Будет ли Россия колонией?
Не знаю, может быть, все дело в том, что мои коленные чашечки с возрастом утратили прежнюю гибкость. Eсли, предположим, я позволю себе присесть в той позе, какую нам нередко являют молодые люди, потребуются усилия всей редакции, чтобы возвратить меня в вертикальное положение.
Но это я так, для затравки. Дело не в коленных чашечках, дело — в памяти моей. Сорок лет назад я жил на Урале, в поселке, вовсе лишенном достопримечательностей. Хотя две, впрочем, были. Кирпичный завод. И колония общего режима, население которой на том кирзаводе работало. По утрам распахивались громадные ворота, заключенные (их почему-то у нас называли не общепринятым «зэка», а «зыки») колонной пересекали поселок и подходили к другим воротам. Воротам завода. Иногда охрана мешкала, а поскольку в ногах правды нет, «зыки» усаживались на корточки. В точно такой же «глубокой посадке», каковую мы теперь видим на остановках, у стен мэрии, возле кинотеатров, на рынке. Некогда она безошибочно указывала на человека «оттуда», пришедшего «от хозяина».
На что она указывает сегодня?
Я думаю, что этот абсолютно малозначащий факт — еще одно свидетельство того, насколько «тот» образ жизни завоевывает позиции в «этом».
Мы, то есть общество, все время боимся. Но боимся, по-моему, не того, чего следует бояться. Кто боится капитализма, кто — диктатуры, кто опасается, что Россия станет сырьевым придатком, то есть колонией Запада. И почему-то мало кто боится, что наша страна постепенно свыкается с сознанием того, что она — великая криминальная держава.
Этот тезис настолько лежит на поверхности, что я даже не стану тратить бумагу на доказательства. Моего внука укусил комар. Внук прихлопнул комара и докладывает о совершенном. Да-да, именно тем словом, которое, я уверен, ивам тоже пришло сейчас на ум: «замочил!». Со внуком-то я как-нибудь объяснюсь. Но он же живет не в башне из слоновой кости. Он ходит в школу, играет с ребятами на улице. А там воровская, криминальная лексика — чувствует себя свободно. А почитайте газеты! Уже почитали? Нравится?
Мне, в «Курьере», пришлось выдержать не одно объяснение на тему, почему я вычеркиваю из материалов выражения типа «откинулся с зоны» и предлагаю заменить их на адекватные, но… штатские.
Мелочь? Конечно, мелочь. А когда в дни похорон криминального лидера его друзья посещают любимые покойным рестораны и просят публику: «Не заказывайте музыку, у нас сегодня траур», — это тоже мелочь? Я могу понять их по-человечески: у них личное горе. Но устраивать из этого всеобщие поминки, национальный траур, означает лишь одно: в массовом сознании утверждается — вот истинные лидеры, вот истинные ценности, вот истинный стиль жизни и поведения.
А криминальные похороны? Я помню, так только Сталина хоронили, когда все школьники сплетали веночки и относили в райком партии с настойчивой просьбой отправить венок в ЦК. Да еще Дмитрия Ивановича Коротчаева, начальника «Тюмень-стройпути», — всю улицу Первомайскую запрудили люди, шедшие за его гробом. А тут — не скорбь, тут вызов, тут демонстрация сил и возможностей. Демонстрация связей, денег…
И все это воспринимают как должное? Не знаю, не знаю. Знаю только, что никто не протестует, никто не ограничивает, а дают все, чего хотят друзья покойного.
Впрочем, не все. Один только в последнее время запротестовал. Но этот один — Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II.
Он вмешался после того, как с ведома архимандрита Романа (Жеребцова) в пещерах Псковско-Печерского монастыря был торжественно похоронен один из лидеров тамбовской криминальной группировки в Петербурге Николай Гавриленков, убитый в ходе очередной «разборки».
Гроб мафиози был помещен в усыпальнице, где похоронены предки Кутузова, Пушкина, Плещеева, Мусоргского. Патриарх посчитал, что архимандрит Роман «своими действиями нанес немалый ущерб авторитету церкви», и предложил ему сложить с себя обязанности настоятеля Псковско-Печерского монастыря. В нашем же богоспасаемом граде не всякое должностное лицо дистанцируется в общественных местах от общения с другими лицами, обладающими, скажем, неоднозначной репутацией.
Да и последний пример, когда генерал-майор милиции в отставке готов баллотироваться в Госдуму в одном списке с криминальным «авторитетом», — это тоже у нас…
Окажемся ли мы американской колонией — это вопрос. А вот то, что мы можем оказаться просто колонией — общего, усиленного или строгого режима, — это куда вероятней.