Семь кругов ада
Сергей Казанцев*
30 октября в России отметили День памяти жертв политических репрессий. Сотни тысяч детей, внуков и правнуков скромно помянули тех, кто был расстрелян в подвалах тюрем и бывших купеческих домов, сослан на великие стройки социализма или превратился в «лагерную пыль».
Сейчас какая-то часть нашего народа снова заговорила, что сталинские времена были гораздо лучше теперешних хотя бы потому, что тогда в стране был порядок. Спорить не буду… Но расскажу о своем деде Иване Михайловиче, который все полные семь кругов ада прошел, а уж на последнем «самая гуманная в мире власть» его жизни лишила.
Поминаю я деда 25 октября, в тот самый день, когда по решению тройки УНКВД Омской области его и других мужиков в чекистском подвале на колени поставили, пулю в затылок всадили, а потом под покровом ночи закопали в общей яме на окраине Ишима. Яму эту через шестьдесят лет после массовых расстрелов 1937-38 годов раскопали, в ней — сотни черепов с аккуратными круглыми дырочками в затылках. А какой из них головой Ивана, Петра, Данилы или Ибрагима был, кто теперь знает?
О деде, которого, как тогда казалось, власть навечно во «враги народа» записала, в нашем доме не говорили. Только дядька Герман иногда упоминал, что «папаша Иван Михайлович за свой язык по линии НКВД был взят», мать после этого с работы выгнали, а он с братьями, «чтоб от голода не сдохнуть, по дворам куски собирал». Но со временем из крошечных воспоминаний бабушки, отца, дядьки и земляков загадочная картинка дедовой жизни сложилась в картину, и последним мазком в ней стала справка Тюменского областного суда за номером 44-У-160, отменившая решение тройки и реабилитировавшая деда Ивана «за отсутствием состава преступления».
Тогда и узнал я, что родился Иван Михайлович в 1882 году, а отец его Михайло, чтобы обеспечить семейству достойную жизнь, завербовался в старательскую артель и отбыл на золотые прииски. Вернувшись домой, завел маслобойню и сибирское масло, которое тогда вся Eвропа ела, стал делать, чем и вверг сыновей, не желая того, в круги адовы, которые начались сразу после октябрьского переворота. Но кто об этом в конце XIX века помыслить мог?
Хотя если быть до конца честным, то в круг первый дед попал, когда грянула Первая мировая война. Определили его в ударную сибирскую дивизию и повезли на австрийский фронт. В 1915-м сибиряки в окружение попали, и при прорыве стеганула пулеметная очередь деду по ногам. Упал он и стал дожидаться, когда «австрияки» штыком добьют. Но деда подобрали, подлечили и в лагерь военнопленных отправили.
Eсли считать годы в плену вторым кругом, то был он самым легким, потому что немецким крестьянам, чьи мужики в окопах сидели, требовались работники в хозяйстве, и они охотно брали русских пленных из лагерей. Попал дед тогда к Гансу Майеру, стал пахать, урожай собирать и удивляться, как в заграничных землях люди добротно живут.
Гансу он понравился, тот стал работящего сибиряка к дочке своей, чей муж под Верденом погиб, присватывать. Дед же ни в какую. «Первое дело, — говорит, -что православный я и веру свою ни за какие коврижки менять не буду, а второе — жена у меня, с которой в церкви венчан, да две дочки дома остались». К ним, как война кончится, и поедет.
А потом весточка из России дошла, что царя сбросили, свобода началась. Деду что царь, что Керенский, что Ленин — все одинаковы, лишь бы домой скорей, жену обнять, дочек, запрячь мерина и хлеб сеять. Eще через год проиграла Германия войну, сбылась мечта — повез Ивана Михайловича, которому к той поре 36 годков стукнуло, паровоз на родину, где он три с половиной года не был.
А в России уже Гражданская война! Через фронт, перебитыми ногами козыряя (чтоб не мобилизовали), дед до Сибири еще год добирался.
Ранним утром шел по главной улице родного села, душа пела, а деревенские петухи подпевали спросонья хриплыми голосами. Сунулся в родную калитку — а на дверях ржавый замок. Подошла соседка, завыла в голос. Сквозь ее причитания Иван Михайлович понял, что остался он один: жена его и дочки еще в 1918-м от испанки умерли. Так в третий круг ада он вступил.
Однако горюй не горюй, жить надо. Познакомила его вскоре родная тетка с Феклушей, которая с детства то в няньках, то в служанках у богатых односельчан работала, и та, хотя и была на 16 лет моложе, замуж за Ивана с радостью пошла и ни разу не пожалела. Обвенчались, уже первенца ждали, когда четвертый круг подоспел -крестьянское восстание 1921 года. Большевики, что только-только адмирала Колчака расколошматили, мужиков такой продразверсткой обложили, что взвыл народ, который в прежние годы привык хлебушек за звонкую монету власти продавать. Но денег, да и товаров на обмен у нынешней власти не было, и стала она у сибирского мужика хлеб, овощи, мясо, шкуры, шерсть, табак и много что еще силой брать. А когда в начале 1921 года из Тюмени приказ пришел, что и семенное зерно надо в общественный амбар сдать, взялся народ за берданки, колья и вилы.
Рассказывала бабка, что приехали повстанцы к ним домой, главный воротник тулупа от снега отряхнул и деду говорит: «Ты, Иван, мужик грамотный, будешь при нашем штабе приказы писать. А не пойдешь -как Колчака, башкой в прорубь спустим!» Дали сутки на обдумывание, а дед, жизнью ученый, больными ногами отнекиваться стал. Куда деваться, стал приказы по повстанческой армии переписывать.
Потом красные взяли верх, одолели мужиков, но продовольственную политику большевиков сибиряки и тамбовцы топором своим все же откорректировали, да так, что Ленин не только продразверстку продналогом заменил, но и тех, кто живой после той мясорубки остался, на веки вечные помиловал. В том числе и деда.
Ленин вскоре умер, и пришел ему на смену товарищ Сталин, который мужикам ничего не сулил и обещание Ильича про то, что «НЭП -это всерьез и надолго», выполнять не собирался.
В круг пятый бросило Ивана Михайловича уже в 1930 году, когда он секретарем в сельсовете работал. Вычистила его комиссия по чистке соваппарата по первой категории. Он духом не пал и пошел в колхоз, а потом в «Заготзерно» счетоводом, но и там власть его не забыла. В районном архиве нашел я в начале девяностых годов любопытный документ, который моего деда касается. Привожу его без всякой правки.
«Постановление от 17 января 1933 года. Утверждено заседанием Аромашевской РКК РКИ, протокол N 21. Слушали: «О выполнении решения бюро РК ВКП (б) от 3 января 33 г. по вопросу проверки организаций под углом выявления классово-чуждых элементов и вычищения их из аппаратов». Постановили по «Заготзерно»:
1) Казанцев Иван Михайлович -счетовод, сын торговца, секретарь бандитского штаба в 1921 г. Вычищен из аппарата комиссией по чистке соваппарата в 1930 году по первой категории;
2) Фролкин Иван Семенович -кладовщик, сын ярого бандита, зять сосланного кулака. Сам настроен против советской власти, за что в 33 г. привлекался по линии ОГПУ;
3) Боярский Яков — сторож, 60 лет, ярый участник бандвосстания 1921 года. Постановили: Обязать руководство вышеперечисленной организации в 3-дневный срок указанных как классово-чуждых примазавшихся элементов с работы снять.
Председатель РКК РКИ Рожков».
Потом был круг шестой, когда деда сначала обложили в индивидуальном порядке неподъемным сельхозналогом, выгнали из родного дома вместе с Феклушей и тремя сыновьями, а затем лишили права голоса. Бабка рассказывала, что когда их на улицу гнали, успела она швейную машинку к соседям определить, а все остальное прахом пошло, но больше всего ей было жалко единственную буренку-кормилицу. Плакала она так, что народ собрался послушать. Но разве слезами делу поможешь? Тогда Иван Михайлович, который, чтобы семью прокормить, переквалифицировался в столяры по найму, ощетинился и стал правды искать. Да не тут-то было!
«Протокол N 1 заседания Аромашевского Бюро жалоб при райисполкоме от 3 марта 1934 года. Слушали: заявление гражданина Казанцева Ивана Михайловича о неправильном лишении его избирательного права голоса. Постановили: В жалобе отказать. Казанцев лишен избирательного права голоса правильно. Торговец. Кроме того, работал в сельсоветах, счетоводом в колхозах, в «Заготзерно», в работе вредил. Участвовал активно в кулацком восстании. Был в штабе».
«Протокол N 14 заседания Аромашевского райисполкома от 22 мая 1937 года. Слушали: Жалобу Казанцева И.М. о возврате ему дома, проданного в 1934 году с торгов. (Жалобщик присутствует.) Постановили:
1) имея в виду, что дом Казанцева И.М. был продан с торгов в 1934 году за неуплату сельхозналога и самообложения, наложенного на него в индивидуальном порядке как на сына торговца, лишенного избирательных прав, жалобщику в возврате ему дома отказать;
2) разъяснить жалобщику, что введение всеобщего избирательного права по новой Конституции не дает права бывшим лишенцам на возврат имущества, проданного с торгов или конфискованного».
Таких жалобщиков, как дед, было тогда по России великое множество, и власть, чтобы не таскались «вражьи души» с кляузами, решила всем такой укорот сделать, чтоб и духом их в стране Советов не пахло. И пошли от товарища Сталина по всем партийным обкомам телеграммы, в которых план по расстрелу врагов народа твердой рукой вождя был утвержден и подписан. А чтобы сомнений не было, приписал Иосиф Виссарионович, что «необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится все более и более ручным».
Вот тогда-то, в 1937 году, и вступил мой дед Иван Михайлович в свой последний седьмой круг, который в чекистском подвале закончился. Феклуша предлагала ему уехать, беду у дяди в Москве переждать. Сказал ей Иван, что в жизни уже много настранствовался, первую семью потерял, а вторую ни в жизнь не бросит. Арестовали его, по рассказам отца, которому в ту пору десять лет было, дождливой сентябрьской ночью. Неделю вместе с другими мужиками продержали в местной кутузке, а потом, ночью же, чтобы не видел никто, угнали в неизвестном направлении. Бабушке, которая пороги местного отделения НКВД обивала, сказали, что дали деду десять лет без права переписки. Но 25 октября 1937 года его расстреляли по решению тройки, а в декабре того же года появился на свет последний документ, который я нашел на пыльной полке районного архива.
«Протокол заседания Аромашевского райисполкома N 36 от 27 декабря 37 г. Слушали: заявление гражданина с. Аромашево Казанцева И.М. о возврате ему дома и коровы, проданных в 1934 году. (Жалобщик отсутствует.) Постановили: отметить, что гражданин Казанцев И.М. является сыном торговца, ярый участник восстания 1921 года, лишался избирательных прав, в настоящее время взят по линии НКВД. За невыполнение твердого задания в 1934 году его имущество было ликвидировано. В просьбе гражданину Казанцеву о возврате ему дома и коровы отказать».
На этом можно было бы поставить точку. Но тем, кто желает возвращения сталинского порядка, хотелось бы сказать, что в 1937-38 годах только из маленького Аромашевского района нынешней Тюменской области вместе с дедом были взяты «по линии НКВД», а потом расстреляны более трехсот мужиков. Самому старшему из «врагов», Ивану Степановичу Першину, было 83 года, а самому молодому, Ивану Артюшкину, ровно на шестьдесят лет меньше…
В память о деде остались в семейном архиве его членский билет профессионального союза советских и торговых служащих СССР под номером 98, членская книжка N 2 Аромашевской маслодельной артели, справка Тюменского областного суда, отменяющая решение тройки за отсутствием состава преступления, и бумага из ФСБ, в которой указаны причина, дата и место его смерти.
Не так уж и мало, если подумать, что от других вообще ничего не осталось. В том числе детей и внуков.
*Новый Уренгой — Тюмень