Седмицы
18. СОХАТЫЙ
Через лесок прорвался в деревню. Следом они. Пять злых и тощих. С пламенеющими языками.
Eще немного, и хряснет сохачье горло, и начнется кровавый пир. Eще немного! Он обессилел. Потным боком прижался к плетню. Кровавый лоскут на сугроб бросил. Вдоль улицы — красный повод. Волкам бы вцепиться в него — ведь так просто! Но, видно, поняли — такого на поводе не удержишь.
Ближе, ближе! Десяток сажен, и вспрыгнут на спину. Лен прокусят. А когда сохач рухнет, пустят кровь. Семь, пять махов осталось…
Два выстрела вдруг. И два зверя споткнулись. Три дальше мчатся… Мимо жертвы.
Парнишка с крыльца стрелял.
— Ну, Гриня, будет тебе шуба! — обрадовалась выбежавшая из офады женщина. — Глаз у тя, как у папки!
И померкла.
«Папка-то без вести», — мысленно возразил ей Гринька. Вслух, однако, спросил:
— Я сенца ему брошу, мам? Паечку!
— Да хоть две, — подавила вздох женщина, не заметив гринькиной оговорки. В иное время поправила бы: «Не пайку, а навильник». В войну и у скотины паек. А ведь корова — единственная кормилица.
***
фото: