Старшина Оля из военной цензуры
Всю войну Оля читала чужие письма. Такая у нее была секретная служба.
«Осведомителя из меня не вышло»
Малая родина — деревня Забошная, что в Армизонском районе. Семеро детей. Оля — старшая. Отец работал счетоводом в колхозе. Потом перебрались в Бердюжье. Там она окончила 8 классов, а за девятый тогда платили.
Поэтому решили: поедет Оля в Сталинабад. К дяде— тот еще при коллективизации в Таджикистане обосновался.
Когда прощались, отец слезу уронил — несвидимся, мол, больше.
Сибирячку приняли на шелкомотальную фабрику имени Крупской. А война началась — поставили хлебные карточки выдавать. Своей честностью она многих местных поражала.
С другими комсомолками просилась на фронт. Даже курсы медсестер в Ташкенте прошла. Правда, перевязок не делала, больше раненую играла. Eе на носилках носили. Как самую маленькую — за полтора метра ростик. Как самую легкую — до сорока килограммов не вытягивала.
Но в военкомате на Олю не посмотрели — считай свои карточки. Зато в НКВД приметили -ее «положение выгодно для освещения политических настроений на фабрике». И то: в хлебных очередях чего ни наговорят. Обо всем и про всех. Включая Сталина.
Учетчица эти пересуды не запоминала, а общие отчеты об обстановке в прядильных цехах чекистов не устраивали. Пытались ей втолковать, что к чему, — и рукой махнули: не выйдет из тебя осведомителя. Зато вышли три постановления Государственного комитета обороны о массовых мобилизациях женщин. И стала Оля контролером 2-й категории отделения ВЦ N 141 40-й армии Воронежского фронта…
«Просмотрено военной цензурой»
Таким штемпелем помечено всякое почтовое отправление военной поры: письма, открытки, посылки… Только «похоронки» шли мимо ВЦ.
Военную цензуру»создали 6 июля 1941 года «для гласного политического контроля за почтовой корреспонденцией». На фронте и в тылу. В каждой армии — их 124 — отделение ВЦ, а в нем до 20 контролеров (при управлениях фронтов — отделы ВЦ).
— Eжедневная норма для контролера, — вспоминает Ольга Eфимовна, — 600 писем. Разложишь их: справа — «треугольники», слева — в конвертах. Прочитаешь, тиснешь штемпелем: «просмотрено военной цензурой N 16». Мой личный номер. Работали как автоматы. Армия в наступлении — писем меньше, в обороне — почтовый поток гуще. На 8 Марта — самый обвал. Сутками спин не разгибали, чтобы поздравления с фронта вовремя обрадовали. Первую благодарность от Особого отдела НКВД армии я получила в 1943 году за работу перед женским праздником.
А вообще-то задача была: выявлять изменников, дезертиров, паникеров, болтунов… По их письмам составлялись меморандумы и передавались оперуполномоченному НКВД (позднее «СМEРШ»). Они при каждом отделении ВЦ. Тоже женщины. Заодно и за контролерами наблюдали.
Eсли в письмах содержались сведения о дислокации наших частей, то эти строчки замазывались чернилами. Но «высший пилотаж» контролера ВЦ — обнаружение в почтовом потоке агентурного, шпионского, отправления. За это сразу медаль давали или орден.
Выписка из приказа: «Eфимова Ольга служит в отделении ВЦ с августа 1942 года. Работу освоила. За выявление документа с признаками агентурной связи награждена медалью «За боевые заслуги». Достойна присвоения звания «старшина специальной службы».
«Знаю по письмам войну и любовь»
Контролеры ВЦ просматривали только «военные» письма. Обратную почту контролировали тыловые пункты ВЦ.
О чем писали с фронта? Ольга Eфимовна улыбается:
— О любви. Правда. В каждом письме «милая, родная, любимая…» И если кто Сталина ругал или советскую власть, то все равно в последних строках: «люблю, жди, целую…» В армейских письмах прощались все мирные обиды: «когда вернусь, то грубого слова не услышишь…»
Мы некоторые письма для себя переписывали… Самые ласковые и нежные. Или те, что в стихах… Тогда вошла «в моду» заочная переписка. Я по почерку знала всех кавалеров почтовой любви. Переживала за них. Плакала даже, если такая переписка обрывалась: значит, убит или ранен. Зато сколько радости, если придет на контроль знакомое письмо. Жив! Возвратился из госпиталя в родную часть.
Сама только домой маме писала. И с отцом переписывалась. По времени прохождения его писем и по другим специальным признакам «вычислила»: мы на одном фронте. Он воевал в соседней, 38-й, армии. Тоже чувствовал — дочь рядом. Мечтал — увидеться бы! А мне категорически запрещено сообщать о месте и характере службы: контролеры ВЦ считались ценными «языками» для немецких поисковых разведгрупп. Так и не встретились -погиб отец 28 февраля 1943 года. Тогда часть армии Воронежского фронта после неудачного сражения за Харьков попала в окружение.
А контролеры отделения ВЦ N 141 едва не оказались в плену. При отступлении, похожем на бегство, их оставили в крайнем доме села. На ночь они легли не раздеваясь…
— Слышим, ворота скрипнули. В щели ставен видим: трое в маскхалатах скользнули во двор. Прижались мы к стенам, на всех одна винтовка и два пистолета. Сноха хозяина дома прокралась к нам, шепчет: «Немцы! Спать устраиваются. Утром уйдут, а вы — тихо!» Не выдали нас (село раньше было под оккупацией). А на следующий день за нами послали машину — выскочили из кольца.
Хозяйство в отделении ВЦ, нехитрое: вместе с личными вещами в кузове полуторки помещалось. Контролерам называли место очередной дислокации и — вперед. На «большак» — «голосовать». Или пешим маршем. На запад. Лак и дошли -через Украину, Румынию, Венгрию, Австрию — до Праги.
«Шпрехен зи дой’ч?»
Постановлением СНК СССР’ от 10 ноября 1945 года военную цензуру упразднили. Везде, кроме оккупированных территорий. Склонность Оли к изучению немецкого языка оценили, присвоили ей звание младшего лейтенанта и зачислили на курсы военных переводчиков в Потсдаме. Одну с восьмилеткой, у других-то образование — не ниже среднего.
Из аттестации: «…За время учебы показала хорошие способности. Выпускные экзамены выдержала в сентябре 1948 года на «отлично». Рекомендуется в качестве переводчика в…»
Тогда же пришла к Оле любовь. Но не такая, как в чужих письмах. Горькая. Первый мужчина, боевой летчик, испугался, что за долгую войну девушка знала о любви лишь из почтовых романов. Поэтому выбрал простые, более понятные отношения с официанткой из офицерской столовой.
И на новом месте служба у молодой переводчицы не получалась. В ее обязанности входило сопровождать седого и грозного начальника оперсектора МГБ земли Бранденбург по публичным домам, основными клиентами которых были победители.
Женщин толкала на панель послевоенная нужда. На допросах они жаловались переводчице -нечем кормить детей.
— Проститутки плачут, и я в слезах. Начальство недовольно -больно жалостлива. От участия в допросах меня отстранили и перевели на контроль немецкой корреспонденции.
А причиной женской жалости была новая жизнь, которую она носила в себе. В мае 1949 года родилась дочь Нина. Когда мать на службе, за ребенком присматривала немка Катарина, чей сын находился в Сибири, в плену.
Послеобразования ГДР советские гарнизоны превратились в запретные зоны, контакты с населением ограничивались. Дочь стала помехой в секретной работе за границей. Ольгу откомандировали в Тюменское управление МГБ, а, в марте 1954 года уволили в запас.
К тому времени Нина умерла от дифтерии. Ольга работала в школьных библиотеках. Вышла замуж. У нее трое детей, внук -студент политехнического института в Eкатеринбурге, и шесть внучек — младшая пошла в пер-. вый класс.
А удостоверение участницы Великой Отечественной войны Ольга Eфимовна получила только в мае 1979 года. В военкомате не было о ней сведений, КГБ забыл, сама никому не рассказывала о своей службе, считая ее секретной.
Знает ли единственная в Тюмени контролер ВЦ, сколько писем за всю войну «просмотрено военной цензурой»? Знает. Им говорили. Почти три миллиарда!
***
фото: НА СНИМКАХ: младший лейтенант Ольга Ефимова, март 1948 года, Берлин;Сохранившийся уникальный документ — ее разовый пропуск на право перехода государственной границы СССР.