После Ельцина
Вышла в свет книга известного историка, профессора Нью-Йоркского университета Александра Янова «После Eльцина. «Веймарская» Россия».
Это первая работа автора, изданная в России, хотя все его книги («Тезисы Янова», «Русская Новая Правая», «Русская идея и 2000-й год» и др.) обращены прежде всего к российскому читателю. Предсказав задолго, до «перестройки» неизбежность крушения советской империи, Александр Янов не устает предупреждать мир об угрозе перерождения России в фашистскую ядерную сверхдержаву. Он часто повторяет, что хотел бы оказаться не прав, однако политическая ситуация в России не дает, по его мнению, оснований для оптимизма.
Эту статью Александр Янов написал для «МН» по мотивам своей новой книги. Жаль, что саму книгу нельзя вручить каждому избирателю.
Центральная метафора этой книги — «веймарская» Россия. На мой взгляд, она точно обозначает тему, хотя, возможно, требует пояснений.
Веймарской называлась демократическая республика, возникшая в 1918 году в Германии на развалинах агрессивной вильгельмовской империи. Экономически она была далеко не слабой и вполне рыночной. После короткого периода взаимного непонимания западные финансовые организации помогали ей с таким же энтузиазмом, с каким помогают сейчас России. Страна была затоплена кредитами.
Никому, однако, не пришло в голову позаботиться о судьбе хрупкой новорожденной демократии, хотя ее уязвимость была не менее очевидна, чем сейчас в России. В марте 1920-го страну потряс берлинский путч Вольфганга Каппа. В ноябре 1923-го реваншисты во главе с Гитлером и Людендорфом попытались организовать в Мюнхене «марш на Берлин». Это была точно такая же оппозиция, какая атакует сегодня демократию российскую. В январе 1933 года она окончательно восторжествовала. Веймарская республика сменилась Третьим Рейхом.
История веймарской Германии была краткой — всего полтора десятилетия. Но она навсегда останется самым ярким символом непреложного исторического закона: попытка свести гигантскую задачу демократической трансформации имперского гиганта к тривиальной проблеме денег и кредитов не может окончиться ничем, кроме всемирного несчастья.
И вот этот трагический сценарий вновь разыгрывается на наших глазах и с нами. Как будет выглядеть его финал в ядерном веке, — воображения не хватает.
Что строим: рынок или демократию?
Не раз пытался я дать читателю представление о том, какой может стать пост-ельцинская Россия, если не остановить силы имперского реванша.
Формула, управляющая сегодня умами политиков, проста: сделаем Россию рыночной, и демократия вырастет сама собой — как естественная надстройка над рыночным хозяйством.
А если не вырастет? А если на рыночном фундаменте воздвигнется уродливое здание российского реваншизма, воинствующе антизападного и антидемократического?
Конфликт между приоритетом строительства свободного рынка в России и приоритетом ее демократизации — уже реальность. Он уже расколол страну, уже привел к серии жестоких кризисов. В самом сердце России пролилась кровь. Нет, реваншистская оппозиция пока еще слишком слаба, чтобы претендовать на власть. Но она уже диктует свои правила игры. Ни одно решение правительства относительно, допустим, югославского кризиса или спорных японских территорий, не может быть сейчас принято без оглядки на «красно-коричневых». У всего мира на глазах эта демоническая сила бурлит, демонстрирует себя в десятках фашистских газет и журналов. Русский фашизм обрел своих изощренных интеллектуалов и идеологов, собрал и вооружил штурмовые отряды. Он уже открыто пытался свалить «временный оккупационный режим, управляемый западными спецслужбами», как называется на их языке правительство Eльцина.
«Веймарские» страсти
Россия переживает коллапс вековой имперской цивилизации, распад всех традиционных ценностей. И действительный выбор, перед которым она стоит, — вовсе не между цивилизованным распределением и рынком. И не между коммунизмом и антикоммунизмом. В перспективе он неминуемо окажется тем же, каким был для Германии в 20-х: каким из двух путей побежденная, униженная, корчащаяся в муках кризиса страна будет снова самоутверждаться как великая мировая держава. Один из эти путей гражданский, другой — военный. Один демократический, другой — реваншистский. Первый путь обещает стабилизацию мировой политической системы. Второй — ее обвал.
Что выберет Россия — в решающей степени будет зависеть оттого, как будет восприниматься в ней Запад. Для реваншистской оппозиции это враг номер один. И Eльцин, и демократы в ее глазах — всего лишь наемники, исполнители зловещих ролей в сценарии, написанном для них за границей. Устрашающее, искаженное представление о Западе распространяется сейчас в России огромными тиражами. Ограничусь самыми популярными примерами.
Игорь Шафаревич: «Нам противостоит очень агрессивная, безжалостная цивилизация (…), стремящаяся превратить весь мир — и материальный, и духовный — в пустыню… Только в рамках этой борьбы, где ставка -существование человечества (…) можно расценить теперешний русский кризис».
Александр Зиновьев: «Запад хотел руками немцев разрушить Россию. Не удалось. Теперь Запад пытается делать то же самое под видом борьбы за демократию… Идет война двух миров».
Сергей Кургинян: «Действительный принцип политики Запада в отношении России — это неразвитие, неразвитие и еще раз неразвитие (…). Нынешние процессы в нашей стране — это не реформа, это война против России…».
Но ведь это — вспомним — те самые страсти, какие сжигали германских правых интеллектуалов после первой мировой войны. И те самые политические убеждения, которыми вымостил себе дорогу к власти Гитлер.
Никто в Eвропе со времен гитлеризма не бросал Западу вызов такой мощи и ненависти.
Психологическая война
Фашизм появился в России не сегодня, но исходящая от него угроза очевидна не для всех.
Как было в Германии? До того, как страшный нарыв «патриотического» возбуждения прорвался в 1923 году незрелым фашистским мятежом в Мюнхене, смертельная угроза режиму сосредоточена была вовне, в среде «непримиримых». А начиная с 24-го (у нас ему соответствует 94-й) «непримиримые» полностью изменили стратегию. И как ни странно, лишь когда фронтальный натиск на республику сменился позиционной психологической войной, и впрямь начал германский фашизм превращаться в реальную политическую силу.
Оказалось, что путчи и мятежи, на которые он до того делал ставку, лишь консолидировали режим. Зато психологическая война размягчала его броню, обнажая в ней роковые трещины. Оказалось, что внутри самого режима было вполне достаточно элементов, высоко чувствительных к главным мотивам фашистской пропаганды — националистической истерии и враждебности к Западу.
На протяжении еще пяти лет после этого нацисты по-прежнему оставались силой скорее маргинальной (12 депутатов в Рейхстаге в 1928 г. против 54 коммунистов и 153 социал-демократов). И вовсе не массы стали первой жертвой их тотального психологического нажима. Наименьшую устойчивость проявила политическая элита. Именно в недрах президентской администрации, когда массы еще колебались, выросла влиятельная группа «патриотических» советников, склонных к силовому решению политических конфликтов и готовых сотрудничало «непримиримыми».
Российские «непримиримые» после расстрела их мятежа тоже изменили стратегию. Зачем штурмовать и стрелять, консолидируя власти против себя, если можно размягчить режим изнутри руками обретенных союзников?
В самом деле, что произошло в высших эшелонах власти? «Партия войны», локализованная прежде в непримиримой оппозиции, стремительно продвинулась вверх, в само президентское окружение, превратившись в «клику», как окрестили ее после начала чеченских событий.
Аналогичный взлет «партии войны» решил в свое время судьбу Веймарской республики. Президентская «клика», во главе с генералом Шлейхером и фон Папеном, нашла вдруг общий язык с той самой оппозицией, с которой сражалась в эпоху мятежей. Примирилась, так сказать, с непримиримыми. Что закончилось, как мы помним, приходом к власти лидера этих самых непримиримых.
Разумеется, правительство нового канцлера было коалиционным. И президентская «клика» имела в нем абсолютное большинство. И была она. совершенно уверена, что сумеет преодолеть таким хитрым способом кризис власти и скомпрометировать непримиримых. Эта ошибка оказалась для нее: фатальной.
Не одна Чечня свидетельствует, что ядро «партии войны» переместилось в Кремль. Уже не только Жириновский проповедует ликвидацию этнического деления России, но и наделенный высокими полномочиями Шахрай. И не только оппозиция обвиняет Запад в ограблении страны, но и соратники президента. И не только прохановская «Завтра», но и большинство Совета безопасности ратует за военное вмешательство в постсоветские конфликты…
И даже сам президент, категорически отвергавший любые планы «партии войны», покуда она была сосредоточена во враждебном ему парламенте, вдруг уступил ее воинственным аргументам, едва зазвучали они в его окружении. Так ведь-то же самое было и с президентом Гинденбургом. Он на дух не переносил Гитлера, но когда его «клика» стала доказывать, что сотрудничество с ним жизненно необходимо стране, -позволил себя убедить.
Непримиримая оппозиция
Фашизм вовсе не стал анахронизмом в России 1995 года. Наоборот, теперь-то он и начал превращаться из маргинального движения в реальную политическую силу.
В веймарской Германии стан «непримиримых» был расколот: «левые» (коммунисты) противостояли «правым» (фашистам). Эти же фланги есть и у российской оппозиции, но ее упорные попытки выступать против режима единым фронтом сглаживали во времена путчей все противоречия.
Фаза психологической войны покончила с этой неразберихой. Оставаясь союзниками в борьбе против «западной» демократии, защищая одну и ту же «патриотическую» платформу имперского реванша, «непримиримые» берут теперь режим в привычные веймарские клещи: «левые» (коммунисты) опять противостоят «правым» (фашистам). Но понимают ли «левые», что расчищают путь не себе, что их победа окажется всего лишь прологом к победе «правых»?
Eсли коммунисты и впрямь вернутся, нищетой и разрухой дело не ограничится. Десятки войн, страшнее чеченской, зальют страну кровью. И кто придет на развалины? Кто всплывет на гребне новой антикоммунистической войны? Не демократов же позовут обратно!
Между тем и деградация правящего режима, и раздвоение «непримиримых» свидетельствует об одном и том же: веймарская метафора обрастает в России плотью.
Кукловод
В успокоительные выкладки скептиков, добродушно сводящих современный фашизм к феномену бритоголовых, к вандализму и безыдейности, закралась фундаментальная ошибка. Как-то забывается за рыночной суетой, что борьба в России, по сути, идет за контроль над тысячами ядерных боеголовок.
Ужас, в который Алексей Веденкин поверг наблюдателей угрозой «собственными руками» застрелить Ковалева и Юшенкова, отвлек от других замечательных подробностей этого выступления. А ведь румяный бригаден-фюрер сообщил нам массу интересного.
Он, например, особо подчеркнул, что расправа состоится, когда «мы» придем к власти. Но кто это — «мы»? Очевидно же, что речь шла не о Баркашове. Так Веденкин и сказал: «мы» поддержим Баркашова только в случае, если «он попрет». А если «попрет» Жириновский, «мы» поддержим его. Стало быть, и к Жириновскому «мы» не относится. Кто-то совсем другой, выходит, дергает за ниточки бригаден-фюрера, да и вождей куда более крупного калибра.
Растворилось бесследно в эфире и не менее интригующее заявление — что Гитлер начал расправляться со своими врагами лишь через шесть лет после прихода к власти. Какие, помилуйте, шесть лет,-если уже в первые месяцы он расправился с оппозицией полностью? Последними, от кого избавились в Ночь длинных ножей, были свои же, тогдашние баркашовцы, чернорубашечники.
Допустим, Веденкин истории не знает. Но кукловод-то наверняка знает. Откуда же он взял эту цифру — шесть? Неожиданный свет на этот вопрос проливает фраза, брошенная бригаден-фюрером мимоходом — что очень скоро европейские страны, в первую очередь Германия, заговорят по-русски. Вот теперь все становится на свои места. Ибо Гитлеру и вправду понадобилось именно шесть лет, чтобы подготовиться к войне и начать расправу над соседями.
Вот же какую будущность открывает кукловод устами своей болтливой марионетки! О войне Он говорит. О новой Ливонской агрессии, на которую подбивает Россию, обещая удовлетворить имперские притязания ее фашистских политиков. Какой грандиозный соблазн — не какая-то там Прибалтика, но и Германия заговорит по-русски!
Так кто же он, кукловод, невидимо возвышающийся над нашим доморощенным бригаден-фюрером? И этот вопрос при желании можно прояснить с помощью документов, цитированных в передаче. А также не цитированного в ней московского журнала «Элементы» (как и десятков подобных журналов под тем же названием, издающихся во многих столицах мира).
Существует международный фашистский капитал, финансирующий «глобальную сеть правого экстремизма», как назвал ее в «Нью-Йорк тайме» от 25 апреля 1995 г. Инго Хассельбах, фашист-расстрига и бывший руководитель этой сети в Германии. Вскользь был упомянут в передаче австралийский миллиардер Николас Оман, симпатизирующий, по словам Веденкина, Баркашову и друг Жириновского. Когда Хассельбах признается, что «практически все наши пропагандистские и учебные материалы переправлялись к нам из Небраски», он имеет в виду американского миллиардера Герхарда Лаука.
Вот они, эти таинственные «мы»: финансовые столпы всемирной «консервативной революции», ставящей себе целью разрушение современной цивилизации. Но всему финансовому могуществу этих «революционеров», всей их глобальной экстремистской сети грош цена в базарный день без гигантского военно-политического тарана, способного вынудить к сдаче весь мир.
70 лет назад эти силы сделали ставку на Гитлера — и проиграли. Сегодня, пытаясь взять реванш, они ставят на мятущуюся Россию. Кто же, кроме ядерной сверхдержавы, способен совершить то, с чем в доядерную эпоху не справилась Германия? И где еще найдут они охотников пойти на риск национальной — и всемирной — катастрофы ради достижения бредовейших целей? Где еще отыщется такое множество политических лидеров, вроде Жириновского, и самозабвенных фанатиков империи, вроде Руцкого или Проханова?
Воистину Россия — дар небес для международного фашистского капитала, десятилетиями прозябавшего после эпохального поражения Гитлера на глухих задворках мировой политики.
Тихая смена режима
«Хотя вооруженный переворот возможен, самый первый путь к власти — путь выборов, путь внедрения нашей идеологии в широкие слои населения…» Это Александр Баркашов нам обещает. И Владимир Жириновский, и Николай Лысенко, и Бог весть кто еще… А мы над этим только посмеиваемся.
28 марта 1993 года реваншистам не хватило лишь 72 голосов в парламенте, чтобы отрешить от должности Eльцина и поставить на его место Руцкого. В отличие от августовских путчистов, Руцкой не прекратил бы рыночную реформу, разве что только замедлил. Но политический курс страны изменился бы немедленно и круто.
В марте, в отличие от октября, оппозиция пыталась покончить с демократией в Москве тихо, конституционным способом. Так, как покончил с ней Гитлер в январе 1933-го. Eсли история веймарской Германии чему-то учит, то в пост-ельцинской России повторение тихого 28 марта следует считать более вероятным, нежели повторение 3 октября с его кровавой бойней.