Ну ладно, неудачный пример. Зато наверняка насквозь позитивна врачебная косметология. Что, нет? Нет. Врач-косметолог оценила уровень своего ежедневного стресса в восемь баллов. «Колоссальная ответственность, — говорит она. — Работа у нас очень тонкая, требующая большой внимательности, аккуратности, напряжения, при этом всегда есть риск, что клиент останется недоволен или, что хуже, даст аллергическую реакцию на препарат или индивидуальную непереносимость».
В пять баллов из десяти оценил уровень стресса на работе педагог-дефектолог. «Тяжело работать с больными детками, у нас есть и с психическими отклонениями», — поясняет специалист. Вызывают его гнев и всякие отрицательные эмоции и «нынешние родители». Чем, спрашивается, нынешние родители хуже своих предшественников? «Раньше родители разговаривали с детьми, а теперь планшет сунут и все. Да и сами теперь с интернетом все знают, диагнозы сами ставят».
Как оказалось, работа логопеда имеет и побочный эффект. Своего рода профзаболевание. Нетерпимость. «Мне режут ухо любые дефекты речи, в том числе и у взрослых. Мне хочется крикнуть: неужели вы не слышите, как говорите?!»
Забавно, а вот двадцать лет работы с газетными текстами сделали меня намного терпимее к чужим ошибкам. Eсли только это не ошибки корректора книжного издательства. Тут я бываю беспощадна и решительно исправляю ошибки. Прямо ручкой прямо в книге. Видимо, это и называется «дойти до ручки».
***
Михаил, 45 лет, «на последнем курсе думал, что по окончании устроюсь дворником и буду книжки читать. Даже в аспирантуру не собирался. Но мне предложили остаться на кафедре. Я был очень рад такому повороту».
Самая большая сложность в работе преподавателя, по мнению Михаила, связана с отчетностью, написанием учебных планов. «В разумных пределах это нужная вещь. До середины нулевых особых проблем с этим не было, потом бюрократический прессинг стал нарастать, стало невыносимо». Михаил оставил преподавание и переключился на исследовательскую работу (хотя там тоже немало избыточной отчетности).
***
Светлана, 46 лет, практический психолог. Самым большим профессиональным риском она считает постоянную, поначалу незаметную, а потом в некоторых случаях очень выраженную проекцию собственной беспомощности, слабости, фрустрированности (и так далее) на других людей и в первую очередь на пациентов.
К сложностям российской психоаналитической сферы Светлана относит очень дорогое и долгое обучение, причем право обучать, по ее словам, принадлежит не совсем адекватным — из-за новизны профессии и отсутствия конкуренции — постсоветским специалистам. «И институт они построили пока еще не очень адекватный, малость тоталитарный, к сожалению. Поэтому учиться там (и жить, ибо тренинг растягивается на десятилетия) — это довольно тяжелая многострессовая история».
Психоаналитик не может полноценно существовать без своего профессионального сообщества. Терапевт нуждается в мощной профессиональной поддержке, особенно когда работает с тяжелыми расстройствами психики. В то же время это профессия для одиночек. Вот такой парадокс: без поддержки коллег психотерапевт не сможет работать, но если он не готов к одиночеству, то тоже не сможет работать.
Выбирая эту профессию, следует знать, что она зависит от языка и культуры. «Не можешь так просто встать и переехать (особенно в другую страну). Сейчас я думаю, что стала бы получать профессию, не зависящую от страны, какую-нибудь, чтоб можно было работать с помощью компьютера и интернета, сидя на берегу моря».
Иногда психотерапевт так перенапрягается, что потом вообще не может слушать, как кто-то жалуется на жизнь, и это состояние долго не проходит. Вдобавок он плохо переносит фоновые источники звука: радио, телевизор… Все это действует на нервы.
***
Юрист Денис, 39 лет, специализируется в области гражданского права. Будущую работу он представлял так: «Эффектные выступления в судебных процессах, научные исследования, азарт». На практике обнаружил: необходимо лаконично формулировать мысли, важны факты, а не их трактовка, правосудие в некоторых случаях ангажировано, юридическая наука не имеет большого значения для широкого круга юристов- практиков.
Денис вспоминает, что будущих специалистов готовили к некоей идеальной ситуации, было мало курсов практической направленности, где объясняли бы, например, структуру документа, методику проведения судебного заседания. Все это он постиг в ходе работы на примере опытных коллег.
Профессиональные заболевания юриста — это заболевания малоподвижных и много читающих с экрана людей: близорукость, остеохондроз и так далее. К профессиональной деформации Денис относит привычку оперировать фактами и цифрами, приглушение эмоций.
Стрессовые ситуации, о которых будущий юрист вряд ли подозревает, — сдача отчетов и подготовка публичных мероприятий (переговоров, заседаний и тому подобного).
***
Дизайнер Вера, 41 год. Вера готовилась к специальности художника-оформителя, однако учебное заведение трансформировалось и начало выпускать дизайнеров. «Из людей, которые должны сделать красиво, мы превратились в людей, которые проектируют новую реальность и способы коммуникации. Мы должны были стать исследователями, экспериментаторами и проектировщиками. Центром стал человек, его комфорт».
Сейчас Вера работает в области графического дизайна, также у нее есть специальность дизайнера по интерьеру.
Типичная сложность в работе с клиентом — недоверие. «Клиенты часто сидели рядом, предлагая подвинуть тот или иной объект в программе». Дизайнеры Вериного поколения вышли обслуживать постсоветское общество, состоящее из «людей с сильно нарушенными личными границами». Новая профессия оказалась нервной: с одной стороны, зависишь от чужого самодурства, с другой — несешь ответственность за результат, в том числе финансовую.
Вред профессии: «Как у многих, это сидячая работа. Умеренные нагрузки становятся жизненной необходимостью, иначе прощай спина».
В работе дизайнера по интерьеру Вера обнаружила занятные вещи. Например, ее клиенты стремились угодить не себе, а друзьям и соседям. «Когда я пыталась копнуть глубже, выявить реальные потребности людей, у них начиналась паника. Это было и весело и страшно одновременно. Они заглядывали в себя и не находили ПРАВИЛЬНОГО ответа! Люди не знали себя, сталкивались со своей звенящей пустотой внутри и часто в конце работы обвиняли в некомпетентности — соседка пришла и ей не понравилось!».
Записи в блокноте делала Eлизавета Ганопольская
***
фото: