Еще не все обречено…
Это неправда, что городской театрал в наши дни не имеет возможности сравнивать местные постановки со столичными, быть в курсе дел европейского сценического искусства. Даже по старому черно-белому телевизору можно смотреть «театральный понедельник» (ТВ-6), сенсации современного российского театра на бывшем первом канале, обширные театральные программы РосТВ и 5 канала (Питер).
Не стоит и рассусоливать про набеги на Тюмень московских престижных трупп, хотя, конечно же, некое подобие оригинала можно различить. (Замечу в скобках — сие не относится к гастролям в нашем городе театра Марка Розовского).
Столь длинное присловье к рецензии на премьерный спектакль Тюменского театра драмы и комедии 27 октября с.г., ставший «в позицию» — «открытие на открытии» 138-го театрального сезона, понадобилось мне потому, что я в его преддверии усиленно обрабатывался местной эстетской тусовкой и рядом наших газет, дабы воспринимать премьеру с довольно кислой физиономией.
По крайней мере, то, что мне известно, говорит: а) застарелая московская привычка видеть только у себя настоящий театр, а в провинции — его жалкое подобие; б) эстетское верхоглядство, во все наши времена свойственное «центральным» критикам; — все это по-прежнему омрачает перемены в жизни российских искусств.
Тем более стала для меня радостью и настоящим откровением первая встреча с театром в новом сезоне. Гл. режиссер и постановщик трагикомедии в 2-х действиях «Гарольд и Мод» французских авторов Колена Хиггинса и Жана-Клода Каррьера Алексей Ларичев, блистательный ансамбль актеров вкупе со сценографом (декорации, атрибутика, костюмы и прочая) Александром Дубровиным, постановщиком трюков Сергеем Кораблевым, «музруком» Павлом Сокуровым предложили тюменцам современную, тонко, изящно, нервно и очищающе просвеченную и прочитанную «лав стори» — историю любви. В ней HOMO LUDENS (люди играющие) сделали зрелище, игру действующей и влияющей на нас моделью переливающегося всеми красками бытия человеческого мира, доставив нам не только сопереживание с действием, зрительское упоение происходящим.
Они укрепили в нас веру в возможность личностного преодоления несовершенства и зла текущей жизни, они так победно издевались над этими вечными спутниками человечества, расшатывали абсурдные сети наших отношений, раскатывали, как хотели, наши условности и лицемерие, впрочем, не настаивая на хорошо знакомой идее утопического преодоления пороков, что мы лишний раз почувствовали себя живыми, мудрыми и красивыми, способными с помощью театра заново полюбить красоту, заняться личной перестройкой к добру и очищению души.
Когда-то К.Станиславский сказал об удаче на театре — спектакле, в котором режиссерский замысел и его воплощение актерами равноправны, взаимодоверчивы и усиливают друг друга.
Режиссер, жанр постановки, верный выбор исполнителей сфокусировали творческую цель ансамбля — дуэт А.Калиниченко в роли Мод и Сергея Киссы (Гарольд Чейзен). Актеры доказали, что они искусны в игре, в профессии, и — это прекрасное «сверх того» — они устраивают микроимпровизации, обретая то четвертое измерение жизни, которое невидимо в ее обычном токе.
Мать Гарольда мадам Чейзен (арт. Валентина Толмачева) замечательна своей манекенностью, иллюзией своей роли в роли, когда частная жизнь ее дома становится предметом скандального обсуждения. Доктор Магиуш (арт. Андрей Волошенко) доволен своей маской хорошо оплачиваемого лекаря на побегушках, способного изменить собственный диагноз в любой момент. Лишь бы заказчик был доволен. Eще одна грань повального сумасшествия потребительского общества, захватившего Запад в 60-е годы и ныне уходящего в отставку, уступающего место новому дню. В нем все больше черт морального оздоровления, нового открытия добропорядочности и личного успеха, соизмеримого с усилиями, реальными возможностями индивида.
А.Ларичеву важен именно такой аспект, он «русифицировал» западный вариант потребительского безумного цирка, взял пьесу, рожденную 40 лет назад и гремевшую на Бродвее (на этой нью-йоркской улице находятся многие известные театры) в 60-е годы несколько сезонов подряд.
Полемический пафос постановщика, спор и с нынешней российской театральной модой, ее клоачными запахами и мистическим холодком, и с потребительской бездуховной гонкой, в которую с обычной для нее ретивостью включилась по-дикарски капитализирующаяся Россия, оправдывает возможные вольности с буквальным текстом. Вот и священник (арт. Вениамин Панов) успокаивает стандартные страсти стандартных людей лишь на похоронах, и его благообразие и приличие выглядят увеличительным стеклом, в котором пузырятся человеческое тщеславие и глупость.
Eще один прекрасный актерский дуэт, дополняющий главный, — спародированный местный Шерлок Холмс, инспектор Бернар (арт. Валерий Рябков), со своим помощником сержантом Доппелем (арт. Михаил Заец). Сержант пародирует доктора Ватсона, у его нынешнего аналога вместо записной книжки торчит из заднего кармана антенна мини-рации. Это, как минимум, забавно, поскольку герою приходится расследовать тайну настоящей любви и красоту диалога Мод и Гарольда. А они уже давно забыты «супермаркетом стандартных ситуаций». Садовники (арт. Александр Титов и Александр Колдобенко) составили еще один неплохой дуэт, намекающий на героев замечательной брехтовской истории про гангстеров. Новые Мэки-Ножи не прочь усилить повальное веселье жирующих со скуки обывателей без сердца и души.
Замыкают наш парад пороков «три девицы под окном» Гарольда, бесстыжие санитарки богатых кошельков задержавшихся в холостяках клиентов, предлагающие свой живой товар с той милой и непосредственной откровенностью (то в пародии на Ромео и Джульетту — арт. Eлена Махнева), то в похотливой, но очень привлекательной трясучке Сильви Газель (арт. Ольга Грязнова) и Нэнси Марш (арт. Марина Самойлова). Под стать им коварная послушница, служанка Мари (арт. Юлия Шкуренко), в нужный момент охлаждающая пародийные страсти в качестве тюленя Мюргатройд. «Тюлень» Гарольд и настоящий тюлень Мюргатройд в конце концов обретают настоящую свободу в жизни — свободу жить по-своему, в родной стихии, под желанным солнцем и звездами.
А.Ларичев, впрочем, увлекает зрителя не только романтическим способом разрешать наши сущностные вопросы. Он феерично и бурно расцвечивает сюжетный ход. В благополучной семье Чейзен куролесит перезревший сын Гарольд, мучает самое себя, играя с куклой (автоподобием) ,устраивает «похороны» своих брачных надежд, «принимает» кровавую ванну, «протыкая» трезубцем живот, делает себе такое же лжехаракири. Eго мать использует последний шанс, обращается к службе знакомств, но каждый раз Гарольд ее переигрывает. Образ существования потребительских биороботов ему уже скучен, по инерции он развлекается хождением по лезвию бритвы бытия.
Но по нему же идет навстречу Мод, не утратившая, как она говорит, накануне своего 80-летия способности помогать жизни открываться волшебной стороной, помогать свободе людей, земли, голубей и радуге со слонами… Их встреча неизбежна, их Любовь так естественна, как легкое дыхание здоровых и чувствующих нежность, ласковые приливы свежего воздуха к лицу, дурманящую прелесть воскурения, японскую чайную церемонию.
Гарольд предлагает ей руку и сердце, ведь они так любят сюрпризы. Но ее сюрприз, после согласия, куда сильней. Испив до дна чашу своих дней, Мод медленно уходит-уплывает туда, про что было сказано великим Франсуа Рабле — «пойду искать великое, быть может…» Как человечество любит клетки, так Мод жаждет их разломать.
Она умерла в лучах восходящего солнца новой своей любви, она встретила Гарольда, и он откликнулся, он даже смело берет в руки скрипку, и режет тишину после ухода Мод тоскливый неверный звук. Словно голос только что родившегося ребенка, ищущего во тьме еще плохо знакомого света свою мать. И с той стороны отвечает скрипка Мод — красиво и благодарно, призывая Гарольда быть и любить среди нас. Занавес. Нет, тонкая ткань, бинт после ожога, щадящий чувства.
Концепция А.Ларичева соединила современное отношение к биомеханике Вс.Мейерхольда, эпическому театру представления Б.Брехта, органично лавирует в сложных фиордах постмодернистского синтез-театра. Но все вбирает в себя режиссерский поэтический реализм, насыщенный фантазией и массой говорящих приемов: молчаливый почтовый ящик с крестом — Богу никто давно не пишет, новое юное древо жизни, которое сажают Гарольд и Мод. Знать бы, что оно станет символом ее последнего земного успокоения… Приемов так много, что они стали спектаклем в спектакле, но не заслоняют актеров.
Легкие грани станков то сходятся, то расходятся, знаменуя биение живых сердец. Все пространство сцены — храм нашей жизни, а в нем — жалкое и смешное, величественное и красивое. Жизнь, какая ты прекрасная, но самое прекрасное в ней то, что для нас она не вечна…
Тюменский зритель принял спектакль, наши люди вели себя прекрасно, просветленно, и непростую философическую суть пьесы они понимали чувством. А.Ларичев верен себе, он принципиально остается спасателем красоты и гармонии в нашем расхристанном бытии и не хочет подчиняться эстетике живописания зла, так заразившей наших театральных прогрессоров. Он помогает нам усмирять заигравшиеся хищные вещи века.
***
фото: