Диалоги о театре
Котел
Театр можно сравнить с котлом. В его медном чреве, подвезенном над огнем высокого искусства, постоянно что-то варится, ворочается какое-то месиво, на поверхность всплывают и лопаются пузыри. Месиво доспевает — и зовут зрителей.
Впрочем, не будем забегать вперед, а начнем с главного таинства театрального котла — с момента «закладки». Вот оно, самое интересное в театре, -видеть, как начинается спектакль, из каких компонентов готовится духовная пища, наблюдать за священнодейством мастера, хлопочущего у очага. Но самое интересное, увы, оказалось недоступным. На репетицию постановки Владимира Воробьева «Трактирщица» (по пьесе Карло Гольдони) попасть не удалось. Мастер посчитал, что все еще слишком сыро для постороннего глаза, но ответить несколько вопросов согласился со всей любезностью коренного петербуржца.
Мэтр
Воробьев улыбчив, добродушен и начисто лишен картинной значительности свадебного генерала. Да и о себе говорить избегает, причем не из ложной скромности, а из убеждения, что сам он лишен каких бы то ни было талантов. Чуть ли не единственным своим качеством Воробьев считает умение чувствовать дарования других. Увидеть незаурядного человека, помочь раскрыть свои лучшие качества для пользы дела — это ли не одаренность, возразил ему собеседник. Разговор был недолгим. Сколько вопросов можно задать человеку, который принадлежит к когорте лучших наших кинорежиссеров, который снял знаменитого «Труффальдино из Бергамо», открыл для зрителей талант Константина Райкина и Михаила Боярского, который…
Но работу над театральным спектаклем Воробьев считает более интересным занятием, поскольку есть возможность под-шлифовать свою работу. А кино недоработки и промахи фиксирует навсегда. Впрочем, маэстро согласился с мнением собеседника о том, что в кино зафиксированы и достоинства, в то время как удачный спектакль уникален. Мастер жалеет, что финансовые трудности на киностудиях не дают сейчас возможности снимать кино. (Eго собеседник тем временем с эгоизмом провинциала подумал про себя, что это, с одной стороны, и хорошо, потому что представилась возможность увидеть живьем кинорежиссера с мировым именем и даже поговорить с ним).
— Нас, «шестидесятников», столичная критика вниманием не балует, — с едва уловимой грустью отметил на прощанье мастер. — Мы как бы не те. В центре — молодые. Их надо поддержать. Наверное, это правильно. Мы уже «возвращаемся с ярмарки»… (Смотря с какой, отметим мы. Например, возвращению с международного фестиваля в Риме, где воробьевская «Хозяйка» завоевала главный приз, мог бы позавидовать любой модный и обласканный театральной критикой молодой режиссер).
Учитель танцев
В коридоре театра нахожу балетмейстера Эдуарда Соболя. Он человек известный, причем не только в кругу поклонников танцевального искусства. Спортивный мир тоже ему кое-чем обязан. Первое место сборная России по бодибилдингу отвоевала на европейском чемпионате не без его участия. В командном позировании Эдуард за три дня до чемпионата сумел сплотить спортсменов, приехавших из разных мест, найти для них позы, чтобы получился пластический ансамбль. Соболю пришла в голову идея — взять за основу позы роденовских скульптур. Это решение для нашей сборной оказалось золотым.
— Это все равно что в футболе, — поясняет Эдуард. — Собравший в одну команду спортсменов из разных городов и пробующий добиться сыгранности, причем за три дня, меня поймет. И все же мы выиграли.
— Скажите, Эдуард, что в будущем спектакле будет зависеть от вас?
Откинув назад прядь прямых светлых волос, «учитель танцев» пожимает плечами:
— Давайте я расскажу вам такой случай. Как-то пришлось мне побывать в одном из домов отдыха вместе с нашей женской сборной по волейболу. Крупные красивые девушки. Всегда в олимпийских спортивных костюмах. Залюбуешься. Но однажды для какого-то праздника или приема они надели вечерние платья. Это было ужасно! Походка, жесты, движения — все это заставляло просто не замечать платьев! Волейболистки по-прежнему оставались в своих спортивных костюмах.
— Значит, какие бы театральные костюмы ни украшали актеров в спектакле, они не сумеют показать нам восемнадцатое столетие без..?
— Без пластики. Вот это и есть моя работа в спектакле. Нужно, чтобы участники комедии Гольдони ходили, танцевали, ухаживали за дамами, пили, ели и т.д. в духе своего времени — и никакого иного.
— И чтобы дрались в духе своего времени?
— Конечно. Но это уже не по моей части.
Бретер
— Как дрались пару веков назад?
Вопрос адресую человеку, который взялся научить этому участников воробьевской постановки. Знакомимся. Сергей Кисса, студент-третьекурсник Новосибирского театрального училища, приехал к другу погостить, попал случайно на репетицию. И вызвался помочь в постановке фехтовальных боев.
— Да так же и дрались в основном из-за женщин, — отвечает. Внешность у Сергея броская. В театре таким уготовано амплуа героя-любовника.
— Неужели вы безвозмездно и добровольно взялись помогать режиссеру-постановщику? -Пожимает плечами, дескать, что тут такого, если надо помочь. Выясняется, что у Сергея своеобразная концепция производственных отношений в театре, который отличается от любого другого учреждения. Ординарные чиновничьи рамки, на его взгляд, убивают театр.
— Из театра уходит сказка, — с грустью констатирует Сергей. Что же подразумевается под этим понятием?
— На бытовом уровне могу объяснить. Попросит один актер у другого: подай мне, пожалуйста, сапоги, а то мне несподручно. А в ответ услышит: для этого рабочий сцены есть! Пусть он подает. И все. Нет сказки. Или нужно мне уехать на три дня. Не заявление же писать об отпуске? Директор театра может просто отпустить. Без бумажки. И этот шаг для работы принесет больше пользы. Потому что совсем другой настрой, другие взаимоотношения, основанные на доверии и уважении. Без этого театр превращается в обычную контору…
… Уходя из театра, ловлю себя на мысли: сколько все-таки судеб, характеров, чувств закладывается в театральный котел, прежде чем появится двухчасовой спектакль! И самое интересное, конечно, останется за кадром…