Политика джаза
В конце недели — все устали от политики. Не так ли? Поэтому я хочу предложить вам рассказ об одной из американских встреч. Добавлю — об одной из самых прекрасных встреч.
Самый южный из американских штатов — Луизиана. Самый неамериканский город — Новый Орлеан. Там даже небоскребы посчитаешь по пальцам, стоят они сиротливо в центре города, как будто даже покачиваются — земля в дельте Миссисипи смешана с водой.
По Миссисипи до сих ходит колесный пароход «Natchez», на котором, говорят, плавал еще Марк Твен.
Красиво.
Но самое красивое, самое замечательное — неказистый сарай в одном из переулков Французского квартала в Новом Орлеане. Он битком набит свистящей и аплодирующей толпой. Лицом к публике сидят семеро мужчин t музыкальными инструментами. Играют джаз. Играет джаз.
Тот самый джаз, который, собственно, и вышел из Нового Орлеана. Который создали отцы и деды вот этих же самых музыкантов…
Я сижу на полу, в первом ряду. На какой-то тощей подушечке. Над моей головой то и дело вонзается в публику кулиса тромбона.
Играет джаз. Играет джаз…
(Помните, как в «Бременских музыкантах» — «о, как жаль, что вас не было с нами…» Так и я, буквально лишаюсь слова, лишь только вспоминаю, как Preservation Hall Jazz Band играет «Когда святые маршируют». Под эту музыку замаршируют не только святые. Под эту музыку покойники должны пуститься в пляс.
А в центре джаз-бэнда сидит старый-престарый чернокожий. В правой руке (левая не поднимается) он держит трубу и ухитряется еще что-то выделывать на ней негнущимися пальцами. Отыграв, он кладет трубу на старый портфель. Потом медленно лезет в карман, выуживает оттуда очки и клочок бумаги (а тем временем ведет партию тромбон, потом банджо, потом бас, потом фортепиано и кларнет). Старик медленно-медленно вздевает очки на нос и мучительно всматривается в бумажку. (Тем временем ударник выдает то, что во времена моего студенчества называлось «брек», гремят аплодисменты и стихают). Старик кивает сам себе, складывает бумажку, за нею отправляет в карман и очки, берет одной рукой трубу и топает огромным ботинком.
Снова вспыхивает музыка. Потом она опять гаснет, старик опять священнодействует с бумажкой, очками и трубой, опять топает — пиршество духа и чувств продолжается.
Старика зовут Перси Хамфри. Eму 89 лет. Он внук «профессора» Джеймса Б. Хамфри, который обучал музыке в Новом Орлеане и на окрестных плантациях еще в 1880 году.
Совсем недавно в джазе играли двое Хамфри — кларнетист Вилли, 1900 года рождения, и трубач Перси. Вилли умер в июне 1994 года. Сейчас в «Preservation Hall Jazz» играет только Перси.
Кстати, этот джаз — не «Диксиленд», не шуточная музыка, не написанная музыка. Это новоорлеанский джаз, это музыка, которая приходит из души людей, сохраняющих эту музыкальную традицию всю свою жизнь. Так написано в одной из вырезок, которые мне, «нашему другу из Сибири», подарили в этом музыкальном сарае.
Потом я подошел к старому Хамфри, который стоял и ждал такси. Я сказал, что приехал из Тюмени, из города, в котором родился один из знаменитых американских композиторов Ирвинг Берлин. Старик кивнул и сказал, что очень рад, что его джаз нравится людям из такого далека. Он отвечал кратко и как-то очень отстраненно. Как будто и после концерта продолжал жить в том мире музыки, который для нас отзвучал только что, а для него звучать не перестает.
А позднее, уже в Вашингтоне, руководитель неправительственной организации «Американский совет по внешней политике» Герман Пинчнер сказал мне, что американский джаз — это символ политической системы Соединенных Штатов. Один ритм, одна тема, а партию каждый ведет свою.
Все-таки не удержался, опять заговорил о политике.
НА СНИМКE 1992 ГОДА: играет джаз из «Preservation Hall». В центре — Перси и Вилли Хамфри.