Непредсказуемое, любопытное и осуждаемое
Художник из Италии Сальваторе Гарау продал невидимую скульптуру под названием «Я есть» за 15 тысяч евро. А Маурицио Каттелан назвал свою работу «Комедиант», это та самая, где к стене скотчем приклеен банан. Современное искусство не перестает удивлять, и у каждого есть мнение на его счет. Любопытно, что скажет об этом кандидат философских наук, доцент кафедры философии ТюмГУ Ирина Пупышева.
— Что такое искусство, сказать сложно, а если добавить к этому прилагательное «современное», то получается что-то вовсе непонятное. Как вы понимаете термин «современное искусство»: что это такое, с чем это едят и кто?
— Вопрос очень сложный, не только для меня, но и для серьезных теоретиков. Здесь отдельно можно разбирать, что значит «искусство», что значит «современный». Eсть, например, термин contemporary art, определяющий современное искусство как новое или новейшее. Что интересно, граница, когда начинается это новейшее, постоянно сдвигается: 1910-е, 1950-е… Другое понимание того, что это связано с переосмыслением отношений художника и общества. И тогда получается, что среди современных художников есть современные и несовременные.
С чем едят? Даже не знаю, как метафоризириовать, чтобы ответить… Наверное, хорошо заходит, когда созвучно актуальным проблемам. А кто? Мы с коллегами даже такое исследование проводим, еще не завершили, где задались вопросом, кто публика современного искусства. Мы говорили с тюменцами, так вот это в основном молодые люди, заходящие периодически в контору пароходства.
— Некоторые полагают, что искусство деградировало. Eсли раньше это были огромные холсты с детально прорисованными элементами, где было видно мастерство художника, то сейчас… вспомните тот банан на скотче. Это действительно деградация или все-таки эволюция, которую не все понимают. Или же это вовсе что-то иное?
— Про деградацию речь заходит с каждым новым повтором в истории искусства. Новое часто пугает и кажется деградацией, попиранием устоев, утратой духовных скреп и прочими такими фобиями, которые уже стали почти мемами. Думаю, это просто новые формы — формы как жанры, формы как миксы, формы как способы взаимодействия.
— А можно ли сказать, что современное искусство для современного человека? Ведь мы до сих пор любуемся произведениями XVIII-XIX веков, а о том, что создают творцы сейчас, многие и не знают. Говорит ли это, что ныне искусство интересно немногим, или дело в том, что оно уже вовсе никому не нужно?
— Думаю, нет какого-то универсального современного человека, как нет и однозначного ответа на вопрос «зачем». Каждый идет за разным: кто-то из профессионального интереса, кто-то просто из любопытства, а кто-то новый принт для кофейного стаканчика ищет…
— Eсли продолжать разговор о современном человеке, то ведь он совсем не тот, что даже десять лет назад. Люди стали другими, и порою кажется, что менее культурными. Люди старшего поколения жалуются, что молодежь на улицах матерится, слушает странную музыку… Неужели уровень культуры вправду падает?
— Про молодежь матерится — даже смешно. А когда она не материлась? Чтобы говорить о падении, нужно замерять уровень каким-то одинаковым метром, а это невозможно. Современному подростку для жизни нужны не те навыки, без которых не мог обойтись, например, тот же подросток условных тридцать лет назад. Люди и поколения меняются — это нормально. Конфликт поколений, как мне кажется, попросту неистребим. Он прослеживается во всей истории философии в том числе.
— Ах, да, философия… Существуют ли в вашей сфере исследования, изучающие вопрос искусства сейчас? Отличаются ли они от тех исследований, что проводились десятки лет назад? Может, раз изменилось само искусство, то изменился и подход к его исследованию?
— Понятно, что отличаются. Например, современная гуманитарная наука в силу осознания экологических проблем, рефлексии по поводу разного рода равноправия стремится разрушить какое-то особое положение человека, его высшую ценность, а это уже дискредитация гуманизма в определенном смысле. А гуманизм лежит в основе всех классических оценок искусства.
— Вы сказали, что проводите исследование о современном искусстве, может, расскажете немного?
— Работа не столько про искусство, сколько про людей, которые в Тюмени ищут встречи с современным искусством. Кто они такие, как видят современное и границы искусства. Все как в ваших вопросах. Параллельно интервьюировали художников. В октябре представим итоги на конференции, или, как мы ее называем, перфоконференции.
— Можете ли вы предположить, как будет развиваться искусство дальше, к чему мы придем? К истокам? Или же уйдем во что-то новое?
— Это вопрос, на который у меня нет ответа. Один медиатеоретик сказал про историю медиа: «Все останется, но все изменится». Мне кажется, это справедливо и для истории искусства.