Таланты и «поклонники»
Eще в начале века либеральная российская печать, приободренная свободами, дарованными царским манифестом в разгар первой русской революции, напечатала грустный мартиролог наших отечественных писателей. Кто убит на дуэли, кто затравлен властями, кто спился до сумасшествия…
В принципе, во многих странах отношения между правящим режимом и писателями носили и носят характер странного «любовного» романа, в котором первая сторона, пользуясь то кнутом, то пряником, всегда желает соблюсти «невинность». При сем писатели по разным причинам могут издавать на своих лирах неверные звуки, иногда им льстит внимание власти, они обманываются ее позолоченными побрякушками, идут на компромиссы. Но просыпается совесть, и «роман» заканчивается. То в лоб, то коварно недовольная правящая элита расправляется с недавним «кумиром».
По этой части мы особенно преуспели в советское время. Все началось философским пароходом (в числе его изгнанников на борту было много известных писателей), продолжилось расстрелами и заключением в ГУЛАГ в 30-40-е годы. Потом началась «мягкая» борьба с «отступавшими» от генеральной линии партии инженерами человеческих душ. Александра Солженицына отправили в изгнание на запад на самолете из ФРГ, а не в ссылку на восток в товарняке. Василия Аксенова просто заставили выехать из страны. Так что советский мартиролог за 70 лет во много раз страшнее всего десятивекового пути русской литературы.
В нем есть и такая мета, как недоброй памяти Постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Оно стало 50 лет назад тяжелым залпом тогдашнего главного идеолога партии Андрея Жданова «со товарищи» по советской творческой интеллигенции, зловещей и несправедливой разделкой ее на чистых и нечистых, на идейно выдержанные кадры и на зараженных буржуазным космополитизмом, аполитичностью, «искусством для искусства», вредными для советского народа и государства (почти полное изложение документа).
Это постановление партия упорно не отменяла до времен перестройки, хотя его пересмотра добивались и Александр Твардовский, и Константин Симонов… Уже при Никите Хрущеве фактически сняли опалу со «зловредных» опер Вано Мурадели, репертуара драматических театров, кинофильма «Большая жизнь». Восстановили в Союзе писателей Анну Ахматову и Михаила Зощенко. Но документ долго оставался в силе. В чем же дело? А в том, что его суть выражала официальную партийно-государственную линию в отношении литературы и искусства. И она очень устраивала чиновников из аппарата Союза писателей, их приближенных. Короче всех тех, кто регулярно выпекал достойные образцы произведений по лекалам классовости и гражданственности, партийности и народности.
Чего только стоила одна сцена из романа Всеволода Кочетова «Журбины», когда глава рода, старый рабочий — судостроитель Матвей Журбин — разговаривал по телефону из кабинета своего директора завода с министром. Дед категорически отказался уйти на пенсию, и начальство, учитывая заслуги ветерана, хитро назначило его помощником директора. И вот министр звонит (ночью!) на завод и решает с рабочим важные вопросы. Да, в сталинское время так было, вождь был совой, и руководящие окна в стране горели далеко за полночь. Но «верность правде жизни» была не в ладу с Кочетовым, ведь министру был прекрасно известен домашний директорский телефон. Однако парадная фальшь и чисто советское лицемерие эпизода, заигрывание с самым передовым классом, увы, вели перо писателя.
Не надо переписывать историю, в том числе и художественную. Не ради разоблачительной шумихи обращается «Курьер» к этому постановлению.
Художник и власть. Урок их отношений — лишний раз напомнить миру, что в христианскую эпоху они начались с Голгофы. Ведь Христос был еще и великим художником, бесценна и полна магией слова его Нагорная проповедь. А нравственный и эстетически выразительный диалог с Пилатом? Но человечество редко извлекает уроки из истории. И сегодня пилаты заигрывают с художниками, стараются их купить, а в случае противоборства устраивают новые голгофы.
Самое печальное в случае 1946 года было то, что режим расправился с двумя гениями русской литературы XX века -Ахматовой и Зощенко. А ведь это были мастера, которые честно пытались понять советский строй жизни, приняли перемены, поверили словесным декларациям о гуманизме и воспитании средствами искусства гармонически развитой личности, необходимости помочь советским людям «овладеть знаниями всех тех богатств, которые выработало человечество» (В.И. Ленин, из речи на III съезде РКСМ).
Зощенко был раздавлен тогда, долго болел и умер в конце 50-х. Сильная натура Ахматовой, разумная осторожность и горестное понимание происходящего, сострадание народной беде (она всегда была с людьми, «где мой народ, к несчастью, был»), позволили ей заниматься своим делом до середины 60-х.
Но почему же они? Неужели и Жданов, и вся тогдашняя верхушка не понимали, что они делают? Понимали, прекрасно понимали. Только что закончилась война, многие увидели, как живет Eвропа, убедились, что союзники — нормальные люди, а вовсе не «акулы империализма». Атом либерализации, возможных реформ, носился в воздухе. Блистал джаз- Леонида Утесова, шли западные фильмы, появились переводы зарубежных книг, «Весна в Москве» с незабываемой Любовью Орловой (о, кощунство!) ни словом не обмолвилась про передовые установки.
Резко (на публике) поменялась шкала ценностей в литературе. На творческих вечерах овациями встречали именно Ахматову и Зощенко. Около них в Москве и особенно в Ленинграде стала собираться одаренная молодежь. И, конечно же, в ЦК полетели сигналы об идеологической порче интеллигенции в северной столице. «Серость и закормленная официозом писательская бездарь испугалась за свои тепленькие места, часть тружеников пера поддержала доносы по причине твердокаменности своей позиции.
Режиму нужны были винтики, послушные исполнители «передовых» предначертаний в идеологическом воспитании людей, в литературном творчестве. Высокая культура Ахматовой и Зощенко, их неприязнь к тоталитарным казармам, унижающему душу ранжиру, их творческая свобода были опасны для тех правителей. Ведь их произведения действительно формировали нового свободного человека, который обязательно стал бы задавать режиму неудобные вопросы.
Он, режим, упустил свой послевоенный шанс эволюционно измениться. Не прислушался к мотивам, звучавшим в произведениях наших лучших писателей тех лет. Расправился с ними, как всегда, бездарно и страшно. И все же и Ахматова, и Зощенко остались верны себе. Как бы ни горько жилось им до оттепели. Но ведь она наступила, а потом и финал 80-х, и нынешние реформы. Их творчество тоже способствовало обновлению. Только слишком велика его цена. И о ней напоминает тот драконовский документ далекого 1946-го: лишь та власть сильна и справедлива, если она не боится свободного слова в искусстве и ценит мастера не за слепое послушание ей…
От редакции:
На днях газеты сообщили, что в ночь на 8 августа, в 102-ю годовщину со дня рождения Михаила Михайловича Зощенко, его могила на Сестрорецком кладбище под Санкт-Петербургом была осквернена. Памятник сброшен на землю, бронзовая скульптура разбита.
Зощенко умер в 1958-м, а памятник на его могиле разрешили установить только в конце восьмидесятых. Eго выполнил скульптор Виктор Онежко (сначала в гипсе, а потом в бронзе). Памятник был открыт в дни фестиваля «Золотой Остап». До сих пор борьбу за выживание ведет и музей писателя по набережной канала Грибоедова. С огромными усилиями получили разрешения открыть на этом здании мемориальную доску в честь писателя, потому что чиновники из «культурного ведомства» добивались, чтобы доску прикрепили в таком месте, чтобы никто не увидел, никто не прочитал.