Пуртов Леонид Васильевич
Eго — раненого, потерявшего сознание — вытаскивала собака. Были такие умные, натренированные псы. Тащила на плащ-палатке — а вот кто туда положил, неизвестно… Как бы то ни было, а Леонид Пуртов остался жив в тот апрельский день кромешного ада. Первый день наступления на Берлин, когда его стрелковый полк почти весь лег костьми…
Так он и не увидел поверженного Берлина. А вот Прагу увидел. Но не чешскую столицу, а предместье Варшавы, которое тоже называется Прагой. «Мы ее великолепно взяли. Так, что она осталась неразрушенной. А сама Варшава лежала в руинах…». Отгорало лето 1944-го, а он — молоденький младший лейтенант, командир взвода 76-миллиметровых минометов (тяжелые, черти, потаскай их, да еще с минами, мужская работа!). Прямиком из Ленинск-Кузнецкого, и сюда, в пекло.
От августа до апреля — долгая-долгая дорога. На войне день считай за три. Живой к вечеру — и ладно, и славно. Значит, завтрашнее утреннее солнышко точно увидишь. А там — как Бог даст… А вообще, Бог дал ему счастливую возможность не отступать, а наступать, не сдавать свои, родные, города, а брать чужие. Пришла весна, Берлин был совсем близко. Минометчики переходили через полотно железной дороги у какого-то немецкого хутора. И вдруг обстрел. Он почувствовал удар — и все… Война для него кончилась. И тут уж ничего нельзя было поправить.
Он часто вспоминал врача- польку, которая не захотела ампутировать ему левую руку. «Пан такой млодий…». И она приходила к нему, разбинтовывала и лечила какими-то травами — сердобольная, добрая, удивительной души женщина. И спасла руку 20-летнему «пану» из Сибири, из деревни Цингалы в Ханты-Мансийском округе.
И когда в 1949-м в Ханты-Мансийске он познакомился с будущей женой Валей, Валентиной, рана все еще не зажила и продолжала кровоточить. Жестокая рана — мышцы на руке не осталось вовсе. Он начал разрабатывать ее — скрипя зубами поднимал 8-килограммовую гирю. Попривык, вошел во вкус — и так натренировал, что она, левая, уже ничуть не уступала правой, целехонькой. «Всю жизнь он занимался спортом, — говорит о покойном муже Валентина Андреевна. — Только спорт и поставил его на ноги».
В Хантах она работала учительницей. Он сразу обратил на нее внимание: «Новенькая!» Жили в соседних подъездах. Дружили один учебный год (специально не договаривались, так уж получилось) — и поженились. А как был рад Леонид Васильевич, когда в 1950-м родился сын Алексей, Алеша, Лешенька. Первенец! Потом две дочери — Людмила и Анна. Большая семья!
«Он очень любил песню «Тишина». Говорил: «Это про нас!» В тот день, 14 апреля, они были на самой трудной огневой позиции — и в живых почти никого не осталось. Потому и на встрече с однополчанами он встретил, только одну медсестру, Матрену Савельевну Ионину… А в Ханты-Мансийске был такой случай: идем по улице, а навстречу какой-то бородач. И вдруг он отдает Леониду честь. Оказывается, однополчанин, из его взвода, который был ранен еще под Варшавой, а сюда приехал за эвакуированной семьей…
Он был хорошим отцом. Никогда не кичился тем, что делает кому-то что-то хорошее. Для него это было привычно и естественно. Он был неравнодушным человеком. И я с ним по-прежнему разговариваю, как с живым. Никак не могу согласиться с тем, что его нет».
Леонид Васильевич Пуртов. Полковник запаса. Кавалер орденов Красной Звезды и Отечественной войны… Той войны, на которой он однажды упал в 36 километрах от Берлина. Но, к счастью, уже ничего нельзя было изменить — и вопреки всем смертям, всем ранам и контузиям, был виден, отчетливо виден, дышал покоем и спокойствием, сладостной послевоенной тишиной День Победы.
***
фото: