Куда торопится Зюганов?
Два дня назад, под вечер, я шел по Тверской, бывшей улице имени пролетарского писателя М. Горького. Напротив Центрального телеграфа, где когда-то стояло обычное московское кафе-«стекляшка», построенное по архитектурной моде шестидесятых годов, сверкало черными зеркальными стенами высокое здание. Из новых и, видимо, частных сооружений.
Поскольку Москва — самый политизированный город, то и мысли мои были политизированные. Словом, я неожиданно подумал, что в случае прихода к власти Геннадия Зюганова и его союзников по партиям и последующей за тем национализации частной собственности в этом здании с большим комфортом сможет разместиться какой-нибудь очередной райком партии.
Очень даже распрекрасно и удобно. Оттуда все видать: что происходит в жизни? Как поживает народ? С другой стороны, внутренний мир данного комитета, как, впрочем, и других, останется, как говорится, для служебного пользования.
Размечтался я, как в 1918 году. Перед разгоном Учредительного собрания. Но потом меня взяло сомнение. Ну зачем, думаю, Геннадий Андреевич и др. так спешат стать властью? Смысла нету.
Ведь главное, чему научилась партия, так это — делить. А делить пока нечего. Почти, уточним, нечего. Собственности-то опрометчивые кандидаты в экспроприируемые еще фактически не создали.
Посмотрим вокруг себя {это я уже о Тюмени). Что можно экспроприировать? «Семь гномов»? Недостроенные особнячки, там и сям разбросанные по городу? Кое-что из банковского имущества?
Даже для одной победившей партии не хватит. А их в России, только близких по духу и целям Г. Зюганову, десятка два. Да еще что-нибудь надо народу бросить: под детские садики там, под дома ветеранов очередного переворота, под коммунальные квартиры и заводы по розливу дешевой водки…
С музеями, продолжал я фантазировать в свете почти буржуазной московской рекламы, пожалуй, проще будет. Можно отдать им обратно только что отобранные монастыри, церкви, снова объявив их памятниками культуры и повесив на руинах прежние таблички «Охраняется государством».
(Впрочем, засомневался я, рассуждаючи: это вряд ли. Нынешние коммунисты, похоже, окончательно порвали с богоборчеством. В церкви ходят, свечки ставят. «Московские новости» пишут, что сам Геннадий Андреевич недавно весьма восхищался «чеканным лозунгом графа Уварова: православие, самодержавие, народность». Более того, он даже расценил Февральскую революцию, сокрушившую монархию, как катастрофу. Так что покуда союз с клириками тов. Зюганову необходим, следовательно, музеи от его победы на выборах не выиграют).
Зато освободятся сами собой помещения, где сегодня злопыхают и развращают народонаселение многочисленные газеты. Непопулярный среди большинства журналистов политик заплатит им тем же. Он, скорее всего, повторит кардинальное решение большевистского ЦК, закрывшего в начале 1918 года газеты «других направлений». И тоже «временно». Лет этак на 70.
(Слово «временно» не придумано. Оно присутствует в декрете о приостановлении издания оппозиционных большевикам газет. Правда, о продолжительности этого «времени» в декрете не было сказано).
Подведем итоги прогулки. Будь я на месте Зюганова, не стал бы спешить. Подождал бы. Дал бы сперва буржуям обрасти жирком. Понастроить заводов, дворцов, пароходов. Достичь очередного экономического успеха, как в 1913 году. А потом — бац! Стой там — иди сюда!
Правда, в моей (как бы зюгановской) программе есть один недостаток. А вдруг и народ вместе с буржуями кое-что заимеет к тому времени, привыкнет и не захочет возвращаться в казарму даже под лозунгами равенства?
…Остановил я свои разбежавшиеся по Тверской мысли и подумал: бред какой-то!
Однако бред это или нет — решать нам с вами. Уже скоро. Через два месяца с небольшим.