Голубятня моего детства
Между нашим двором и соседским, где живет дальняя родственница тетка Ольга, высоченный забор. Через него свисает ветка черешни.
Мне около двух. Я стою задрав голову и почти не дыша. Надо мной на лестнице, приставленной к забору, дед Степа торопливо обрывает черешню и бросает мне в подол. Мы занимаемся грабежом.
Я не то чтобы здорово разговариваю, но основное сказать могу. В моем арсенале «Читай!», а также «Деда, огурчик!», что значит: бросай все, идем в огород искать огурцы. Они растут на земле. Деду плохо видно, он говорит, мол, нет огурцов. Ха, меня не проведешь! Присаживаюсь и тычу пальцем в крохотный плод с еще не отпавшим желтым соцветием: «Огурчик!»
У меня вечно были сбиты коленки, и дед, признававший только два лекарства, — перекись водорода и зеленку, щедро лечил обоими.
У деда было удивительное имущество, какого не было даже у отца. Портсигар. Он перекладывал в него сигареты «Памир» из пачки. Eще был помазок, кусочек мыла и бритва в коробочке. А позже появилась вставная челюсть. Я пыталась ее примерить, но она у меня во рту не помещалась, а мама, заметив мои манипуляции, пришла в ужас и отобрала. Были у него всякие шила и кусочки кожи, с которыми он разрешал мне играть, потому что сапожным делом уже не занимался. Eще имелись очки с толстыми стеклами. После обеда он цеплял их на нос и укладывался со мной на кровать в летней кухне — читать книжку. Возможно, одну и ту же. «Бобик в гостях у Барбоса» была у нас неумирающим хитом. Он постепенно засыпал, начиная мямлить. Я сердилась: «Деда, ты все неправильно читаешь!» Усаживалась на него сверху и рассказывала дальше наизусть. Помню, что губы у него были чуточку сизыми.
У деда двое сыновей — старший Петр и Василий, мой отец. Дед строил Петру дом, мы тогда каждый день ходили на стройку. Я однажды там спряталась. Все перепугались, что ребенок откуда- то упал, провалился, утонул в вагонетке, вкопанной в землю. Дед и бабушка звали меня, я хихикала в своем укрытии, полагая, что это игра. На следующий день дед, чуть не словивший сердечный приступ от моих пряток, привязал меня за ногу веревкой. Я маялась, а потом упросила меня отпустить. Впредь, стоило деду меня позвать, мигом откликалась. Eще он носил меня на плечах со стройки, идти до дома было далеко. Я надевала его рубашку, застегивала (оставляя дырочку на уровне его глаз) и играла в очень высокую девочку.
Все это было в городе Селидово, что в 40 километрах от Донецка. Мы с родителями жили в Заполярье, а к дедушке и бабушке меня привозили летом. Он умер от рака легких, когда я училась в первом классе.
Это потом я узнала, что мой дед Степан Васильевич Чечета, родившийся в 1919 году в городе Селидово Донецкой области, был в многодетной семье старшим сыном. В 1939 году его призвали в армию; служил он в Чернигове, потом под Ростовом-на-Дону. Весной 41-го их перекинули на Украину, где деда настигла война. А в мае 1942 года его взяли в плен в городе Торунь на реке Висла в Польше. И до самого конца войны он пробыл в военных и трудовых лагерях. Знал голод.
Потом бывал суров с женой и сыновьями. В последние годы работал на фабрике, где производили угольный концентрат. У него была голубятня, говорят, в ней имелись и птицы редких пород. А еще мне рассказывали, что, когда я не умела говорить, дед научил меня имитировать голубиное воркование. Это был семейный фокус: «Оксана, как большие голуби говорят?» «У-у, у». «А маленькие?» «Пи-и».
***
фото: