Под прицелом рогатки
(Заметки с театрального фестиваля)
Виктюк так и не приехал. Правда, реформатор русской сцены всей душой рвался в Тюмень, но неотложные дела вынудили Романа Григорьевича остаться в Афинах (и здесь его где-то можно понять). Маковецкого тоже не было среди участников «Рогатки», привезенной москвичами на фестиваль, посвященный творчеству свердловского драматурга Николая Коляды. В околотеатральных кругах ходят слухи, будто кинозвезда рассталась с Виктюком. И декорации труппа не привезла. Зрителям объяснили, что в столице скоро премьера и за несколько дней трейлер с необходимым «такелажем» не успел бы обернуться. Поэтому сцена Дворца «Геолог» была завешена вертикальными полотнищами упаковочной бумаги, которую по ходу действия персонажи отрывали и комкали до тех пор, пока не оборвали совсем.
Впрочем, Бог с ней, с упаковкой. Бывает сплошь и рядом такое, что под яркой оберткой скрывается низкосортный товар. Здесь же, напротив, среди грубого хлама сверкали время от времени жемчужные зерна актерской работы. И зрители в конце концов простили неприбытие обещанных «князя театральной тьмы» и «американского киножениха». Простили, хотя и возникал вопрос: а защищен ли юридически зритель от лапши, которую частенько вешают ему на уши, обещая котлету, а взамен подавая один гарнир?
Впрочем, не будем брюзжать, потому что освещение было вполне достаточным даже без сияния кинозвезд. Лучше поговорим о самой «Рогатке», которую тюменские зрители давно и хорошо знают благодаря интересной постановке режиссера молодежного театра «Альтернатива» Дмитрия Кузьмина. Обратимся к сюжету лишь для того, чтобы напомнить, как близки к чеховским нравственные принципы Коляды.
Да, у каждого человека над ухом должны встряхивать колокольчик, выводя из блаженного оцепенения и напоминая о том, что есть на земле несчастные и неустроенные души.
У Коляды этот чеховский абстрактный колокольчик жестко материализовался в … рогатку. При помощи этого нехитрого орудия 35-летний инвалид Илья то ли напоминает о себе, то ли вымещает свою досаду на чужих окнах, за которыми счастливый и поэтому враждебный мир. Сам Илья давно уже никому не нужен. Мать уехала неизвестно куда. Квартира превратилась в неприглядную берлогу. С людьми связывают калеку лишь редкие подачки прохожих возле магазина — этой современной городской паперти — да домогательства вечно пьяной соседки, которая то ли любит Илью, то ли жаждет заполучить его жилплощадь.
И вдруг в жизни Ильи возникает Антон. Частица того самого благополучно-счастливого мира, с которым враждует калека.
Юноша входит, словно бы через пролом в стеклянной стене, разрушенной выстрелом из рогатки. Оказывается, этот мир не такой уж и благополучный, не такой уж и счастливый. Антон тоже выламывается из мира благополучных людей после неудавшегося любовного приключения. Праздник узнавания, сближения, дружеского расположения превращается в любовную связь двух мужчин.
Происходит это чуть ли неслучайно — в самогонном угаре, а может быть, и закономерно — на это тоже могут быть объективные причины. Суть не в этом. Сегодняшний зритель уже перестал воспринимать этот сюжет как нечто скандальное, «совковая» зашоренность медленно, но верно уходит, и это факт. Зоной особого внимания в пьесе становится не морально-бытовая оценка противоестественного гомосексуального соития, а другое. Что же именно?
Чтобы ответить на этот вопрос, каждому нужно дать свою оценку финалу. Антон возвращается в свой мир, требуя перед уходом, чтобы Илья забыл об этом позорном для них эпизоде. Илья забыть не может, потому что не воспринимает случившееся как позор. Антон для него не только олицетворенная месть стеклянного мира за выстрелы из рогатки, но и «навеки единственная любовь». Будучи не в силах принять расставание и, самое главное, не желая хоть как-то навредить Антону, Илья вычеркивает себя из жизни — выбрасывается из окна высотного дома… Возвращается в мир, который некогда яростно отвергал…
Таким образом, если мы оправдываем уход Антона — значит, не поднимаемся в оценке пьесы выше обыденного морализирования, и напротив, если мы расцениваем поступок Ильи как величайшую жертву, тогда «под прицелом» «Рогатки» оказываются вечные проблемы бытия — любовь, предательство, мужество, самоотверженность -словом то, что и составляет, на наш взгляд, истинное достоинство пьесы Коляды.
Москвичи дали нам возможность сопоставить две сценические редакции «Рогатки» -версию Кузьмина и версию Вик-тюка. Признаемся, москвичи были эффектнее, несмотря даже на отсутствие родных декораций. Но тюменцы же, на наш взгляд, ближе к авторской позиции. Акценты, которыми наградил постановку Виктюк, лежат в русле первоначального и несколько поверхностного восприятия конфликта пьесы — наличие в постановке великолепного и совершенно неотразимого Антона, с одной стороны, и подчеркнуто уродливой, нескладной соседки Ларисы — с другой, делает случившееся просто-напросто самым обыденным, библейским совращением — не случайно любовники съедают яблоко на двоих, демонстрируя тем самым надкусывание запретного плода. Интрига становится весьма банальной закономерностью -иными словами, если перед тобой встанет жесткий выбор между своекорыстной уродиной и соблазнительным красавцем, еще неизвестно останешься ли ты на позициях «сексуального большинства». Словом, это физически ощутимое противопоставление мужского и женского образов (не в пользу последнего) делает постановку уважаемого Романа Григорьевича Вик-тюка гимном мужской красоте. Это, конечно же, прекрасно и весьма лестно для мужской половины человечества (ей-Богу!). Однако этот небольшой акцент делает постановку несколько, как бы повежливее выразиться, элитарной.
Помните, что отвечает Илья в ответ на домогательства Ларисы?
— Любят не под одеялом! -отвечает. Вот так-то. Поэтому было бы более честным сделать блудливую замужнюю потаскушку красивой и женственной. Привлекательной. В противном случае, зачем же тогда было рогатки… то есть копья… ломать?